Миклашевский рывком повернулся и очутился возле Ганса, который успел отскочить к стене и поднять пистолет. Игорь метнулся влево, чуть приседая и опережая на какое-то мгновение гитлеровца, нанес удар ребром раскрытой ладони по вытянутой руке с оружием. Но Ганс успел нажать на курок. Грохнул выстрел, и со звоном разбилось зеркало. Миклашевский, разворачиваясь, чуть снизу и сбоку провел правой крюк по подбородку и добавил левой по солнечному сплетению. Ганс, словно его сломали пополам, согнулся и упал, уткнулся лицом в боковую стенку платяного шкафа, не выпуская на рук оружия. «Чистый нокаут!» – машинально отметил Игорь.

Выхватив свой браунинг, Миклашевский метнулся к двери. Решали секунды. Обернувшись, он увидел, как тот, который был с папиросой, пришел в себя и, лежа на боку, вытаскивал из кобуры пистолет. Миклашевский, почти не целясь, выстрелил в него дважды. Нагнулся, вырвал из рук немца оружие, шагнул к двери. Вынул ключ из замка, вышел на площадку. Кругом тихо, словно ничего здесь и не происходило. Запер дверь и, держась за перила, как когда-то в школе, на носочках устремился вниз. Выскользнув из подъезда, перебежал на противоположную сторону.

Из-за угла выскочил патруль. Пучок света от карманного фонаря ударил Миклашевскому в глаза.

– Ни с места! Предъявить документы!

Миклашевский показал. Документы у него были в полном порядке. Старший, возвращая их, спросил:

– Где стреляли?

– Мне кажется, в том доме. – Миклашевский показал на соседний семиэтажный каменный дом. – Два раза…

Гитлеровцы кинулись в подъезд.

Ганс, после знакомства с кулаками боксера, обтянутыми не пухлыми перчатками, а всего лишь обычными кожаными, не скоро пришел в себя. Но едва очнувшись, он ползком добрался до окна, разбил стекло и поднял тревогу.

Шеф гестапо пришел в ярость, когда узнал, что его подчиненные упустили «исключительно важную птицу», Именно так он и назвал знаменитого боксера, солдата остлегиона Игоря Миклашевского. А если учесть, что на промышленных предприятиях усилились акты саботажа, что в его провинции появился отряд Сопротивления, что два дня назад его люди проморгали и разведчицу-радистку (агенты службы безопасности при более тщательном обыске квартиры обнаружили на балконе в переплетении пожухлых стеблей плюща умело замаскированную проволочную антенну), которая выскользнула у них буквально из-под рук, то состояние шефа можно понять. Он знал, что за такие «успехи» его хвалить не будут. Тем более что «исключительно важную птицу» упустили именно на квартире радистки. Он сам пришел туда поздним вечером. Следовательно, они и раньше были знакомы, имели контакт. Сопоставив эти факты, нетрудно прийти к выводу, что русский Миклашевский приходил к русской радистке и именно отсюда, из Антверпена, велись передачи в Москву…

В гестапо составили словесный портрет Марии Тортенберг. В службе безопасности, как оказалось вскоре, имелся ее фотоснимок, сделанный совсем недавно с помощью Ивонны Ван дер Графт. Снимок тут же размножили и разослали по всем провинциям и контрольным пунктам на границе. Вместе с этим снимком послали и увеличенную фотографию Миклашевского, пересняв ее со страниц газет. На ноги были подняты все тайные и явные агенты гестапо, службы безопасности и контрразведки, а также полиция, жандармерия и военные комендатуры.

Прорваться сквозь такую густую заградительную сеть было нелегко. Но Миклашевскому везло. Он благополучно добрался до Брюсселя. В этом красивом большом городе знакомых у него не было. Миклашевский хотел добраться до центра, выйти на знаменитую площадь, которую окружают золоченые фасады пышных старинных гильдийских домов. Он любил эту площадь, она особенно красива в предвечерние часы, когда лучи заходящего солнца, как светом прожектора, высвечивают затейливые узоры каменных кружев и четкую строгость прямых линий, заставляя сиять и переливаться яркими красками замысловатые орнаменты и цветные витражи окон. Нравилась ему и строгая готическая красота кафедрального собора с его башнями. Под его сводами, гулкими и сумрачными, как бы перестаешь чувствовать быстротечный бег времени и остаешься один на один с вечностью.

