Джауфре Рюдель

(середина XII в.)[161]

В час, когда разлив потока…[162]

I. В час, когда разлив потока
Серебром струи блестит,
И цветет шиповник скромный,
И раскаты соловья
5 Вдаль плывут волной широкой
По безлюдью рощи темной,
Пусть мои звучат напевы!
II. От тоски по вас, далекой,
Сердце бедное болит.[163]
10 Утешения никчемны,
Коль не увлечет меня
В сад, во мрак его глубокий,
Или же в покой укромный[164]
Нежный ваш призыв, – но где вы?!
15 III. Взор заманчивый и томный
Сарацинки помню я,
Взор еврейки черноокой, —
Все Далекая затмит!
В муке счастье найдено мной:
20 Есть для страсти одинокой
Манны[165] сладостной посевы.
IV. Хоть мечтою неуемной
Страсть томит, тоску струя,
И без отдыха и срока
25 Боль жестокую дарит,
Шип вонзая вероломный, —
Но приемлю дар жестокий
Я без жалобы и гнева.
V. В песне этой незаемной —
30 Дар Гугону.[166] Речь моя —
Стих романский[167] без порока —
По стране пускай звучит.
В путь Фильоль,[168] сынок приемный!
С запада и до востока —
35 С песней странствуйте везде вы.

Мне в пору долгих майских дней…[169]

I. Мне в пору долгих майских дней
Мил щебет птиц издалека,
Зато и мучает сильней
Моя любовь издалека.
5 И вот уже отрады нет,
И дикой розы белый цвет,
Как стужа зимняя, не мил.
II. Мне счастье, верю, царь царей[170]
Пошлет в любви издалека,
10 Но тем моей душе больней
В мечтах о ней – издалека!
Ах, пилигримам бы вослед,
Чтоб посох страннических лет
Прекрасною замечен был!
15 III. Что счастья этого полней —
Помчаться к ней издалека,
Усесться рядом, потесней,[171]
Чтоб тут же, не издалека,
Я в сладкой близости бесед —
20 И друг далекий, и сосед —
Прекрасный голос жадно пил!
IV. Надежду в горести моей
Дарит любовь издалека,
Но грезу, сердце, не лелей —
25 К ней поспешить издалека.
Длинна дорога – целый свет,
Не предсказать удач иль бед,
Но будь как бог определил!
V. Всей жизни счастье – только с ней,
30 С любимою издалека.
Прекраснее найти сумей
Вблизи или издалека!
О, я огнем любви согрет,
В отрепья нищего одет,[172]
35 По царству б сарацин бродил.
VI. Молю, о тот, по воле чьей
Живет любовь издалека,
Пошли мне утолить скорей
Мою любовь издалека!
40 О, как мне мил мой сладкий бред:
Светлицы, сада больше нет —
Все замок Донны заменил!
VII. Слывет сильнейшей из страстей
Моя любовь издалека,
45 Да, наслаждений нет хмельней,
Чем от любви издалека!
Одно молчанье – мне в ответ,
Святой мой строг, он дал завет,
Чтоб безответно я любил.
50 VIII. Одно молчанье – мне в ответ.
Будь проклят он за свой завет,
Чтоб безответно я любил![173]

Наставников немало тут…[174]

I. Наставников немало тут
Для наставления певцов:
Поля, луга, сады цветут
Под щебет птиц и крик птенцов.
5 Хоть радует меня весна,
Но эта радость не полна,
Коль испытать мне не дано
Любви возвышенной услад.
II. Забавы вешние влекут
10 Детишек или пастухов, —
Ко мне же радости нейдут:
Напрасно жду любви даров,
Хоть Донна и огорчена,
Что так судьба моя мрачна,
15 Что мне стяжать не суждено
То, без чего я жить не рад.
III. Далёко замок, где живут
Они с супругом. Тот суров.
Пускай друзья мне подадут
20 Благой совет без лишних слов:
Как передать ей, что одна
Спасти меня она вольна,
Будь сердце мне оживлено
Хоть самой малой из наград?
25 IV. Всех, что оттуда род ведут,[175]
Где был ее родимый кров,
Пускай мужланами их чтут,
Я звать сеньорами готов.
Повадка их груба, смешна,
30 Но их страна – ее страна!
И Донна поняла давно,
О чем те чувства говорят.
V. К ней, только к ней мечты зовут,
Я вырван из родных краев,
35 Обратно корни не врастут.
Усну ль, усталый от трудов, —
Душа лишь к ней устремлена.
В груди надежда зажжена:
А вдруг мне будет воздано
40 За все наградой из наград?
VI. Спешу к ней. Вот ее приют,
А мне в ответ на страстный зов
Увидеть Донну не дают
Ни свет дневной, ни тьмы покров.
45 Но, наконец, идет она —
Сказать лишь: «Я удручена!
Сама хочу я счастья, но
Ревнивец[176] и враги[177] следят»,
VII. Желанья так меня гнетут,
50 Что рассказать – не хватит слов.
И слезы горькие текут,
И день лишь новой мукой нов.
Пусть ласка будет и скромна, —
Мне лишь она одна нужна:
55 От слез лекарство лишь одно, —
Врачи меня не исцелят!
вернуться

