Это быломного лет назад в Троице-Сергиевой Лавре. Она только что выстояла акафист умощей преподобного Сергия и присела отдохнуть на скамью в притворе храма. Рядом сидели два монаха, явно приезжие: в старых пропыленных подрясниках, смешками у ног. Они беседовали совсем тихо, но Анна Петровна отчетливо слышалакаждое слово. Понимала, что нехорошо, что вроде бы как подслушивает то, что ейне предназначается, но почему-то не двигалась с места. “Без своей церкви намплохо, — рассказывал один из монахов, худой средних лет с редкой пегойбородкой, — совсем плохо. Мне так, если долго не причащаюсь, помыслы покоя недают. А соберусь идти в церковь — это двадцать верст — другая беда. Многоприходит к службе мирян: дети, женский пол, а дорогой, пока идешь, всякогонасмотришься и наслушаешься. Пока дойдешь, совсем в рассеяние впадаешь, едвасправишься, чтобы достойно причаститься. Назад идешь в пустынь — опять те жеискушения. Хватает мир за руки-ноги, в уши и глаза невесть что кладет. Придешьв келью совсем разбитый на части. А собирать себя — труд великий. Над этимбьешься и бьешься”. — “Ты прости меня, Христа ради, брат Антоний, — ответилвторой монах, бывшей будто бы постарше первого, покрепче, но с густой и чернойеще бородой, — надо ли теперь забираться в эти ваши пустыни? Нынче вобщежительных монастырях спасаться следует. Наши старцы так говорят” — “А нашипустынники говорят, — возразил первый, — что нынче в монастырях мир, а в мируад” — “Ну, это ты, брат, хватил! Для кого-то и в пустыни — мир, а кому-тосредь толпы шумной только един Господь светит” — “А ты вспомни, — сказал отецАнтоний, — как у святителя Игнатия в Отечнике сказано про юношу-отшельника?Вспомни как выманивал его диавол из затвора, даже звал причащаться вблизлежащий монастырь — лишь бы только покинул он келью, лишь бы разбить егодуховную целостность, а тогда десятки разных помыслов будут день и ночьодолевать, лишая всякой молитвы. Нет, я бы в общежитие не смог...” — “Это,брат , твое дело. А сюда зачем же прибыл? Ведь по твоему дорога сюда —искушения одни” — “Верно говоришь. Если бы не послушание от старца, не решилсябы. Честно скажу, сейчас только, когда у мощей преподобного побыл, кое-каксебя собрал. А до того...”. Тут монахов окликнули, и они ушли, как поняла АннаПетровна, устраиваться на ночлег. Кто из них был прав? Ей разобрать это было непод силу. Она лишь подивилась, как непросто с собой управляться. Какая этомудреная наука! Слышала об этом часто и прежде, но не задумывалась. Вот ведькак: на части нас рвет мир, отнимает молитву, память смертную, лишает всякогобогомыслия, и нужно его победить. А как быть, когда в самой середке мирскойсуеты живешь? Господи, помилуй, Господи, научи... Много позднее она спросилатаки у батюшки, прежде рассказав про этот самый разговор: кто прав? Батюшкаулыбнулся в бороду и сказал: “Оба они правы, каждый по-своему. Кому-то Господьблагословляет пустынножительство, а кому-то только в общежитие возможноспасение. Главное тут выбрать свой путь, но никак нельзя полагаться на себя, насвое разумение, очень возможна ошибка, ценой которой — погибель души. Для тогои существуют старцы — с их благословения и совета следует выбирать путьмонашеского подвига. А для обычных мирян внутренне сокровенное делание — делонеобязательное. У них коровки, курочки, картошка, у них более простая задача —слушать совета духовного отца и заповеди Божии выполнять, то есть в храм, когдаположено ходить, каяться вовремя, причащаться, прощать обиды, милостынютворить...”
Вдруг кто-тотяжело присел на скамейку рядом и громко, с надрывом задышал. Анна Петровна,слегка повернув голову, сразу узнала болящую Лидию, которая часто приходила кбатюшке. Уже много лет не давал ей бес покоя. Она и по святым местам ездила, ик старцам, но у батюшки, как сама признавалась, получала наибольшую помощь ипользу. Вспомнилось Анне Петровне, как год примерно назад удалось ей с оказиейприехать к батюшке...