Но исполнить свое намерение он не решался. Слишком мало времени. Побродив около вокзала, он обнаружил, что за ним буквально по пятам следует «хвост». А может быть, ему только показалось? Игорь зашел в ближайшее кафе, устроился у окна и заказал пинту пива и традиционный бифштекс с фритами. Следом за ним в кафе ввалились военные. Они шумно разместились и велели подать дюжину пива. Поглядывая в окно, Игорь обратил внимание, что полицейский на перекрестке время от времени вынимал из кармана бумажку, возможно, фотографию, и пристально оглядывал приезжих, выходящих из здания вокзала. И эсэсовский патруль, перегородив дорогу, проверял документы чуть ли не у каждого.

Миклашевский быстро поел, осушил кружку пива. Кого-то ищут. Факт. И словно толчок в спину, догадка: а не меня ли?! Положил деньги за еду и питье под кружку, не спеша направился к выходу. Ноги сами несли вперед. Он знал подходы к вокзалу и пошел кружным путем. На вокзале всегда людно. Миклашевский смешался с толпой. Взял билет на экспресс Брюссель – Париж. По перрону рыскали сыщики и тайные агенты, заглядывая в лица отъезжающих.

Игорь купил букетик тюльпанов, стал изображать из себя провожающего. Помог старушке донести увесистый саквояж и чемодан к поезду.

– Какой у вас вагон?

– Пятый, сынок, пятый, – благодарно затараторила старушка. – Военные люди отзывчивые, мой внук тоже служит в германских войсках. Может, встречали его, Карлом зовут?

Миклашевский на глазах у сыщиков и охранников поднялся в вагон, усадил старушку и, прощаясь, вручил ей цветы:

– Счастливого пути, мамаша!

– Спасибо, сынок, спасибо… Иди, а то сейчас поезд тронется.

Миклашевский направился к выходу. Перешел в другой вагон. Раздался паровозный гудок, и экспресс тронулся, уверенно набирая скорость. Миклашевский почувствовал себя почти в безопасности. Он шел из вагона в вагон, подолгу останавливаясь в тамбурах, около окон. Кончился пригород, и начался лесной массив. Высокие сосны и мохнатые ели подступили чуть ли не к железнодорожному полотну. Миклашевский знал, что в лесных массивах скрываются партизаны, действуют отряды Сопротивления. Но где они? Как к ним добраться?

Переходя в следующий вагон – надо же занять свое место! – Миклашевский чуть не столкнулся нос к носу с тремя гестаповцами. Они, видимо, кого-то искали, бесцеремонно заглядывая в каждое купе. Его охватило недоброе предчувствие. Игорь юркнул в туалет, закрылся. Но долго здесь не просидишь. Надо уходить. Миклашевский открыл окно. Тугая струя воздуха, смешанного с паровозным дымом, ударила в лицо. Игорь высунулся. Железнодорожное полотно делало плавный поворот, огибая поляну, которую со всех сторон обступал лес. Прыгать здесь рискованно: увидят сразу и не из одного вагона. Но и оставаться опасно. В дверь настойчиво стучали. Миклашевский, цепляясь за выступы, выбрался через окно наружу и ухватился за край крыши. Встречный поток воздуха сковывал движения. Миклашевский напрягся и, оттолкнувшись об оконный выступ, рывком бросил тело наверх. Очутившись на покатой крыше, он сразу же откатился вперед. И вовремя. В туалет ворвались гестаповцы и, не обнаружив там пассажира, поняли: ушел через окно. Зазвучали выстрелы, пули снизу вверх дырявили жестяную крышу, прошли буквально рядом с ним. Миклашевский торопливо отполз и, вскочив на ноги, пригибаясь, побежал вперед, к паровозу. И это была его роковая ошибка. Бежать вперед было рискованно. Как он ни старался бежать на носочках, топот все равно был слышен в каждом вагоне. Да к тому же его увидели охранники, находившиеся в почтовом вагоне. Они, заслышав выстрелы, сами начали палить из пистолетов по живой мишени.

Поворачивать назад было поздно. Оставалось одно: прыгать… Миклашевский, ухватившись руками за край крыши, повис над тамбуром, уперся ногой в какой-то выступ. Ветер бил в лицо, слепил глаза, рвал одежду. Миклашевский выбирал место для прыжка и никак не мог решиться на бросок вниз. Но гестаповцы уже сорвали стоп-кран, и состав, дернувшись, стал сбавлять скорость. Миклашевский не удержался, сорвался, воздушный поток оттолкнул его от вагона, и он полетел под откос, кувыркаясь и переворачиваясь. Но боли не чувствовал. Главное, живой! Вскочив на ноги, петляя, побежал к спасительному лесу. А сзади, из вагонов, палили по нему из пистолетов, захлебываясь, торопливо застрекотал автомат.