- Пойдете ли вы на серьезное нарушение закона, Устсон? nпросил он.

- Ради благородной цели - конечно, - ответил я.

- Но это вряд ли будет для вас полезно, мой друг! - воскликнул Холмс. Если вас поймают в доме этой женщины, нам обоим несдобровать. Но мне необходимо посмотреть подлинные документы.

- Тогда у нас может не оказаться выбора, - заметил я.

- Ну что ж, Уотсон, если этот вечер последний в нашей честной жизни, усмехнулся Холмс, - пусть он будет по крайней мере приятным.

Нам нужны столик в ресторане Фратти и бутылка монтраша.

Мои часы уже показывали начало двенадцатого, когда кэб доставил нас на улицу Карла II. Была холодная дождливая ночь, легкий туман окружал уличные фонари смутными желтыми светящимися кругами и блестел на шлеме полисмена, который медленно прошел мимо нас, включив свой фонарик. Выйдя на Сент-Джеймс-скуэр, мы прошли по тротуару в западном направлении. Вдруг Холмс положил мне руку на плечо и указал на освещенное окно в фасаде большого особняка, мимо которого мы проходили.

- Это свет в гостиной, - прошептал он. - Нельзя терять ни минуты.

Кинув быстрый взгляд вдоль пустого тротуара, он вскочил на стену, граничащую с особняком, и, подтянувшись на руках, исчез. Я быстро последовал за ним, пока мой друг не остановился под тремя высокими окнами. Там я по его указанию подставил спину, и в один миг он вскарабкался на подоконник. Бледное лицо его отражалось в темном стекле окна, руки работали над шпингалетом. Через мгновение окно распахнулось, я ухватился за протянутую руку Холмса и с дрожью почувствовал, что мы уже в комнате.

- Библиотека, - прошептал мне Холмс на ухо. - Спрячьтесь за занавесками у окна.

Кругом был полный мрак, слабо пахло кожей. Полная тишина нарушалась только мерным тиканьем старинных часов. Прошло, вероятно, минут пять, когда из глубины дома послышались шаги и приглушенный шепот. Под дверью на секунду блеснул луч света, исчез и, спустя некоторое время, снова появился. Дверь распахнулась, ив комнату вошла женщина с лампою в руке.

Время стирает очертания прошлого. И все же я помню свое первое впечатление от Эдит фон Ламмерайн, как будто я видел ее только вчера.

Следом за Эдит фон Ламмерайн двигалась высокая стройная тень, лампа в ее руке бросала тусклый призрачный отблеск на стену, вдоль которой тянулись полки с книгами.

Не знаю, достиг ли ее слуха шорох занавесок, но, когда Холмс вышел на середину комнаты, она тут же повернулась, держа лампу над головой и направляя на нас луч света. Она была совершенно спокойна и молча глядела на нас. Ни тени испуга не было на ее лице, только засверкала ярость в черных глазах.

- Кто вы, - прошипела она наконец, - и что вам угодно?

- Нам нужно отнять у вас петь минут, мадам фон Ламмерайн, - мягко ответил Холмс.

- Вот как! Вы знаете мое имя! Если вы грабители, то чего вы ищете? Я хочу услышать это прежде, чем подниму на ноги весь дом.

Холмс указал на левую руку Эдит.

- Я пришел сюда, чтобы осмотреть бумаги, которые вы держите в руке, сказал он. - И предупреждаю вас, что сделаю это.

- Негодяй! - воскликнула она. - Я все поняла. Это она наняла вас.

Вдруг она сделала шаг в нашу сторону, держа лампу перед собою, и стала пристально вглядываться в моего друга. Ярость в ее лице сменилась сперва недоверием, а затем ликующая улыбка озарила ее лицо.

- Мистер Шерлок Холмс! - воскликнула она, задыхаясь.

Холмс повернулся и зажег свечи на небольшом столике из золоченой бронзы, стоявшем у стены.

- А я еще раньше имел честь узнать вас, - сказал он.

- Это будет стоить вам пяти лет! - воскликнула она.

- Может быть. В таком случае я должен хоть недаром их получить. Документы! - потребовал он.

- Неужели вы думаете, что достигнете чего-нибудь, похитив документы? У меня есть их копии и с десяток свидетелей, которые могут подтвердить их содержание, - расхохоталась она. - Я думала, вы умный человек, - продолжала Эдит, - а вы просто глупец, никчемный сыщик, жалкий воришка!

- Посмотрим, - Холмс протянул руку, и она, насмешливо пожав плечами, передала ему документы.

- Я полагаюсь на вас, Уотсон, - спокойно произнес Холмс, подходя к столу. - Думаю, вы не допустите приближения мадам фон Ламмерайн к шнуру звонка.

Он внимательно прочитал документы, потом, держа их против света, стал тщательно изучать. Его тощее, мертвенно-бледное лицо казалось силуэтом на освещенной тяжелым светом бумаге. Он взглянул на меня, и сердце мое сжалось, когда я заметил огорчение на его лице.

И я знал, что он думал не о своем собственном незавидном положении, а об отважной женщине, полной беспокойства, ради которой он рискнул свободой.

- Ваши успехи вскружили вам голову, мистер Холмс, - сказала она насмешливо, - но на сей раз - вы допустили грубую ошибку, результаты которой вскоре почувствуете на самом себе.

Мой друг разложил бумаги у самых свечей и снова склонился над ними. И вдруг в его лице я заметил внезапную перемену. Огорчение и досада, которые омрачали его, исчезли, их сменила напряженная сосредоточенность.

- Каково ваше мнение об этом, Уотсон? - спросил он, когда я поспешил к нему. Он указал на почерк, которым были вписаны отдельные строчки в обоих документах.

- Это очень четкий почерк, - сказал я.

- Чернила! Посмотрите на чернила! - нетерпеливо воскликнул он.

- Ну, они черные, - заметил я, наклоняясь над его плечом. - Но, я думаю, это вряд ли поможет нам. Я мог бы показать вам с десяток старых писем моего отца, написанных такими же чернилами.

Холмс усмехнулся и потер руки.

- Прекрасно, Уотсон, прекрасно! - воскликнул он. - Будьте любезны взглянуть на фамилию и подпись Генри Корвина Глэдсдэйла на брачном удостоверении. А теперь посмотрите, как записано его имя на странице регистратуры Баланса.

- Как будто тут все в порядке. Подписи совершенно тождественны в обоих случаях.

- Правильно. А чернила?

- В них легкий оттенок синего цвета. Да, это, конечно, обычные черно-синие чернила индиго. И что из этого?

- Весь текст в обоих документах написан черными чернилами, за исключением имени жениха и его подписи. Вам не кажется это странным?

- Может быть, это и верно, но здесь нет ничего необъяснимого. Возможно, Глэдсдэйл имел обыкновение носить свои собственные чернила в портативной чернильнице.