- Здесь мы почти три года, и, не смотря на соседей, жить хорошо и уютно, а главное, близко к Лондону. Погода, как вы, наверное, уже успели заметить, солнцем нас не балует.

   Мы, конечно же, рассмеялись, так как, с первой минуты нашего появления в Англии, солнца еще не было. Но для моих родителей, как и для Гроверов, это был лишь плюс. Ведь жажда в солнечные дни возрастала, кожа становилась мягкой, светилась нежным светом, а глаза чернели.

   - Кстати, место очень хорошее, чтобы растить детей, - рассмеялся Грем, видя недовольное лицо Калеба. - Я могу спокойно оставлять его одного, пока отправляюсь на поиски Патриции, так как он ...

   - Уже сдался... - закончил за отца Калеб, и я чуть не подскочила на месте - так давно не было слышно его голоса. Я уже успела забыть, как он прекрасен. Ну зачем ему быть таким идеальным во всем? Это же почти насмешка над эволюцией, что такие гены нельзя передать! И что он там говорил?...

   - Она давно могла нас найти. И лучше жить тем, что есть, - Калеб накрылся рисунком и полностью откинулся в кресле, от чего слова доносились неясно, но это лишь для меня. От досады я не сдержалась от язвительного замечания:

   - Встречаясь с уязвимыми смертными? - уточнила я, и получила щелчок по уху от отца. Терцо смотрел на меня сверху вниз укоризненно, и я почти ощутила чувство вины. Ну что я могла поделать? Калеб был такой прекрасной мишенью говорить гадости и не быть за это наказанной. При том, что смотря на этот идеальный образчик мужской красоты, у меня просто руки чесались сделать ему что-то плохое.

   Несомненно, все это было от обиды, что он не обращает на меня внимания, но разбираться в себе, мне сейчас как-то не хотелось. Неизвестно когда в следующий раз Гроверы придут к нам в гости, хотя, возможно, Грем станет частым гостем. Но не Калеб. Что может его заинтересовать здесь?

   - Я не собираюсь их убивать, - раздраженно бросил Калеб, косясь на меня из-под листочка. Когда он передвинулся, чтобы выпрямится в кресле и посмотреть на меня, кожа на кресле под ним приятно заскрипела, а раньше я этого звука не замечала, - мне нравятся именно они, а не запах их крови, если ты так тонко намекаешь на это. Вампир я или нет, но, позволь заметить, я мужчина. Вот если б они были страшными, ты бы могла обвинять меня в гастрономических грехах.

   - Тоже мне, эстет, - хмыкнула я, в действительности напуганная его бурной реакцией.

   Вдобавок к этому я получила ощутимый подзатыльник от мамы и тяжелый вздох отца, а если вздыхал уже он, то я действительно перегнула палку. Кажется единственный, кого приводила в радость наша перепалка с Калебом, так это Грем. Он с интересом наблюдал за нами, ему только пива и чипсов не хватало в руке, и улыбался. Мне непонятна была причина его веселья, но, может, Грем был согласен со мной, что Калеба давно уже пора поставить на место, и показать, что не каждая девушка сохнет по нему. Да уж, да только кто тебе предлагает по нему сохнуть? Вопрос был риторический, и выяснять его сама с собой, я не собиралась.

   Я думала Грем улыбается, видя нашу с Калебом ссору, но я заблуждалась, пока он не обратился к Самюель:

   - Как вы выдерживаете это? Ее запах очень трудно выносить, но, как вижу, вам особенно.

   Не нужно было говорить вслух, чтобы понять, что он имеет в виду.

   - Запах Рейн ведь мучает вас?

   Я подобрала ноги поближе к подбородку и опустила голову. Каждый раз, когда разговор заходил об этом, я ощущала чувство вины. Будто бы заражаю маму неизвестной болезнью всякий раз, как входила в комнату, и она мучает ее.

   - Как и любая мать, я вытерплю любую боль ради нее.

   Но это была не любая боль, и все в комнате это знали. Я подняла голову и встретилась с глубокими глазами Калеба. Мне так и хотелось крикнуть ему: да, представь, не один ты страдал.