161

С именем этого поэта связана одна из самых популярных легенд о возвышенной любви трубадуров. В старинной «биографии» поэта, составленной, по-видимому, в XIII в., читаем: «Джауфре Рюдель де Блая был очень знатный человек – князь Блаи. Он полюбил графиню Триполитанскую, не видав ее никогда, за ее великую добродетель и благородство, про которое он слышал от паломников, приходивших из Антиохии, и он сложил о ней много прекрасных стихов с прекрасной мелодией и простыми словами. Желая увидеть графиню, он отправился в крестовый поход и поплыл по морю». На корабле знатный трубадур заболел, и его умирающего привезли в Триполи. «Дали знать графине, и она пришла к его ложу и приняла его в свои объятия. Джауфре же узнал, что это графиня, и опять пришел в сознание. Тогда он восхвалил бога и возблагодарил его за то, что бог сохранил ему жизнь до тех пор, пока он не увидел графиню. И, таким образом, на руках у графини он скончался. Графиня приказала его с почетом похоронить в соборе триполитанского ордена тамплиеров, а сама в тот же день постриглась в монахини от скорби и тоски по нем и из-за его смерти» (перевод М. Сергиевского).

Блая – город, входивший в те времена в феод графов Ангулемских. Властители Блаи, так же как и некоторые другие, даже мелкие феодалы этой области, носили несколько необычный для Юга Франции титул князя. Имя Джауфре Рюделя часто встречается в этой семье. Ряд косвенных данных говорит о том, что поэт Джауфре Рюдель действительно находился на Востоке во время второго крестового похода. Таковы факты. Все остальное могло быть придумано «биографами» на основании кансон поэта, в которых говорится о его «далекой любви». В свое время Джауфре Рюдель, оставивший потомству всего семь стихотворений, особенным успехом не пользовался; только в двух старопровансальских текстах упоминается о нем и о его романтической любви. Лишь в первой половине XIX в. легенда о Джауфре Рюделе становится широко популярной: Уланд, Гейне, Суинберн, наконец, Эдмон Ростан, каждый по-своему, излагают историю жизни «князя» Блаи. Тем самым печальный образ Рюделя стал, по крайней мере для массового читателя, самой типичной фигурой старопровансальской лирики.

вернуться

162

Р. – С. 262, 5. Кансона начинается с традиционного описания весны или лета.

вернуться

163

Здесь уже затронута тема «любви издалека», подавшая повод для средневековой биографии.

вернуться

164

Туда поэт мечтает быть увлеченным нежным призывом далекой Донны; однако это отнюдь не свидетельствует о «платонической» любви, какую приписывают Рюделю поэты (да и исследователи) романтики, особенно в XIX в.

вернуться

165

Манна – по библейскому мифу чудесная пища, волею бога падавшая с небес, чтобы насытить древних израильтян, странствовавших по пустыне.

вернуться

166

Гугон – очевидно, Гуго VII Лузиньян, участник второго крестового похода, представитель знаменитого феодального рода, члены которого принимали активное участие в войне против «неверных». Потомки Гуго VII Лузиньяна основали на острове Кипре христианское государство (Королевство Кипрское), которым и правили в течение нескольких сот лет (1192–1489).

вернуться

167

Стих романский – т. е. провансальский язык.

вернуться

168

Фильоль – по-видимому, «сеньяль» жонглера (буквально – «сынок»).

вернуться

169

Р. – С. 262, 2. В этой песне оригинально построен весенний запев: под влиянием любовной тоски весенняя радость становится для поэта столь же немилой, как и зимняя стужа. Рифмы этой песни унисонны, но во второй и четвертой строках каждой строфы рифму заменяет слово «издалека», которое служит ключевым словом песни, ибо в ней говорится о любви поэта издалека и о его мечтах о том, чтобы увидеться с Донной.

вернуться

170

Царь царей – т. е. бог.

вернуться

171

Так мечтает поэт встретиться со своей Донной, хотя и сознает, что надежды на это мало. Однако надо отметить, что такие мечты тоже, подобно предшествующей песне, не свидетельствуют о чрезмерном «платонизме» любви поэта.

вернуться

172

Трубадуры часто говорят о своей готовности переносить лишения и мучения ради того, чтобы добиться свидания с любимой.

вернуться

173

Так заканчивает Рюдель песню о своей «любви издалека», посылая проклятие своему святому (так называемому «патрону», чье имя он носит). Опять-таки тут проявляется нечто совершенно противоположное тому культу чуть ли не мистической, «платонической» любви, которая нередко приписывалась поэту из-за предвзятого романтического толкования упоминаемой им «любви издалека», – в то время как слово «издалека» имеет у него лишь реальный, чисто географический смысл и не связано с упоением недоступной, «неземной» любовью.

вернуться

174

Р. – С. 262, 4. Трубадуры нередко рассматривали свою песнь как результат «весенней радости», буйного разгула сил, охватывающего всю природу. Эта мысль часто высказывалась в «весенних» запевах. В первых строфах песни Рюдель подчеркивает, что ему недостаточно одного весеннего возбуждения.

вернуться

175

В феодальном государстве к людям относились в соответствии с тем местом, которое они занимали в сословной иерархии. Поэтому заявление поэта, что он готов «звать сеньорами» всех жителей страны, из которой происходит возлюбленная, звучало как очень сильное выражение чувства.

вернуться

176

Ревнивец – так очень часто в языке трубадуров именуется муж возлюбленной.

вернуться

177

враги – т. е. люди, старающиеся разгласить тайну сокровенных чувств поэта. Неприязнь к «завистникам», «клеветникам», «врагам» – типичный мотив лирики трубадуров.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: