Руфь вернулась в кухню и включила газ в духовке, затем опустилась на колени, поднесла к горелке электрическую зажигалку и нажала на клавишу. Эти зажигалки устроены так, что если держать их металлическим наконечником книзу по меньшей мере секунд девять-десять, то специальный стержень накаляется докрасна и высекаются искры — и только тогда газ воспламеняется. Эта электрическая штуковина всегда действовала ей на нервы. В то утро она выждала секунд восемь, не больше. Потом она убрала палец с клавиши и закрыла дверцу духовки, даже не убедившись, что огонь зажегся.

Руфь прошла в комнату Энди. Перед уходом он рисовал, и на полу было разбросано с полсотни листков бумаги и штук тридцать фломастеров, в основном без колпачков. Она подтащила его детское кресло-пуф с начинкой из полистирола вплотную к электрическому камину, который он любил включать перед сном в холодные вечера. Стены в комнате были увешаны плакатами и вымпелами.

Кабинет Боббо, в задней части дома, укрытой от любопытных взглядов соседей, был завален бумагами. Руфь успела тщательно изучить содержимое всех ящиков, разложить все по стопочкам: это его, это ее — его жизнь, ее жизнь, все отдельно, чтобы больше они не смешивались. Две вместительные корзины для бумаг были наполнены доверху, и кроме них на полу стояли два черных полиэтиленовых мешка (дешевые, непрочные, легко рвущиеся), набитые квитанциями, счетами и письмами. Мешки стояли, привалившись к письменному столу, и были явно приготовлены на вынос. Руфь задернула занавески, чтобы солнце не било в глаза, села за письменный стол Боббо и закурила одну из тех сигарет, которые прихватила со стола у Карвера. Курила она неумело (она вообще-то не курила, разве иногда баловалась) и как будто без удовольствия, и, едва выкурив полсигареты, затушила остаток и бросила в корзину для бумаг, прямо под занавеской. Сигарету она затушила кое-как, та еще слабо дымилась. Да ведь некурящему и в голову не придет, что это опасно, верно? Ведь если огонь затушен, он обычно сам по себе вновь не воспламеняется.

После этого Руфь вышла из комнаты, оставив дверь открытой. Потянуло сквознячком. Она еще раз вернулась в кухню, где на плите масло уже начало пузыриться, и, подумав секунду — другую, великодушно позвала Гарнеса и Мерси, которые были так ошарашены небывалым вниманием с ее стороны, что Гарнес тут же кинулся в спальню и забился под двухспальную кровать, а Мерси в мгновение ока оказалась на той же кровати сверху, обуреваемая, как всегда, злобной мстительностью и страхом одновременно.

Не обращая внимания на зубы и когти, она схватила обоих и вышвырнула их на улицу. Про морскую свинку, Ричарда, она забыла. Но он заслужил такое отношение. Она стянула с кровати двухспальный матрас, подтащила его к перилам прилегающего к спальне балкона и столкнула вниз, в сад, что не прошло мимо внимания ее соседки, Розмэри.

Руфь принялась поливать матрас из шланга. Розмэри наблюдала за ней поверх низкой изгороди. Вся голова у нее была в бигудях.

— Что это вы делаете, Руфь? — поинтересовалась она.

— Вот заводи животных! Потом хлопот не оберешься, — сказала Руфь. — Не покупать же теперь новый матрас! А запах у кошек, сами знаете!

— Надо вовремя прооперировать, и тогда все будет в порядке, — сказала Розмэри и ушла к себе в дом. Но вскоре она вновь возникла на пороге со словами: — По-моему, пахнет горелым, вы не чувствуете?

— Нет, — сказала Руфь. — Если и пахнет, то кое-чем другим, от матраса.

Розмэри снова ушла к себе и почти тут же вернулась.

— Вы уверены, что нигде не горит? — обеспокоенно сказала она. — По-моему, у вас из задних окон идет дым.

— Боже правый! — охнула Руфь. — И верно!

В ту же секунду в кухне грохнул взрыв. Было десять часов утра, ровно десять ноль-ноль. Обе женщины бросились в дом Розмэри к телефону — вызывать пожарную бригаду и полицию.

— Слава Богу, детей в доме нет! — сказала Розмэри. — Где они, кстати?

— Пошли в «Макдональдс», — сказала Руфь, и Розмэри даже в такой момент не удержалась и неодобрительно покачала головой.

