— А, бэри, —махнул волосатой рукой Махмут.

Алексей,выбрав тяжелого полосатого кабанчика, вручил его Семеновне, и та с удивлениемзаплатила совсем небольшую сумму.

— Ну, ЛяксейПетрович, — умилилась она, — век не забуду вашей доброты. Кто добро творит,тому Бог отплатит. За добро Бог плательщик. Где бы мне, старой, такой арбуз такдешево купить. Вот что значит мужик!

— Где жтвой-то мужик, Семеновна? На печке небось кости греет?

— Мой-то? Мойпомер давно. И сына недавно схоронила. Вот племянник только, да дочь егозаместо внучки, а так одна я. А ты-то сам что? Мужик вон с головой, бросил быпить, да за ум взялся. Где семья-то твоя?

— Ум-то мой,Семеновна, вышел давно. А семья есть, но не нужен я им. Раньше они мне были ненужны, а теперь — я им. Так что я не в обиде!

— Ты приходив храм, я с батюшкой поговорю, — пообещала Семеновна, — только трезвый приходи,пьяным, не обессудь, не пущу.

— Да японимаю.

Алексейскособочившись нес полосатый арбуз в полосатой же торбе, а с другого бока,ухватив его под руку, семенила маленькая Семеновна. И казались они, несмотря наразницу в возрасте, дружной семейной парой, не мешал даже слишком запущенный иобношенный вид Алексея. Впрочем, многие ли из пожилых людей могут похвалитьсясегодня хотя бы относительным достатком?

Они дошли доостановки и Алексей посадил старушку на автобус, галантно помахав ей рукой напрощанье, а потом повернул обратно.

У первого желарька он увидел семафором маячащего Витьку Хребта. Размахивая мосластымируками, тот что-то объяснял какому-то военному:

— Товарищстрашный прапорщик, это ваш долг. Долг военного и гражданина! Иначе же выподведете российскую армию!

— Старший! —поправил прапорщик. — Долг свой я знаю и не вам меня учить, но помочь — незнаю, смогу ли.

— Да отвезитевы ее, что вам стоит? — не отставал Витька.

— Чтослучилось? — спросил не понимающий ничего Алексей.

— Даподрезали тут сумку у одной студентки, — торопливо начал Витька, — деньги там,документы — самое ценное. Я-то щипача этого сразу срисовал, глаз у меня —алмаз. Но мое дело крайнее — гуляет себе и пусть. Вот он и нагулял студентку,та и рюхнуться не успела, как опустел ее багаж.

— Ну и чтодальше? — спросил Алексей. — Дело-то обычное.

— Да жалкоее, здесь особый случай. Она ведь так плакала, что даже товарищ страшныйпрапорщик со своего блокпоста услышал.

У прапорщикабыли, наверное, железные нервы, и он спокойно поправил Витьку:

— Старший. Ине с блокпоста, а с артдивизиона. Но отвезти ее не смогу, времени в обрез.

— Вот и яговорю, времени в обрез, — продолжал напирать Витька, и пояснил для Алексея: —Надо студентку докинуть до Бежаниц, до дома. Там мать у нее при смерти. Она тутденьги на операцию собирала, весь курс, говорит, помогал, общага вся, преподаватели.Вот набрали, она домой собралась ехать и зашла купить фруктов. И вот!

— А не туфтаэто с операцией? — засомневался Алексей. — Больно история на мои похожа.

— Ну, ты этобрось, — замахал на него руками Витька, — сравнил себя и ее. Вот и прапорщикподтвердит?

Витька нестал больше испытывать военного на прочность игрою слов, а тот молча кивнул.

— А гдемадам? — спросил Алексей. — Может быть, чем-то ей можно помочь?

— Да ужвестимо, — Витька загадочно улыбнулся, — Вестимо надо, да и помогли уже. Пришлосьподзанять кое-что под твой недельный заработок. Не в обиде, Леха?

— Под чейнедельный? — не понял Алексей

— Под твой,ну и под мой, вестимо.

— Ну свой-тоты можешь вон и прапорщику отдать, а мой-то какого рожна?

— Да больноуж жалко стало, да и девица хороша.

— Мне что дотого? — хотел обидеться Алексей, но передумал и лишь в сердцах махнул рукой. —Ладно, где она? Дайте хоть посмотреть на столь дорогую мамзель.

— Сейчасподойдет, — опять улыбнулся Витька, — за фруктами отошла. Вот страш... фу ты, старшийпрапорщик отвезет ее до дома.

