— А я,знаете, тоже рад, что мне Господь дал пострадать, — внимательно выслушаврассказ, сказал Алексей, — только не надо мне потом богатства и детей. Умеретьбы спокойно и в ад не угодить.

Священник судивлением посмотрел на Алексея и приступил к исповеди.

*  *  *

С первых днейдекабря установились настоящие зимние морозы. Снега почти не было, поэтомухолод донимал неимоверно. По неведомо чьему приказу в городе действовал режимэкономии, и котельные топили в пол или четверть даже силы. Выстуженныегородские квартиры были особенно неуютны в эту пору. Старики вспоминали войну,а она и шла где-то, пока еще на окраинах государства, но грозя вот-вотперекинуться сюда, к этим самым многоквартирным девяти- и пятиэтажкам.Поколениям, родившимся и выросшим без войны, верилось в это с трудом, носуровая проза настоящих дней напоминала о себе с экранов телевизоров, откудаслишком уж часто слышались слезы и стенания тех, у которых уже гремело иполыхало.

В один изтаких деньков и собрался Алексей помирать. Он не сказал об этом прямо, онпросто попросил у Семеновны прощения — за все, что было, или не было, так какнапрочь забыто; потом умыл лицо, пригладил рукой волосы и аккуратно лег, сложивруки на груди. Семеновна смотрела на все это с некоторым испугом.

— Ты что,Ляксей, помирать собрался?

— Как Богдаст, Семеновна.

— Ты погодь,вот перезимуем, оправишься ты. В лес буду тебя возить...

— Нет, невидать мне, видно, весны здешней, я уж на ту буду любоваться. И лес тамнаверное хорош.

ГоворилАлексей ровно, без всякого волнения, и Семеновна почувствовала, что правду онговорит, что действительно вот-вот и умрет. Она всплеснула руками и быстренькособралась за батюшкой.

Вскоресвященник уже был в их квартире и потирал руки с мороза. Согревшись, наделепитрахиль и поручи, приготовил что следует и присел рядом с умирающим. Ончитал молитвы к исповеди, и Семеновна, чтоб не мешать, вышла на кухню.

Она готовилачай и нет-нет вытирала слезу. “Что ж это, — думала, — Ляксей вот помрет, кому жщи-то варить буду? Только-только попривыкла, что не одна в доме...” Батюшка вскорезашел на кухню.

— Причастил,слава Богу, раба Божия Алексия.

Семеновнавопросительно кивнула в сторону комнаты.

— Спит, —сказал батюшка, — как Тайны принял, сразу и заснул. Ты почитай ему отходную,как я уйду.

— А может,ничего, выправится?

 — Едва ли,смерть у него в глазах. Ночью или к утру отойдет.

Семеновна, несдерживаясь более, заплакала...

Алексей умерв три часа утра. В этот же миг Семеновна очнулась от краткого сонного забытьяи, не услышав его дыхания, поняла, что все... Она подошла и посмотрела вприоткрытые глаза, в которых таилась некая невысказанная мысль, бывшая,возможно, просто тенью ушедшей жизни, коснулась теплого еще лба и опустилавеки.  Лицо же его было гладко, оно расправилось и распрямилось, будто толькотеперь, после смерти, и ожило, отпущенное чем-то, крепко сжимавшим его доселе,и не дававшим вздохнуть...

А за окномвдруг густо закружил снег. Белой колышущейся массой он разом заполнил воздухнад городом, сомкнув испуганную замерзшую землю с высоким предрассветным небом.

Сентябрь 1999 г., Псков

Не хлебом единым

Глава1. Сестрицы

Носите бремена друг друга,

и таким образом исполните закон Христов(Гал. 6, 4)

Ночью, в углупод полом начинали свою неугомонную возню мыши. Они скреблись, пищали, и что-тонеутомимо грызли, не обещая спокойствия до утра. К этому Анна Петровна давнопривыкла, как и ко многим другим неудобствиям жизни. Что ж, думала, пустьживут, тоже твари Божьи. Вот старость, с этим безпокойством бороться труднее,только терпеть — иного ничего не остается. Анна Петровна тяжело ворочалась,пытаясь устроиться поудобней, чтобы, наконец, уснуть, но, и так, и этак, телубыло неловко, и каждая его частичка страдала и несла свое бремя боли. АннаПетровна медленно повернула голову и посмотрела в красный угол на образа, гдевсегда теплилась лампадка.  Ее слабенький, ровный огонек  на локоть вокруг себясдерживал напор темноты, освещая лик Спасителя на старинной родительской иконе,денно и нощно благословляющего всех и вся. Анна Петровна с трудомперекрестилась и прошептала: “Господи, спаси и помилуй, Пресвятая Богородица,помоги, дай силы терпеть и не дай умереть без покаяния”. Страшеннее всего ейбыло вот так в ночи вдруг неожиданно умереть. Она пугалась и гнала прочь этумысль. Виделись ей безобразные немилостивые мытари, которые хватают ее и скриками “Наша, наша!” тащат за собой. “Не готова, Господи, дай время напокаяние, прости мне согрешения моя” — молилась она каждую ночь и каждую женочь боялась, что кончится Божие долготерпение, и прикажет Он ангелам вести ее,нерадивую и многогрешную, на суд. Нет, никак нельзя было ей сейчас покидатьгрешную землю. Никак! Как же без нее сестрица-то, Антонинушка? Вспомнив о ней,Анна Петровна безпокойно прислушалась, и слегка приподнялась над постелью. Но,слава Богу,  сквозь мышиное шеберстенье и громкое тиканье старинного,сталинского еще, будильника уловила она знакомый и родной до боли шепот дорогойсестрицы Антонинушки, неустанной молитвенницы, повторяющей из конца в конец,никогда не пресекаясь, слова Иисусовой молитвы: “Господи, Иисусе Христе, СынеБожий, помилуй мя грешную”.