   Я сомневалась, что ему пришлось пережить хоть половину того, что я успела увидеть за первые пять лет своей жизни. Пусть он был на войне, видел все те ужасы, когда погибают друзья и знакомые, и когда каждое мгновение приближает и тебя к смерти, но это всего лишь моменты из его жизни, маленький отрезок. Я же до пяти лет жила в постоянном аду, и вряд ли кто-либо мог меня понять.

   Я открыто и прямо посмотрела на Калеба, и через мгновение он взглянул на меня, будто бы ждал этого. Я ничего не могла понять по его взгляду, светлость его глаз стирали всякие эмоции, словно они были стеклянные. Мне стало так печально от этого, я, скорее всего, была даже разочарована, мне казалось только он и может понять меня. А может, мне хотелось так думать?

   Размышляя об этом, я не слышала, о чем пошел разговор, и когда оказалось, что родители рассказывают о нас, пришло мое время заволноваться. Я не хотела делиться некоторыми подробностями нашей и моей прошлой жизни. Мне ужасно не нравилось вторжение в мою личную жизнь, но в то же время, мы знали, наверное, самое ужасное из жизни Гроверов, так почему не поделиться с ними нашей историей. Но слушать все это в очередной раз я не могла.

   Внезапно я поняла, что Калеб открыто рассматривает меня. Наверное, он не мог понять, почему Самюель так страдает ради меня. Да уж, для него я всего лишь девчонка, одна из сотни, с которыми он встречался, или мог встречаться. И, видимо, для него я не заслуживала таких истязаний. Что ж, я тоже часто думала об этом, но так и не смогла понять. И даже та маленькая жизнь, что теперь теплилась во мне, и явно требовала вишневого мороженого, так ничего и не объяснила. К сожалению, эта жизнь не была самым драгоценным для меня.

   Мне не хотелось вновь все это слушать, видеть взгляды сожаления Грема, и непонятные глубокие взгляды Калеба, заставляющие чувствовать себя примитивной мушкой. При этом я ужасно хотела есть. Весь этот день мучительно сказался на моих нервах. Никогда не думала, что буду лечить их таким способом, но именно вишневое мороженое представлялось мне спасительным средством.

   Не создавая шума, я прошла на кухню, надеясь, что не все взгляды только что были прикованы ко мне. Мне не нравилась такая популярность.

   Холодильник, как всегда, был забит всякими вкусностями, если я вдруг чего-нибудь захочу. И лишь открыв его, я поняла, что не прочь съесть что-то более основательное, чем мороженое. Спагетти пришлось разогревать не долго, и я в который раз порадовалась тому, что хоть что-то осталось неизменным: макароны, как и прежде, были моим любимым блюдом. От скольких любимых продуктов мне пришлось отказаться во время беременности, что и говорить. А о многих вещах, с которыми пришлось расстаться, я даже не хотела вспоминать.

   Я ничего не услышала, но в одно мгновенье в комнате я была уже не одна. Калеб вдруг появился на стуле, будто бы из воздуха.

   Родители в основном старались так не делать, но я к подобному привыкла. Брат отца, Прат, часто так поступал, когда жил с нами, он считал, что я должна привыкать к нашему образу жизни. Он ничего не видел зазорного в том, что когда-то я стану вампиром. Для него я была прекрасным образцом будущего вампира, и как ни странно, он считал меня особенной, но не знал, в чем это проявится, пока не начались все те случаи моего общения с Самюель. Будь на то его воля, Прат начал бы изучать меня давным-давно.

   Сам он не обладал никаким талантом, но, по словам отца, так было и в его человеческой жизни. Тот же считал - жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на обучение. Потому то его и интересовала моя необычность, которую еще до недавнего я считала случайностью. Как говорит Прат, случайность моей притягательной для них крови, слишком опасна для меня. Мне казалось, все и так слишком запутано в моей жизни, чтобы она осложнялась еще больше чем-то непонятным, как проблески телепатии. Я даже усмехнулась, подумав о таком. Хотя могу ли я назвать это полнейшей чушью? Когда в данный момент стараюсь игнорировать присутствие вампира, расположившегося на моей кухне.

   - Тебя не звали, - сухо сказала я, уплетая спагетти. Мне было все равно, как это выглядит со стороны, я хотела, есть и его красивое лицо в данный момент портило мне аппетит. Я покосилась на него, желая понять, что же он думает, но, как и раньше, лицо Калеба хранило отчужденность.