Это было вбудний день уже после обеда и в храме находились лишь свои — несколькоженщин-церковниц. Была в храме и Лидия, она на корточках сидела прямо на полу.Только что, по-видимому, читались какие-то молитвы, потому что сидящий в нейбес, совсем не выносящий батюшкиных молитв, злобно ругался и угрожал батюшкерасправой:
— Если бы неангел хранитель, я бы разорвал тебя, — кричал бес устами Лидии, — как ты намнадоел! Все учишь — покаянию, любви, молитве... Ненавижу!
На первыйвзгляд, это были просто слова, просто женщины, сказанные ее устами, но что-тоневидимое, какая-то угнетающая недобрая сила будто бы витала в воздухе иощущалась всеми присутствующими. Это не оставляло возможности для сомнений вистинности происходящего. Краешек самого настоящего ужаса забирался в душу иесли бы не батюшка, то — кто знает? — быть может, он ворвался бы внутрь и тогданеизвестно — удалось бы сохранить себя целой? Анна Петровна напряглась,почудилось ей, что кто-то царапает пол рядом в углу под печью, что это всеближе и ближе к ней, что тянет к ней кто-то свои черные мохнатые лапы, чтобыухватить... Она несколько раз быстро перекрестилась, и невольно двинуланепослушными ногами вперед от скамейки, губы же шептали: “Господи, помилуй.Господи, помилуй...”
А батюшка необращал внимания на угрозы. Он принялся читать молитвы о упокоении, поминаявысокой жизни подвижников, еще не прославленных Церковью. На некоторые именабес не реагировал вовсе, а на иные — начинал криком выражать недовольства,отчего бедную Лидию корчило на полу. Особенно он взвыл, когда батюшка помянулСерафима Вырицкого.
— НенавижуСерафима! — заорал бес. — Высок он пред Богом, много тайных добрых дел делал.Никто не знает, даже мы — только ваш Бог Христианский.
Потом бесобличал различных знакомых и незнакомых Анне Петровне священников.
— Нет у поповсмирения, — кричал он, — не боюсь таких попов. Кто перед Лидкой смирится, ктоголову склонит, кто прощения попросит? Они важные, чванливые — не боюсь их!
Анна Петровнапонимала, что во вражьих словах много лжи и фальши, но кое-что промыслительнобыло попущено Господом для обличения и вразумления. Главный враг у бесов духовенство и монашество — вот их-то в первую голову враг и обличает. Иным жесвященникам бес выражал признательность и чуть ли не дружеские чувства — “этонаши”, говорил про таких, — а иных, как например отца Валентина, люто не любили всячески оскорблял.
— Ненавижу,— кричал, — Николая (это про старца с острова Залита), он волю Божию людямоткрывает. Нет для нас хуже, когда волю Божию открывают. Пусть по своей волеживут, пусть свою волю творят — это по нашему! Ненавижу вас, трех столпов,Николая, Иоанна (это про архимандрита Иоанна Крестьянкина) и тебя, Валька!Ничего мы пока с вами поделать не можем, но придет наш час, берегитесь!
Анна Петровнаникак не могла привыкнуть к тому, что бесы называют священников просто поименам — так это резало слух. А разошедшийся бес кричал:
— Меня непроведешь! Райка: за пенсией поеду, говорит. Кому другому соври! Меня непроведешь! Опять в Москву за книгами. Это ты, Валька, эти книги составляешь.Ненавижу! Зачем ты их учишь? Пусть у нас спрашивают, лучше мы учить будем…Скажи, что войны не будет, так по мелочи, пошалим. Много еще Богу молятся валтарях, Жертву Безкровную приносят. Не допускает нам ваш Христианский Богзаварить войну...
Еще вИзборске начали приезжать к батюшке Валентину духовно болящие, хотя он их и неотчитывал. В то время отчиткой занимался только отец Адриан в Псково-Печерскоммонастыре. Но все равно ехали к батюшке, потому что получали у него помощь иоблегчение. Он раздавал болящим святыньки — так назывались полоски ткани,полотенца, на которые при водосвятии собирали воду, стекающую со святогокреста. В огромных количествах разбирали верующие освященные молитвой чай исоль. И кричали на все лады раздосадованные бесы, угрожая батюшке всевозможнымикарами, но его мудрость и эту вражию злобу использовала для духовной пользы.Батюшка предостерегал прихожан от того, чтобы самим о чем либо вопрошать бесов,объясняя, что делать это и давать верную оценку их словам, может лишь опытныйсвященник. Он и давал таковую оценку — получалась своеобразная нравоучительнаяпроповедь, но от противного: не делай того, что любят и приветствуют бесы! Такпоявились записки о том, что говорили бесы устами духовно болящих...