Вот так — идень, и ночь, и во сне и наяву. Называлось это, как написано в духовных книгах,самодвижущей молитвой, которая как только поселяется в сердце подвижника, то итворится там непрестанно. Но возможно это лишь при совершеннейшем беззлобие,смирение и терпение всех скорбей без ропота. Ох, как это трудно! Как хотелосьАнне Петровне научиться так же, как Антонинушка, без звука хоронить в себевсякую муку и боль. А ведь страдает она, родимая, догадывалась Анна Петровна,как еще страдает!

Анне Петровневот-вот должно было исполниться восемьдесят пять, а ее сестрица была ещестарше: лишь двух лет не хватало ей до девяноста. В этой однокомнатной,принадлежащей Анне Петровне квартире, на втором этаже старой хрущевскойпятиэтажки, ютились они вместе около трех лет. А свела их вместе посетившаяАнтонинушку беда. Жила она тогда в своей родной деревеньке; жила одиноко, нокое-как с нехитрым своим хозяйством справлялась — давал Господь сил. Избушкаее, — как говорят про такие в народе: на курьих ножках, пирогом покрыта, блиномподперта, — стояла на отшибе и давно косилась на все четыре угла. Обжитыми вней оставались лишь бабий куть, то есть место где печь, и наискосок красныйугол, где иконы. Молилась Антонинушка подолгу и утром, и днем, и вечером, нетак, конечно, как потом, спустя три года, но не в пример многим ееодносельчанкам преклонных лет. И вот пришла эта самая беда: ворвались двоеграбителей, рассчитывавших поживиться бабкиными богатствами, но оных, не взираяна долгие поиски, не нашли. Досталось Антонинушке не на шутку — ее мучили ибили, выпытывая где деньги, потом бросили связанную и, как думали, неживую, иушли, но Антонинушка осталась живой. Чудом! Спасла ее, как сама она уверяла, Иисусова молитва, читаемая в минуты мучений.  И вот что еще интересно.Незадолго до этого трагического события увидела Антонинушка необычный сон.Явился ей, как сама она описывала, опрятно одетый, весь в белом, мужчина,похожий на их сельского учителя, посмотрел строго, но с теплотой, и сказал:“Будешь ты, Антонина, теперь молиться не только днем, но и ночью”. После этихслов ушел. Ей эта молитва теперь, как благословение свыше, понимала АннаПетровна.

Антонинушкаот всего пережитого стала совсем безпомощной, полностью потеряв способностьсамостоятельно передвигаться.  Почему-то сталось так, что привезли ее сразу воПсков к сестрице Анне Петровне: думали на короткое время, но оказалось надолго,а вернее — навсегда. “Так Богу надо! — говорила Анна Петровна племяннице Зое,вроде как собирающейся забрать мать к себе. — Вы молодые, чего вамбезпокоиться, а мы старые, вместе проживем. Если чего, попросим помощи у вас”.Вот так и стали они жить вместе. Что говорить, переживала Анна Петровна: как-тосправится, ведь и сама немощная? Но скоро убедилась, что вдвоем, пусть итрудней, но куда сподручней. Антонинушка лишнего звука не скажет: все сидитсебе и шепчет молитовку и ночью тоже шепчет. Даже когда о чем-то беседовалиони, замечала Анна Петровна, что не прерывалась чудесная сестрицына молитва. Акак же ей стало спокойней на сердце! Прежде до того унывала, что жить былоневмоготу, а теперь куда как легче. Днем, так вообще и не вспоминала про своигорести, разве что ночью...  Да нет, и ночью тоже исходила от сестрицы чудеснаяумиротворяющая сила, отгоняющая всякого врага и супостата. Спаси тебя Господи,сестрица, с любовью думала Анна Петровна, спаси Господи...