Руфь рыдала, причитала и цеплялась за соседку, а над домом поднимались клубы черного дыма — горел полистирол. Из-за этого пожарные не успели вовремя подоспеть на помощь Ричарду, морской свинке. Его безжизненное тельце, слишком поздно извлеченное из клетки с тлеющим сеном, было вынесено на траву перед домом.

— Он умер сразу, не мучился, — сказал пожарник, — задохнулся от дыма.

— Я так любила его, так любила! — убивалась Руфь, и прибывший на место происшествия полицейский чин сочувственно подумал: жаль ее, такая огромная и такая беспомощная — привязалась, поди, к зверюшке, а теперь вот осталась ни с чем.

— Давно пора запретить этот новомодный полистирол, — сказал пожарник. — Хватит, насмотрелись. Дома горят, как спички. Не успеешь оглянуться, а дома уже нет.

Это объяснение, похоже, было им на руку. Не то могло показаться, что своими шлангами они только подливают масла в огонь. Над Райскими Кущами клубились облака дыма, такого густого, что весь Совиный проезд погрузился во мрак. Соседки, через одну в бигудях, сбивались в кучки, хватали друг друга за руки и тревожно перешептывались.

— Пришла беда, отворяй ворота, — говорили они. — Руфь-то, бедняжка, что ж ей теперь делать-то? Ни мужа, ни дома — морская свинка и та померла.

В глубине души они были рады, что ей здесь больше не жить. Она так и не стала своей. Если она устраивала обед и созывала гостей, что-нибудь обязательно случалось. Кроме того, Энди подглядывал за девочками, а Никола, по слухам, была не прочь прибрать к рукам что плохо лежит.

Соседки стали наперебой зазывать пожарных на чашку чая, и те, скинув сапоги и каски, опускали свои прокопченные, мужественные тела на полистироловые диваны, а поскольку дети и мужья в это время суток отсутствовали, одному-другому герою удалось даже наведаться в спальню. Огонь, опасность, дыхание беды, как известно, сближают людей.

— Итак, вы хозяйка дома, — сказал представитель страховой компании. Он прибыл в десять пятьдесят пять, чтобы осмотреть место происшествия, выяснить степень вины владельца и оценить масштабы нанесенного ущерба. О пожаре его известила полиция. Сообщения о пожарах жилых домов передаются немедленно. В последнее время такие случаи участились.

— Да. Бывшая, — сказала Руфь, браво улыбаясь сквозь слезы.

— Молодец, что не унываете — так держать! И положитесь на нас, мы вас в беде не оставим. Да, сгорело основательно, можно сказать, дотла. Но, по крайней мере, все живы, это главное!

— А моя морская свинка? — жалобно простонала Руфь.

— Мы поможем вам приобрести другую, — заверил он. — Ну, не целиком, но на шестьдесят процентов можете смело рассчитывать! Если, конечно, пожар не случился по вашей неосмотрительности. Я успел на скорую руку пролистать наш с вами договор, прежде чем отправиться сюда. Он протянул ей открытую пачку сигарет.

— Курите?

Она взяла сигарету.

— Спасибо. Да, курю, особенно в последнее время, с тех пор как меня бросил муж. Нервы, сами понимаете.

— Так, может, в этом все дело? Окурок, корзина для бумаг. Не затушили сигарету как следует — и готово. Знаете, как это бывает?

— Да, может быть, — тихо сказала Руфь. — Я как-то об этом сразу не подумала, но ведь действительно, я как раз разбирала бумаги у Боббо в кабинете, расплакалась и — ох! — Она в ужасе зажала рукой рот. — Что я говорю!

— Правда всегда лучше, — заметил он, деловито записывая что-то в свой блокнот.

— Ой, Нет, не надо! — взмолилась Руфь. — Бедный Боббо, он этого не переживет!

Ровно в одиннадцать появились Энди и Никола, очень довольные тем, что им перепало неожиданное угощение, и собственной пунктуальностью. Одновременно к тому месту, где когда-то стоял их дом, подъехало такси, и Руфь, прижимая к груди черный полиэтиленовый мешок со спасенным из огня скарбом, усадила детей на заднее сиденье, а сама села на переднее рядом с водителем. Тот с беспокойством подумал, что рычаг ручного тормоза будет задевать за ее объемистое бедро. Она являла собой странное зрелище — черное от дыма и копоти лицо и пылающие огнем глаза.