— Да, ваше высочество. Я не могу допустить, чтобы вы погибли.

— Ваш долг — оберегать автократорскую семью. И принца Клемента тоже. Тем не менее, вы здесь, со мной, а не с ним в столице. Я более ценный член семьи, чем другие?

Асторе промолчал.

Донова подошла к окну. Оно выходило на реку. Солнце почти ушло в облака, но красноватые отсветы заката ещё падали в комнату.

— Красивый закат, — сказала она, — мне не хочется думать, что для кого-то из нас он может стать последним в жизни.

— Не говорите так, ваше высочество…

— Боитесь моих предчувствий? Говорят, моя мать говорила то же накануне того взрыва. Это правда?

Донова посмотрела на Асторе, тот замялся.

— Да… она сказала нечто подобное. Но это всё суеверия. С вами ничего не случится, я обещаю.

Принцесса снова посмотрела в окно.

— Лучше обещайте мне, что сделаете всё от вас зависящее, чтобы та девушка не погибла.

— Я постараюсь, ваше высочество.

— Я слышала, завтра принц будет на приёме. В городской ратуше.

— Да, неофициальный визит. Генерал-губернатор не мог упустить возможность встретиться со столь важной особой. Кроме него и его семьи гостей не будет. Ну, разве Тассельш…

— А эта девушка? Которая… ну, в общем, мой двойник.

— Она тоже должна быть.

— Вы рассчитываете, что преступник попытается нанести удар именно завтра?

Она внимательно посмотрела на Асторе. Тот едва заметно смутился.

— Мы… допускаем такую вероятность. Я предупредил полицию, чтобы они усилили надзор.

Донова прошлась по комнате. Рассохшиеся половицы сопровождали каждый её шаг заунывным стоном.

— Я забрала у этой девушки всё. Живу здесь под её именем, и подставляю вместо себя под удар…

— Ваша жизнь более ценна, ваше высочество, — тихо добавил Асторе, — вы не можете так рисковать сами. А Петулания Кеслеш… Она ваша подданная. Вы же не чувствуете себя виноватой когда солдаты гибнут в бою, защищая вашу династию?

— Чувствую. Но солдаты хотя бы знают, что они делают и чем рискуют. У них есть выбор — победить или умереть. А у неё… Вы ей хоть сказали?

Асторе отрицательно помотал головой.

— Это могло бы всё испортить.

Принцесса немного помолчала, затем спросила.

— Помните, внизу, в фойе, вы рассказали мне легенду про дракона?

Асторе удивлённо посмотрел на принцессу.

— Да. Но причём…

— Вы не находите, что мы с вами поразительно напоминаем тех горожан? Тоже отдаём дракону невинную девушку? Разве что дракон, в соответствии с веяниями прогресса, стал более современен.

— Довольно оригинальный взгляд… ваше высочество.

— А разве не похоже? В конце концов, с точки зрения горожан из легенды их поступок был вполне обоснован и безусловно практичен. Дракон удовлетворится жертвой, и какое-то время не будет им досаждать. А девушка… Девушек много. Одной больше, одной меньше. Правда?

— Вы преувеличиваете, ваше высочество.

— Ничуть. Вы руководствуетесь ровно тем же принципом — отдадим преступнику девушку, зато принцесса останется жива.

— Это совсем другое. Мы должны спасти вас ради страны…

— А вы уверены, что стране есть до этого дело?

— Что вы такое говорите, ваше высочество?!

— Я просто размышляю. Формально есть две девушки. Почти на одно лицо. Какая стране разница, кто именно из них останется жив? Если вы смогли убедить всех что Петулания это я, что вам помешает усадить её вместо меня на престол?

Она посмотрела на потрясённое лицо Асторе и чуть улыбнулась.

— Ладно, ладно. Не будем об этом. Так или иначе, но когда мы читаем в газетах о дикарях, совершающих человеческие жертвоприношения, мы дружно возмущаемся их варварством. Но когда речь заходит о том, чтобы пожертвовать невинной девушкой ради неких государственных интересов, мы не менее дружно убеждаем друг друга, что такова необходимость и в этом нет ничего страшного. Лично мне данный подход кажется слегка… нелогичным. Если мы претендуем на то, чтобы считать себя цивилизованными людьми, то и вести себя должны соответственно. А цивилизованность и практическая целесообразность это далеко не всегда одно и то же…

— Если речь о том чьей жизнью мы должны рискнуть, — насупился Асторе, — то я сделаю всё от меня зависящее, чтобы это была не ваша жизнь.

