Я все еще не мог смириться с этим. Я был вампиром.

Я знаю, что в действительности это ни какое не открытие… Я был вампиром уже какое-то время, а до этого я был наполовину вампиром наполовину призраком, пойманным в ловушку в собственном доме, застрявшим между жизнью и смертью. Но до сегодняшнего дня я не чувствовал себя таким… неправильным. Таким чужим.

Таким не похожим на самого себя.

Наоми, которая больше всех была заинтересована во мне, предупреждала меня, что такое может произойти, что я начну отдаляться от той человечности, что я когда-то имел; она предупреждала меня, что живя так, как я живу сейчас, пытаясь быть тем, кем я однажды был, всё это однажды причинит боль мне и людям, которые дороги мне.

И она была права. Я доказал это, не так ли? Я потерял контроль. Я укусил Еву.

Я почти убил ее.

Рубашка, которую мне дали на смену той, что пропиталась гнилой водой из бассейна и кровью Евы… рубашка вызывала зуд. Это казалось неправильным. Я сдёрнул её с себя через голову и бросил на пол, меряя комнату шагами. Когда я посмотрел вниз, моя кожа была слишком белой, вены слишком голубыми. Я выглядел как кусок живого мрамора, да и чувствовал я себя таким же холодным.

А внутри я весь дрожал. Весь мой мир дрожал. Дело было не только в драугах, хотя мы все их боялись… Я боялся себя, кем я был, или что я был способен сделать людям, которых мне надлежало любить.

Любовь. Действительно ли я сейчас знал, что это такое? И знал ли вообще когда-либо? Что, чёрт возьми, я делаю? О чём я думаю, постоянно рискуя её жизнью, пока я рядом с ней? Я думал, что у меня всё под контролем, а затем… затем моя иллюзия о контроле монстра разбилась.

Я вышагивал, пытаясь не думать о том, насколько это приятное чувство. Я не понимал, насколько напряженным, насколько отчаянно сильным был мой контроль, пока не был вынужден его отпустить.

Что-то внутри меня успокоилось, и я замер в своих метаниях, поскольку приближалась Ева.

Несмотря на толстый ковёр, я слышал, как она идет по коридору в мою сторону. Я мог уловить запах её кожи, её личный и ненавязчивый парфюм.

У меня за спиной открылась и закрылась дверь. Теперь я смог ощутить персиковый шампунь, которым она пользовалась, и мыло, и под всем этим солоноватую горячую кровь.

Я не обернулся.

— Где твоя рубашка? — спросила она меня.

— От нее я весь чешусь, — ответил я. — Неважно. Мне не холодно. — Что, в действительности, было не так. Если не учитывать тот факт, что комната порой меня грела. Но сейчас было смертельно холодно. — Я поищу что-то другое.

И затем я развернулся, но Ева преградила мне путь к двери. Моё сердце больше не билось — во всяком случае не часто — но я всё ещё чувствовал себя так, словно меня пронзали насквозь, когда я смотрел прямо на неё. Она стояла там без тени страха со вздёрнутым вверх подбородком, с белой повязкой на шее и шарфом, пытаясь замаскировать то, что я натворил.

В этом была вся Ева — ей было больно, но она пыталась это скрыть. Внешность гота всегда была подобно броне, защищающая от ужаса, который ей внушали вампиры. Ретро-платье в горошек, туфли — всё это просто броня другого рода, что-то вроде щита между реальной девушкой и внешним миром.

И мной.

— Это всё? — спросила она меня. — Твоя рубашка вызывает у тебя раздражение и ты собираешься раздобыть другую? Это всё, о чём ты собираешься здесь говорить?

Я не мог взглянуть ей в глаза. Вместо этого я сел на раскладушку и спальный мешок — не на свой, поскольку мой был кучей разодранного в клочья пуха. Я повозился с рубашкой и опять натянул её через голову. В любом случае, не в одежде была проблема. А во мне, раздражённом с головы до пят, вспоминая… вспоминая то чувство, когда я полностью отдался своему голоду. Я не остановил себя. Я не хотел себя останавливать. Пить её кровь — это было блаженство. Рай. Настолько близко, насколько я никогда теперь не приближусь.

Я думал, что знал каково это, быть вампиром, до этого момента чистого удовольствия, когда я схватил Еву и, не думая, кормился. Словно пол проломился подо мной и моими убеждениями, и теперь я находился в свободном падении, хватаясь за жизнь, которая теперь удалялась от меня со скоростью света.