Прапорщикзадумчиво смотрел вдаль, наверное смирившись с неизбежным, но девушка все невозвращалась. А через пятнадцать минут они все вместе в ее поисках бороздилиокрестности. Через полчаса прапорщик отбыл, а Витька только разводил руками:

— Нет, что-тослучилось. Может на “скорой” увезли?

— Да, да, —поддакивал Алексей, — на “скорой”, на очень скорой и быстрой увез ееподельничек. Глаз-алмаз, говоришь? Всей общагой, всем институтом, преподавателивсе, говоришь? И это летом? Болван ты, Витька, каникулы у них летом. Все туфта,как я и говорил. Кинули тебя, как дешевого фраера. Вот так.

  — Да неможет быть, Леха, — сокрушался Витька, — она не такая...

Но Алексейуже шагал прочь, напевая про себя: “Ах, лето, лето...”. И было ему почему-тосовсем не жаль денег, которые придется отдавать, и не было злости, и не былообиды. Ах лето, лето...

*  *  *

В началеосени Алексей захандрил. Он почти перестал выходить из дома. Подолгу лежал надиване, разглядывал потолок, фокусируя взгляд на разных его участках, и каждыйраз из паутинок, трещинок и грязевых пятен, как в калейдоскопе, складывалисьпричудливые фигуры. Были это лица из прошлого и настоящего, животные, какие-тофантастические уродцы и еще невесть кто и что. Мысли двигались вяло и с такимтрудом, будто шлепали в тяжелых бахилах через торфяное болото.

Вечеромхозяйка приносила полбуханки хлеба и кипяток. К этому рациону он добавлялдва-три яблока, которые подбирал, выходя во двор по нужде — скудно, но житьможно. Но однажды хозяйка не пришла. Он решил, что забыла, или, что еще хуже —надоело ей быть самаритянкой. Обиделся и уткнулся лицом в подушку. Не придал онзначения тому, что днем на ее половине был слышен шум и голоса. Мало ли что?

Утром онатоже не появилась, а за стеной было по-прежнему подозрительно тихо. Алексей,преодолев гнетущее душу раздражение, вышел во двор, обогнул дом и постучал вхозяйскую дверь. Никто не открыл. Он стучал еще и еще, пока через забор ссоседнего участка не закричала соседка:

— Чегоколотишь, тетерев, увезли Евдокию вчерась днем в больницу: сердце прихватило.Машина приезжала за ней, ты что же, не слышал?

— Что,сердце? — переспросил Алексей. — Нет. Я не слышал.

Он замялся намгновение, а потом, спросил:

— Хлебачетвертушку в долг не дадите? Я отдам.

— Сейчас, —соседка скрылась и вскоре принесла почти целую буханку и банку рыбныхконсервов.

— Спасибо.Помоги вам Господи, — поблагодарил Алексей и ушел к себе. До завтра, решил,хватит, а там пенсия. Можно будет и Евдокию в больнице навестить. С тем иуснул. А назавтра пришли и сообщили, что умерла Евдокия. Да как же это, неповерил он, что же за напасть? Вот навалилось! Появились какие-то люди,родственники. И откуда? Ведь одинокая была...

Алексей ушел,чтобы не мешаться под ногами, да и тяжело было на сердце. “Упокой, Господи,новопреставленную Евдокию”, — шептал то и дело молитву... С пенсией в карманеон пришел к “Универсаму” — ноги сами принесли. Долго искал там Витьку Хребта.Хорошо, подсказали мужики, нашел дружка в подвале одной из пятиэтажек.

— Хвораю, —прокашлял Витька, — тубик у меня открылся, так что, того  — не сиди рядом.

— Да ладно, —махнул рукой Алексей, — меня эта лихоманка не берет, у меня свои хвори.Давай-ка помянем лучше рабу Божию Евдокию, новопреставленную.

— Это кто?

— Хозяйкамоя, сегодня ночью умерла от сердца.

— Скольколет-то, пожилая?

— Да нет, мояпочти ровесница, лет шестьдесят.

— Ну, давайпомянем, коли есть чем.

Алексейдостал бутылку дорогой “Посольской”.

— Силен,бродяга, — оживился Витька, но тут же надолго закашлялся, прикрываясь серым отгрязи платком.

Они выпили,помянули и, как водится, помолчали минутку. Витька взгрустнул и сказал:

— И я скоро,недолго осталось. Доедает меня чахотка.

— Неторопись, — попытался подбодрить его Алексей, — поживем еще.

— Да нет, силникаких не остается, помру...

— Ну что ж,все помрем, не грусти, брат. Бог бы простил, накрутили мы с тобой, Витек,макарон. Как-то встретят нас там?