— Я тронута. Однако я не совсем уж романтическая идеалистка и понимаю, что нам нужно практическое решение, а не общие слова. Завтра вы должны быть на приёме, Асторе. Постарайтесь захватить преступника до того, как он успеет что-нибудь сделать. Я верю, что у вас получится.

— Я не могу оставить вас одну, ваше высочество!

— Можете. Здесь достаточно безопасно. А ваш долг быть там. Кроме того, ваше отсутствие может насторожить убийцу…

— Я понимаю, но…

Она посмотрела ему в глаза.

— Я вас прошу, Асторе. Сделайте это для меня.

— Для вас? — он заметно смутился.

— Для меня. Если вы это сделаете, я оставлю вас в должности и при дворе.

— Но… тот взрыв. Ваша мать… отец. Я…

— Дело не в них. Дело в вас, Асторе. В ваших силах хоть кого-то спасти. Вы не смогли уберечь от смерти автократора, так спасите невинную девушку.

— И… и вы сможете меня простить? — его слова были едва слышны.

— Да…

Чекалек и Гернот завернули за очередной угол. Змеиный переулок своими изгибами был вполне под стать прототипу.

— Суть в том, друг мой Гернот, — продолжал Чекалек, — что мир полон парадоксов. Принц Флориан может сколько угодно думать о будущем, но определяю это будущее именно я. Разве это не потрясающе? И ведь каков парадокс. Аристократы свято уверены, что именно они правят миром, но на самом деле даже их собственная судьба зависит от такого человека, как я. Мой холодный расчёт, а не их благородное происхождение правят миром. Проклятье, Гернот, я начинаю чувствовать себя великим…

— Действительно потрясающе… Но ведь с другой стороны в жизни всегда есть место неожиданному?

— Это зависит исключительно от того, насколько хорошо всё предусмотрено. Рассказы про судьбу и иные высшие силы — всего лишь досужие сказки. Судьбой управляет трезвый и тщательный расчёт. Никакая фортуна не поможет принцу останвоить работу часового механизма моей бомбы.

— Наверное, ты прав… Однако мне всё таки не верится, что покушение на принца может иметь столь грандиозные последствия. Он ведь даже не наследник престола.

— А вот тут ты ошибаешься, Гернот. Принц здесь неофициально, а принцесса так и вовсе инкогнито. Политики любят тайны. Но у секретности есть и оборотная сторона. Тайна порождает домыслы. А домысливать люди предпочитают самое жуткое. Молодой человек тайно проникает в дом, чтобы встретиться с юной горничной. Предел его планов — несколько поцелуев. Однако если он попадётся на глаза хозяину, то девять человек из десяти будут уверены, что он собирался украсть столовое серебро, а встреча с горничной лишь предлог. А оставшийся десятый — что он намеревался получить от девушки куда больше, чем пару поцелуев. Вот так и здесь. Не важно, что хотели устроить здесь заговорщики. Важно, что вообразят себе остальные.

— А что они вообразят?

— Самое жуткое. Эстерлихцы будут считать покушение заговором борейцев, а те — наоборот. И никто не сможет это опровергнуть. Ибо тайна. Секретность — вот что погубит великие державы. Секретность и борьба за честь мундира — ни у кого не хватит смелости честно признаться в своих планах. Если бы принц и принцесса приехали сюда официально — всё бы списали на революционеров-террористов. А сейчас все увидят здесь тайный и коварный заговор противника. И ни одна из сторон не найдёт в себе храбрости публично сказать зачем на самом деле всё затевалось. А это лишь укрепит подозрения. И они сами загонят себя в ловушку. А мы лишь чуть-чуть им в этом поможем, Гернот. Совсем чуть-чуть. Мы столкнём первый камень, а разрушительный обвал они устроят себе сами. Кстати, мы пришли…

Он толкнул дверь, и они вошли в пиротехническое заведение Бластенхаймеров. После вечернего сумрака жёлтое электрическое освещение казалось слепяще ярким.