— Какое отношение этот профессор может иметь к Петулании? — перебил его Юл.
Доктор пожал плечами.
— Понятия не имею.
Юл повернулся к Хельме, с явным любопытством наблюдавшей за их диалогом.
— А сестра Морвин не сказала, зачем Лану хотели отвезти на Книпгоф?
— Нет. Но она говорила, что это важно… просила отпустить её, если она скажет… но он… он…он её убил.
Девушка снова всхлипнула.
— Понятно. А что было дальше?
— Он держал меня в той яме прямо рядом… рядом… с телом. А потом заставил меня переодеться в какие-то тряпки и забрал мою одежду. Отвёл в какое-то мерзкое место и сказал, что я должна ждать того, кто за мной придёт. Я думала, он меня убьёт тоже. Как сестру Морвин. Я очень испугалась. А потом пришёл этот… этот князь. Я надеялась, он меня спасёт, а он отвёз меня в тот дом, и запер в чулане. А потом приходил и говорил… говорил всякие… вещи. Про меня и про… Петуланию.
— Его я тоже найду, — хмуро пообещал Куто, — когда-нибудь…
— Петуланию? — Юл вздрогнул, — что он про неё говорил?
— Он говорил, что пока он не может до неё добраться, но когда всё закончится, он её ко мне приведёт… и что нас будет двое…
— Что закончится?
— Не знаю, — она испуганно покачала головой, — он не сказал. Но я думаю, что это что-то очень плохое…
— Мне тоже так кажется, — покачал головой Куто.
— Больше я ничего не знаю, — всхлипнула девушка, — там было так страшно…
— Успокойся, всё уже позади, — Юл вздохнул, — всё… Кроме ещё одной вещи…
— Какой ещё вещи? — насторожился доктор Пайпе, — ей нужен покой.
— Она видела убийцу. Ей надо переговорить с комиссаром…
— Я и сам могу добраться до того мерзавца, — проворчал Куто, — без всяких комиссаров.
— Брадобрей этого не одобрит. Кроме того нам нужно разыскать Лану, пока с ней ничего не случилось.
— Вы хотите отдать несчастную девочку на растерзание полиции? — возмутился доктор.
— Как ни крути, но рано или поздно ей придётся иметь с ними дело. Её ищут, — вздохнул Куто, — хорошо ещё, что делом занят Оскар…
— Ты его знаешь? — спросил Юл.
— Не слишком близко. Он, конечно, страшный зануда и далеко не гений сыска, но хватка у него стальная. Раз вцепится — не отпустит. Убийцу он нам отыщет. А там уж поглядим, доживёт ли тот до казни…
— Полиция? — девушка испуганно подтянула одеяло к подбородку, — а они расскажут матери-проповеднице?
Она перевела взгляд на доктора.
— Пожалуйста, вы не могли бы попросить госпожу Аббе, чтобы она не слишком на меня ругалась? Я не виновата. Я же не знала… Он сказал, что ему нужно переговорить с сестрой Морвин, и чтобы я её позвала. Нет, я знаю, что мы не должны разговаривать с посторонними, но он казался таким милым. А что я вышла за ограду… Он сказал, что меня зовёт сестра Морвин! Я же не знала! Я думала, она действительно меня зовёт… А он схватил меня и связал. Пожалуйста, скажите госпоже Аббе, что я не виновата!
— Обязательно, — вздохнул доктор Пайпе, — мы ей обязательно это скажем.
— Как всё прошло, Асторе?
— Отлично. Жаль только, что я не могу сопровождать её высочество в Констайн…
— Это мелочи, боюсь, у нас возникли куда более серьёзные проблемы.
— Что ещё случилось?
Крапник вздохнул, и ткнул пальцем в лежавший на столе медный цилиндр пневмопочтовой капсулы.
— Я получил записку от нашей проповедницы. Она сообщает имена заговорщиков… Можешь ознакомиться.
— Там настолько значительные люди, что ты испугался, Герко?
— Я не из пугливых, ты это знаешь. Хотя наши противники и весомее, чем я надеялся. Дело в другом. Она пишет, что нас кто-то сдал. Они знают о подмене.
— Что? Ты уверен? Эта твоя святоша не могла затеять двойной игры?
