Работы такмного еще впереди,

Иди и буди.

Пели втроем —батюшка, матушка и Мишенька, но его бас звучал отчетливо и так украшал пение:

Иди и буди тыуснувших людей, -

Скажи им, чтовраг — среди Божьих полей,

Их хочетзасеять травою своей...

Когда лишьразбудишь, тогда отойди...

Иди и буди...

Вспомнив,Анна Петровна, было, загрустила, но тут же мысленно встряхнулась и отогналагрусть — не время! Для машины путь в семь верст — недалекий. Но Андрей ехалмедленно, шепча что-то губами — верно, молитвы.

— Ездитьтеперь нелегко, — посетовал он, — молодежь на иномарках правил не соблюдают.Гоняют, как сумасшедшие, бьются, но им хоть кол на голове чеши. Читаю вотвсегда молитвы от нечистой силы, чтобы не угодить в беду, хотя и езжу небыстро,но если не ты, так тебя. А с ними разбираться — горе хлебнешь. Знакомого одногодогнал новый русский на “Мерседесе”, припечатал в зад, а потом с угрозами:“Давай, мол, плати за ремонт, потому что дорогу не уступил. А куда уступать, вкювет? Еле-еле, с Божией помощью, отвертелся от нахала. Но не всем так везет.Вот читаю все время “Живый в помощи...” и “Да воскреснет Бог...” — разгоняюнечисть всякую.

— Боится врагмолитвы, — согласилась Анна Петровна, — Святые отцы говорят, что демоновсокрушает смирение, побивает послушание, обращает в бегство  молитва, моритгладом пост, низлагает любовь к ближним. И от слов Священного Писания они, какот огня бегут. Был у батюшки такой случай. В первый год его службы в СтаромИзборске на литургии во время чтения Евангелия из одной духовно болящейзакричал бес: “Воздушная тревога!”, а когда кончил батюшка читать, бес закричал:“Отбой воздушной тревоги!”. Так что для них это как бомбежка — прячутся!

— По началустранно мне это было слушать, — поделился Андрей, — Сомневался даже: в самом лиделе бесы это кричат, или притворство одно. Но потом, побыв несколько раз уотца Пантелеимона, убедился — все самое настоящее.

— Вы несомневайтесь, — сказала Анна Петровна, — это враг сомнения сеет. ОтецПантелеимон отчитывает по требнику, как положено, а батюшка и не отчитываетвовсе. У него другие методы: молебны водосвятные, святыньки, водичка святая имолитва. Но бесы боятся его и кричат. На расстоянии даже чувствуют, чем батюшказанимается. В Изборске опять же было, как рассказывал священник из соседнегохрама — отец Василий. Как-то он беседовал с церковным  сторожем, духовно болящим.И вдруг тот как закричит: “Валентин, что ты там делаешь?” Отец Василий сразуничего не понял и лишь потом выяснилось, что в тот момент батюшка Валентин усебя в храме освящал воду. Не нравится им! А были и вообще чудеса. Жиланекоторое время в Изборске раба Божия Нина, с Украины, кажется, специальноприехавшая к батюшке. Совсем измучила ее духовная болезнь. Однажды онапричастилась, подошла, как положено, запить, и вдруг, Господи, помилуй, — АннаПетровна перекрестилась, — откуда не возьмись, сидит на чашке с запивкой бес ввиде небольшой мышки с рожками. И все это видят.  Оторопели, кто-то закричал.Вышел батюшка из алтаря, схватил это чудо полотенцем и кинул в растопленнуюпечь. Так и сгорел бес. Вот такое Господь открыл чудо. А однажды как-то собралосьразом много духовно болящих и батюшка служил водосвятный молебен. Народа былотак много, что и в притворе молились. И вдруг забурлила, забулькала вода встоящих тут ведрах для мытья пола. Это так выходили бесы из болящих, какбатюшка объяснил.

— А теперь явам расскажу, — отчего-то повеселел вдруг Андрей, — у меня на глазах недавноэто случилось. Мы подзадержались после службы, народу в храме совсем немногооставалось. Вдруг зашел какой-то пьяный мужик, и давай кричать чуть ли нематом, чтобы спели ему какую-то песню. Все растерялись. Мужик-то здоровенный,уговоров никаких не слушает, шумит, угрожает. Что делать? Устраивать в храмепотасовку нехорошо, а он по человечески не понимает? Не известно, чем бы всекончилось, если бы из алтаря вдруг не вышел отец Валентин. Он улыбнулся мужичкуи весело так ему сказал: “Ну что ты, наш хороший?”, и  вдруг запел какую-тодуховную песню. Мужик оторопело уставился на батюшку, а тот взял его под руку иповел к выходу из храма. Не поверите – мужика, словно подменили. Он тихойовечкой шел  рядом с батюшкой и только в рот ему не заглядывал. И куда деваласьвся его злость?  Просто чудо какое-то!

