Ильинков, размяв ложечкой лимон в чайном стакане, с удовольствием сделал несколько глотков. Раскрыл папку, углубился в чтение, делая пометки карандашом. Приглушенно зазвонил телефон. Семен Васильевич знал «голоса» своих шести аппаратов. Генерал взял трубку с черного:
– Слушаю!.. Что?.. Из Бельгии?.. Очень хорошо… Да, да, сейчас же! Жду.
Семен Васильевич улыбнулся, потер ладони. Замысел, который родился в этом кабинете, осуществляется. От Марины Рубцовой пришли радиограммы. Значит, полковник Старков сам вышел на радистку. Очень хорошо! Теперь парижская группа включит ее в свою орбиту. Генерал, придерживая ложечку пальцем, отпил еще несколько глотков чая.
– Разрешите, товарищ генерал?
В дверях стоял высокий подтянутый брюнет с орденскими планками на груди.
– Входите, товарищ подполковник.
Подполковник двинулся к столу, слегка прихрамывая. Три месяца назад, при выполнении задания, он был ранен. Из госпиталя прибыл совсем недавно. Подполковник положил на стол расшифрованные телеграммы.
– Только сейчас получили, товарищ генерал.
Ильинков, отодвинув стакан, раскрыл папку и прочел отпечатанные на машинке короткие расшифрованные донесения:
В секретных подземных лабораториях разрабатывается новая двуступенчатая ракета ФАУ-9. Дальность действия свыше 4 тыс. км. Руководит всеми работами Браун. Экспериментируется новая радиоаппаратура, позволяющая наводить ракету на цель. Готовится операция «Эльстер». Перед началом обстрела Нью-Йорка ракетами немцы заранее объявят, что Эмпайр Стейт Билдинг будет разрушен в определенный день и час. Икар.
Второе донесение:
На танкостроительном заводе «Порше и Ко», конструктор Шилленбург разрабатывает новый сверхмощный танк «королевский тигр». Икар.
Третье донесение было коротким:
Машина с шофером выехала по маршруту. Икар-8.
Два первых донесения (а они были от берлинской группы) генерал положил в алую папку, для информации советскому командованию. Последнее – в зеленую папку, для доклада своему непосредственному начальству.
Ильинков вынул папиросу. «Все идет по плану, так что можно и закурить, – нажал зажигалку, поднес огонек к папиросе. – Молодец Старков! «Машина с шофером» – радиопередатчик и радистка. «Выехали по маршруту» – значит, отправились в Париж. А подпись «Икар-8» показывала, что перевоз передатчика согласован с берлинской группой.
Сделав три затяжки, Семен Васильевич утопил папиросу в серой мраморной пепельнице, раздавил окурок пальцами. «Хорошего понемножку», – сказал он сам себе, раскрывая папку, в которой лежали две немецкие газеты и перевод спортивных репортажей, отпечатанный на машинке. Пробежав глазами текст, развернул газету. С небольшой фотографии, обведенной красным карандашом, ему улыбался Игорь Миклашевский. Генерал несколько минут смотрел на боксера, мысленно разговаривая с ним: «Вот ты и нашелся, Игорь! Молодец, дал о себе знать. Главное, жив! И вне подозрений. Тебе трудно, понимаю, связи оборваны. Потерпи немного еще, и все наладится. Андрей Старков включил тебя в парижскую группу. А там ребята опытные. Насчет семьи не волнуйся. Дома все в порядке». Открыв блокнот срочных дел, размашисто записал:
1. Послать поздрав. телегр. Елизавете Миклашевской с празд. 8 Марта от мужа с припиской: «Дорогая женушка, чувствую себя хорошо».
2. Поручить уральским товарищам доставить ей на квартиру дефиц. прод. как «паек на мужа».
Последнюю строчку дважды подчеркнул.
Миклашевский добрался до Антверпена. Документы были в полном порядке, и проверки проходил легко. Помогал автограф Макса Шмеллинга и подаренные им фотографии. Немцы не только обожали своего кумира, но знали, что великий боксмайстер имеет доступ к самому фюреру.
