—Антонинушка, так за Никиту подать сорокоуст?
— Да-да,Аннушка, за Никиту сорокоуст и за Семена особливо на литургию. Только завтраподай, когда к обедне пойдешь.
— Сорокоуст-тоя сегодня подам, да и литургию, а то вдруг запамятую завтра? — Анна Петровнатяжело перевела дух. — Безпамятна я стала. А Семен-то твой у меня записан впоминальной книжице, но коль хочешь, и отдельно подам.
— Ступай сБогом! — Антонинушка трижды осенила сестру крестом.
До ТроицкогоСобора добралась Анна Петровна без приключений, но, как всегда с большимнапряжением сил. Одна остановка на автобусе — это подъем и спуск, и не простотак, а с помощью пассажиров, не одного — двух-трех; это переход через проспекти страх: вдруг кто-то не пожелает остановиться и пропустить... А что? Былотакое, и совсем недавно. Возвращалась Анна Петровна со службы своим ходом всопровождении некоего молодого человека. Переходили они улицу в районе четырехуглов, как положено — на зеленый свет, но кто-то на “Мерседесе” оченьторопился, поворачивая с боковой улицы, и задел ее крылом, так что упала АннаПетровна, как куль с мукой, и, слава Богу, спутник был рядом, так что помог.Теперь же, обжегшись, на молоке, дула Анна Петровна на воду, и опасаласьвообще ступать на проезжую часть даже при полном отсутствии машин.
АннаПетровна давно передвигалась при помощи своеобразного костылика, летнейдетской коляски, нагруженной для устойчивости парой кирпичиков — это были еедополнительные ножки. Чего не придумаешь, когда нормальный пеший шаг невмоготу?Не даром в народе говорят: придет старость — придет и слабость; у старого коня— не по старому хода. Но что поделать? Молодости не воротить, а старости неизбыть...
Всенощная служиласьархиерейским чином. Хоть и суетно на такой службе от множества духовенства,шумных иподиаконов, но не в пример, как считала Анна Петровна, благодатибольше: все ж святитель служит, пусть и не нравится он кому. Пел главный составсоборного хора — пел великолепно, благозвучно — и не беда, что походило это наконцерт. Протодиакон с двойным орарем громоподобно возглашал ектении,сослужащие священники поочередно подавали возгласы. А как сверкала позолота! Ина богатых киотах, с вызолоченными виноградными лозами, грушами и райскимицветами, и в растительных орнаментах лепнины, и в объемной резьбе высоченногосемиярусного иконостаса и, наконец, в ризах духовенства и самого архиерея. Какже это было торжественно и красиво! Как в Царствии Небесном. Анна Петровнасидела у западной стены и впитывала в себя все это благолепие — и было это длянее некоторой наградой за все те ограничения, которые накладывала она на себя вобыденной жизни: на всякое мирское развлечения ума, зрения и слуха. Сердцерадовалось и трепетало, а душа молилась и позабыты были на время старость,немощь и весь груз забот житейских.
Перед чтениемканона какой-то благообразный пожилой священник сказал проповедь, которая сразувлекла Анну Петровну, и она слушала, затаив дыхание.