— Что ж,батюшка и не то может, — сказала Анна Петровна, — Это вы, молодежь, всеноровите силой, спором, да напором взять, а батюшка добрым смиренным словом.Эх, чтобы вы без нас стариков делали. Вот и я, учу-учу соседей и знакомых,ничего не знают, как дети малые, иных за ухо просто тяну в храм, а потом ведьблагодарят... Ой, да что это я, — вдруг оборвала себя Анна Петровна, ей сталонеудобно от такого своего хвастовства.

 Но никтовроде бы и не заметил, потому что уже подъезжали. Справа потянулись могилки скрестами и без, с мраморными и гранитными надгробными камнями...

С недавнихпор Анна Петровна поняла, почему батюшка с такой любовью и снисхождениемотносится к людям. На проповеди он может быть суров и непреклонен, но в личномобщении наоборот — необыкновенно мягок. “Дорогая, дорогой, милая наша,родная...” — это обычные батюшкины обращения к людям. Он ласкает их словами, извучит это удивительно естественно. Это не актерская поза, это проистекает отлюбящего отеческого сердца. Он видит чуть больше, чем возможно каждому из них.Как никто другой он понимает, чем выливается для каждого его грех, что человектеряет, на что меняет великие Божии обетования. Анна Петровна читала в юностипро глупых и доверчивых дикарей, которые за крохотные зеркальца и стекляшкиотдавали хитрым европейцам целые сокровища.  Так и мы грешные, думала она, закусочек мяса в пост, за нежелание уступить, за обман, за каждое угождение своейплоти и своей самости, отнимаем от себя сокровища Царствия Небесного, ценностькоторых неизмеримо выше всего самого дорогого на земле. Уже одно то, что онидаруются Богом на вечные времена, а здешние богатства неумолимо отсекаются отвсякого их обладателя гробовой доской. И батюшка, для которого приоткрылсяполог благой небесной жизни, так жалел тех, кто упорно не хотел туда попадать,уповая на здешнее скоропреходящее. Если бы мы все слушали его! Увы...

Машин вположенном для стоянки месте было еще немного — рано. К литургии подъедут еще.Проснутся и подъедут — такова обратная сторона достатка, отнимает он ревность идаже у верных притупляет страх Божий.

— Давайте вампоможем, Анна Петровна, — предложил Андрей, когда все вышли из машины.

— СпасиГосподи! — поблагодарила она, — тут уж дойду, да со знакомыми перемолвлюсьсловечком.

Анна Петровнасмотрела, как резвятся детки Андрея, разминая затекшие в машине косточки, как свеселым гомоном бегают вокруг ее костылика-коляски, и думала, что хорошо, когдавот так все вместе, когда семья, как малая церковь. Но как же все это трудносохранить! Сейчас они еще дети и держатся за родительские подолы. Но подрастут,и мир начнет их манить своими мнимыми красотами и прелестями.  Это когда тебеза восемьдесят, понятны суетность и никчемность многих  похотений молодости. Нуа когда двадцать, когда плоть гудит и через край переполняется желанием жить?Как же трудно понять, что многое — это мираж, обман, что это лишь красивый сон.Как же трудно сразу взять себя в узду и не давать воли, потому что, еслиотпустишь, потом лови ветра в поле. “Пусть погуляет, пусть перекипит” — говоритмир, но это опасная ложь. Кто знает наверняка — есть ли время, чтобыперекипеть, перегулять? А ну как завтра призовет Господь? А ведь так зачастую иесть. Скольких знала она за свой длинный век, которые говорили: “Потом, успею,есть еще время... и обманулись. Не было для них этого “потом”, и не быловремени. У нас есть только “сейчас”! Об этом часто говорит батюшка, об этомговорили все старцы. Только “сегодня”, “сейчас”! И это едва ли не самое важное.

Молодежь ушлав храм, а она медленно брела, опираясь на костылик и готовила себя к встрече.Она схитрила: не хотелось ей вовсе ни с кем обмениваться ни единым словечком.Может быть потом, после, а сейчас же никак нельзя, сейчас  она оградила себяодиночеством. Нужно вымести сор изнутри. Стыдно предстать пред батюшкой,наполненной всяким духовным мусором. Хотя батюшка, как сам он говорит наисповеди, “точию свидетель есмь” пред Господом, а Господь же видит всех, и нескрыта от Него ни единая наша мысль. Но оттого и нельзя заходить в храм походя,как в сарай или клуб, нужно откинуть все  мирские попечения. И батюшка, какникто другой, знал об этом. Недаром уже на калитке кладбищенской ограды и насамих ее стенах красной славянской вязью были начертаны душеполезные изречения,чтобы и в этот недолгий путь до церковных дверей душа соответственным настроеммогла приготовиться к встрече с Богом: “Благодари Бога за все, особенно заскорби, они есть спасение человеков... Душевный покой приходит от откровениясвященнику грехов, от чтения слова Божия...”