Остановился в гостинице неподалеку от центра, в которой его знали. Здесь он жил и тренировался в частном спортивном зале, когда проводили матчи на профессиональном ринге. Так что возвращение боксера не вызвало никакого подозрения. Тем более что газеты, в том числе и берлинские, публиковали пространные спортивные репортажи о боксерском турнире в Лейпциге и, естественно, писали о победе Миклашевского.
Оставив небольшой чемодан в номере – по дороге пришлось обзаводиться некоторыми вещами, в том числе и чемоданом, чтобы не вызвать подозрений, – как-никак, а боксер возвращается после турнира, едет издалека, – Миклашевский спустился вниз. Зашел в ресторан. В этот час посетителей было мало. Игорь выбрал столик у окна. Не успел сесть, как из-за стойки выкатился хозяин заведения. Невысокого роста, круглый, как шар, со шкиперской бородкой, он проворно передвигался. И улыбался издали, излучая доброту и приветливость:
– Мы рады снова видеть вас у себя! Мы гордимся, что вы, знаменитый боксер, живете именно у нас, господин Миклашевский, а не в другом отеле!
В том, что в Бельгии любят спорт, Игорь убеждался не раз. Листая рекламные справочники, с удовольствием отмечал спортивные названия кафе и ресторанов. То и дело попадались на глаза вывески с названием «Спортивная доблесть», «Здоровье в спорте», «Спортсмен-любитель», «Ринг», «Гонка по кругу» и т. п. В окнах многих кафе – фотографии знаменитых спортсменов, боксерских поединков, велосипедных гонок, а то – просто плакат, оповещающий, что здесь можно узнать «все спортивные новости». Как рассказывали Миклашевскому, история таких плакатов уходит в старину, когда не было ни газет, ни радио, и люди шли в кафе, чтобы выпить кружку пива и узнать самые последние новости, которые хозяин писал мелом на специальной черной доске, похожей на школьную, только меньше размером. Времена черных досок ушли в прошлое, а традиции сохранились. Спортивные новости слушать в одиночестве нельзя. Неинтересно. Их слушают всегда на людях. Бельгийцу никакая новость не в новость, если он лишен возможности выдать свои комментарии соседу-болельщику. Важно также, чтобы под рукой было еще и что выпить – за победу или утешиться в случае поражения любимой команды.
– С вашего позволения, господин Миклашевский, я собрал все газеты, в которых описаны ваши великолепные победы на ринге, – продолжал толстяк, – и, если вы не возражаете, я выставлю их на самом почетном и видном месте, разумеется, с вашей увеличенной фотографией.
Возражать в таких случаях бесполезно. Хочет он или не хочет, а хозяин сделает то, что задумал. Как-никак, а имя боксера послужит хорошей рекламой.
– Мне приятно слышать ваши слова, – поблагодарил Миклашевский, думая о том, что отсюда надо сматываться, и побыстрее, переселиться куда-нибудь на окраину, где его не знают в лицо, и скромно добавил: – У меня только небольшая просьба.
– Пожалуйста.
– Повремените с фотографией. Поймите меня правильно. Меня будут узнавать ваши постоянные посетители, и я буду чувствовать себя скованно. И мне не хотелось бы менять отель…
– Ваша скромность выше всяческих похвал!
Пока все идет хорошо. Именно пока. Но Игорь каким-то шестым чувством ощущал приближающуюся опасность. Так бывает в затишье перед грозой: на небе ни облачка, лишь вдалеке чуть показалась белая безобидная тучка, сияет солнце, воздух застыл в безветрии, даже травинка не поколышется, а в наступившей духоте чувствуется, как надвигается что-то грозное и неумолимое. Миклашевский кожей спины ощущал дыхание погони, идущих по пятам преследователей. Он не сомневался, что труп Зоненберга-Тобольского уже нашли и отыскали брошенный пистолет, выкраденный им у немца. Подозрение, конечно, легло на него. Игорь ругал себя за поспешность. Зачем бросил пистолет? На нем, конечно, остались отпечатки его пальцев. Зачем убежал? Нужно было вернуться к поезду и принять участие в поисках «исчезнувшего» начальника радиостанции… Но прошлого не вернуть, ошибки не исправить. Миклашевский утешался тем, что его ищут и ждут в расположении остлегиона, куда, судя по документам, он должен явиться. Но Игорь не намеревался возвращаться в остлегион, а хотел установить контакт и уйти к партизанам, в отряд Сопротивления.