Если бы не Клэр — видимо сумевшая использовать силу отчаянья — оттягивающая достаточно долго, чтобы вернулась хоть капля здравомыслия, я думаю, что убил бы женщину, которую люблю.

Женщину, прямо сейчас стоящую передо мной и ждущую моего ответа.

— Я не могу этого сделать, — сказал я. Слова прозвучали настолько серо, как будто у меня был полон рот свинца, и они обрушились на неё с такой же тяжестью. Я не смотрел ей в лицо — я не мог — но перед моим мысленным взором стоял яркий образ страдания в её глазах. И гнева.

— Оставь это, Ева.

— Ты имеешь ввиду, оставить тебя, — произнесла она и присела на корточки, идеально балансируя на этих ретро-шпильках и всматриваясь мне в лицо. Её глаза были большими и тёмными, и, да, в них была боль, боль, причиной которой был я, которая ранила ее и сейчас. — Майкл, это не твоя вина, но ты сделал мне больно, и мы должны поговорить об этом, пока это не засело… внутри нас. Ты знаешь, о чём я, не так ли?

Я знал. И это уже было внутри нас. Во всяком случае внутри меня, разъедающее как кислота, жгучее и токсичное.

— Поговорить об этом, — повторил я. — Ты хочешь поговорить об этом.

Она кивнула.

— Ты хочешь поговорить о том, как я схватил тебя, бросил на землю, и взял у тебя что-то очень личное, пока ты кричала и пыталась сопротивляться, — произнес я. — Как кому-то другому пришлось остановить меня, потому что я вел себя как животное.

Моя Ева не была дурой, она знала, о чём я говорил, и она побледнела почти до цвета своего Готского макияжа.

— Майкл, ты меня не изнасиловал.

— Это именно то, что я сделал. — сказал я. — Знаешь, как это называет Шейн? Изнасилование клыками.

— Шейн понятия не имеет, о чём он говорит. — В её словах не было убедительности, хотя Ева и казалась более чем немного потрясенной. — Ты просто… ты себя не контролировал, Майкл.

— Так что, теперь это для меня достаточное оправдание, когда этого не достаточно для некоторых других парней, которые причиняют кому-то вред? — Я хотел к ней прикоснуться, но, честно говоря, не осмеливался. Она открыла рот, но не произнесла ни звука и, в конце концов, просто закрыла его. Её глаза наполнились слезами, но она просто сморгнула их. — Это не оправдание, и ты это знаешь. И не может быть таковым, если мы собираемся быть вместе.

— Ты был ранен. Ты был не в своём уме. В этом всё дело, Майкл.

Я протянул руку и положил ей на плечо — с вампирской скоростью, не пытаясь замедлить. Мы оба почувствовали, как она попыталась вывернуться, прежде чем совладала с инстинктивной реакцией.

Я доказал свою точку зрения, и она это знала.

— Ева, ты вздрагиваешь, когда я касаюсь тебя, — сказал я. — Ты отодвигаешься назад. Ты помнишь каково это, когда я причинял тебе боль, удерживая тебя на земле, не зная, остановлюсь ли я когда-либо или убью тебя, когда закончу. Конечно это имеет значение. Это имеет значение для нас обоих.

— Я… — Слова затихли, даже не успев слететь с ее губ, и она просто уставилась на меня.

Поскольку, конечно же, я был прав. Я это видел, и она знала об этом.

— Не имеет значения, моя это вина или нет, был я в своём уме или просто больным, очумевшим от этого ублюдком, — произнес я. — Я — вампир, Ева. И это то, что мы делаем. Мы берем человеческую кровь. Иногда они предлагают её, и это мило, это действительно удобно, но иногда мы просто берем то, что хотим. Тот факт, что это инстинкт, не оправдывает этого. В конце концов, всё кончиться тем, что или я сделаю тебе больно, или убью, даже если я тебя люблю. Именно это они и говорили нам в самом начале. Мы ждём, когда случится трагедия.

— Нет! — Она бросилась вперёд и попыталась обхватить мою шею руками, но я вампир, и схватить меня не так легко, когда я не хочу, чтобы меня хватали. Я чуть отстранился и, прежде чем она осознала это, я держал её запястья в своих руках. Крепко. Она вздрогнула, и я почувствовал, как дрожь прошла по всему её телу, но она не попыталась отстраниться. — Майкл, нет, не делай этого. Мне просто нужно время, вот и всё. Все произошло только прошлой ночью. Дай мне возможность разобраться с этим, и я буду…