— Не думаю, что в нормальных обстоятельствах она бы на это пошла…
— А в ненормальных?
— В ненормальных обстоятельствах люди могут пойти на что угодно. Она пишет, что заговорщики потребовали от неё сообщить, когда мы перевезём девушку на остров.
— Надеюсь, ты не собираешься этого делать, Герко?
— Нет, конечно. Однако меня пугает то, что она может говорить правду. Это значит, что кто-то из членов нашего маленького клуба решил сыграть краплёными картами…
— И что ты планируешь делать?
— Для начала узнать твоё мнение. В каждом предприятии рано или поздно наступает момент, когда приходится сделать главный выбор. Когда ошибка становится фатальной, а возможностей подстелить соломку или утешать себя возможностью «перейти к плану Б» больше уже не остаётся. Мы достигли этой точки, Асторе. От принятого решения будет зависеть исход всего дела.
— Если Бригида врёт и хочет спровоцировать нас на ошибку, мы рискуем провалом. Если же она говорит правду — жизнью принцессы. Мне плевать на проигрыш, Герко, но ещё одной смерти я не допущу.
— Я так и думал. Значит, будем собирать остальных. Необходимо согласовать новые планы…
— Когда и где?
— Завтра. На празднике открытия фонтанов в центральном парке. Телеграфируй своим людям в Констайн, чтобы были настороже, но ничего не предпринимали без наших указаний. А я пока сообщу основным участникам нашего предприятия о завтрашней встрече.
— Кто-то из них может быть предателем.
— Я это учитываю. Но мы не можем действовать без них.
— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Герко Крапник…
— Я тоже… надеюсь. Кстати. У меня будет к тебе просьба. Довольно неприятная.
Асторе насторожился.
— Да?
— Я знаю, что твоя репутация после того взрыва и гибели автократиссы и так не слишком хороша, но ты же понимаешь. Мы не можем сказать им, откуда нам это стало известно. Просто так они нам не поверят, а предъявить им Бригиду — верная смерть для неё.
— И?
— Так что тебе придётся сказать, что это был твой просчёт…
По лицу Асторе заходили желваки. Наконец он выдавил.
— Хорошо. Но только ради её спасения…
— Спасибо. Я твой должник, Нико.
Большая гонка
Подступив к берегу Кунассы, Киарсий обнаружил, что вражеское войско, опередив его, уже спустилось на равнину и стало лагерем. Задумавшись о целесообразности переправы, он приказал служителям огня провести бдение. Наутро те сообщили, что священные огни горели слабо, сильно коптили и два из них даже были задуты ветром. Недовольный, царь приказал собрать всех прорицателей, и просить их толковать приметы. Практически все они сошлись на том, что знамения крайне неблагоприятны для грядущего сражения. Одна из вещуний даже заявила, что ей явился образ Киарсия, лежащего на окровавленном поле с пронзённой дротиком головой.
Собрав командиров, царь заслушал их мнение. Посовещавшись, визирь сообщил мнение советников.
— Армия твоего брата сильна конницей и заняла удобную равнину. На его стороне выступили сапахбары всех коренных сатрапий со своими дружинами. Под его знамёнами конные лучники из северных степей и даже свирепые лилойцы с их колесницами. Не считая боевых слонов из царских стойл. Твоё же войско состоит на две трети из пехоты и на три четверти из наёмников и недавно покорённых народов западных сатрапий. На равнине за рекой их боевой дух будет поколеблен, ибо они поймут, что им уже не отступить. Вражеская кавалерия рассеет твоих конников и лёгких пехотинцев, и даже если тяжеловооружённые устоят, твой брат сможет хитростью или подкупом побудить их к сдаче. Мы полагаем, тебе стоит отступить за перевалы и попытаться начать переговоры, мой царь.
Прочие командиры промолчали, и только один из наёмников, лукунфиец Филодендр, как передают, сказал:
— Не стоило посягать на корону тому, кто полагает, что она ему не к лицу.
Тогда Киарсий встал и обратился к собранию.
— Я вижу, что предзнаменования не благоволят мне, а позиции моего врага сильнее. Но я ваш царь, и мой долг не даёт мне поступить иначе. Мы начинаем переправу немедленно…