— Вслушайтесьвнимательно, дорогие мои, — говорил батюшка, — в слова святого пророка БожияИсаии, вслушайтесь и вдумайтесь в откровение этого ветхозаветного богослова. Нео нас ли, не о нашем ли времени говорит пророк, живший за семьсот пятьдесятдевять лет до Рождества Христова? Земля опустошена вконец и совершенноразграблена... Сетует, уныла земля; поникла вселенная... Земля сокрушается,земля распадается, земля сильно потрясена; шатается земля, как пьяный, икачается... и беззаконие ее тяготеет на ней; она упадет и уже не встанет* *(Ис. 24, 3-6, 16, 19-20). Да, эти слова — о нас! Это мы преступили закон Божий!Это мы нарушили Его завет! Это мы забыли Бога! И наша матушка-кормилица земляуже рождает одни терния и волчцы от злобы живущих на ней. И небо, когда-то дарившеелюдям светлый дождь жизни и плодоносную росу, сеет на наши головы химическуюотравляющую влагу, и радиация Чернобыля обжигает мир своим смертоноснымдыханием. И разгул зла, лукавства и вражды идет по земле. И нет молитвы, чтобызалить этот пожар зла, нет духовной силы, чтобы предотвратить грядущую гибель.Неужели все это сотворил человек?! Нет, дорогие мои, возможности человекаограничены, и срок жизни его — семьдесят, от силы восемьдесят лет. Иногда он неуспевает даже и осознать своего назначения на земле, как уже сходит в могилу.Нет у него ни времени, ни могущества, ни воображения посеять столько бед и зла,чтобы хватило на все человечество. Все то малое зло, которое успеваем натворитьмы, грешные люди, приводит в совокупность великий дирижер — сатана, тот, ктосеет в нас малое. Он сеет малое и выращивает малое в большое. И это называется“тайной беззакония”. И тайна беззакония восходит от силы в силу именно потому,что вконец ослабело наше сопротивление ей, оскудело наше понятие о ней. Мы всвоем обольщении забываем Бога, забываем небо, забываем вечность. На этой почвеполного погружения людей в плотскую жизнь разрастается всепоглощающий разврат.Младенцы, зачатые в беззаконии, появляются в мир больными, от рожденияодержимыми духом злобы, часто они лукавством превосходят взрослых. Отроки, незная детского простодушия, играют во взрослых, в одуряющих химических веществахони ищут особых видений и ощущений, зачастую находя в них смерть. Юноши идевушки, не зная самого понятия невинности и чистоты, погружаются в болототакой грязи, о которой помыслить страшно и срамно глаголати. Наркотический угардля многих становится единственно реальной жизнью. А грохот бесовского шума,ворвавшийся в дома наши с телевизионных экранов, оглушил, одурил всех от малогодо большого, вовлек всех в водоворот адского кружения, поработив душинасилием...
Анна Петровнасогласно кивала головой и, не сумев сдержаться, поделилась с сидящей рядомпожилой женщиной:
— Вот ужвоистину, все слово в слово так! Верно батюшка говорит.
— Помоги ему,Господи, — поддакнула старушка.
Службаокончилась, и если кто-то ожидал этого с нетерпением, то Анна Петровна лишьсожалела о таком скором ее завершении: с последним “аминь” возвращались к нейвсе ее стариковские беды и заботы. Но что тут поделаешь? Остается лишьтерпеть: за терпенье, как говорят, дает Бог спасенье.
Выходила АннаПетровна в числе последних: пока подавала поминания на сорокоуст и на литургию,пока беседовала с церковницами, все разошлись, и она побрела одинешенька,постукивая по булыжникам соборной площади колесами своей коляски-выручалочки.Смеркалось, и идти одной меж крепостных стен, где каждый шаг отдавался гулкимэхом было страшновато. Через ворота Детинца она вышла в Довмонтов Город и дошлауже до середины, когда навстречу к ней выскочил огромный черный пес. Он приселна задние лапы, оскалился и злобно зарычал. Анна Петровна в испуге замерла,осознавая полную свою безпомощность. Раньше таких собак в городе и не видывали— мощных гладкошерстных, свирепого вида и злобного нрава, походивших накаких-то безжалостных адских тварей — появились они лишь теперь, вкупе со всемипрочими пагубными новшествами, будто вытянутые за куцые обрубленные хвосты изсамой геенны для пущего устрашения христиан. Этот пес был именно из таковых.Всем своим видом он источал ненависть, желание убить, разорвать на части.Хозяина поблизости не было видно. И как это такого злобного кобеля пустилиодного, — промелькнула у Анны Петровны мысль. Она хотела перекреститься иперекрестить пса, но силы совсем ее оставили, и она чувствовала, что вот-вотупадет. От страха даже не вспоминались слова молитвы. “Господи, Господи” —только и шептала она... В голове промелькнул длинный ряд каких-то сумбурныхмыслей, но вдруг на мгновение сознание прояснилось, и Анна Петровна четкоувидела лицо сестрицы Антонинушки, будто высвеченное во мраке молнией — еестрогие сейчас глаза, губы, творящие молитву и сухонькая ее ручка, знаменующаяперед собой крестом. Это меня она крестит, почему-то сразу подумала АннаПетровна и вдруг ощутила необыкновенный прилив сил. “Господи, Иисусе Христе,Сыне Божий, помилуй мя грешную”, — зашептали ее губы. Она двинула коляску насобаку и крикнула: “Иди прочь! Пошла!”. Собака тут же отскочила, рыкнула напоследок и скрылась в спускающихся к берегу Псковы руинах...