Роберт протягивает руку, которую Келвин тут же принимает, встав со своего барного стула.

— Да. Келвин Маклафлин.

Дядя смеется, а плечи Келвина заметно расслабляются.

— Слишком ирландское имя для кого-то, имеющего такой хороший загар.

— Моя мама гречанка, — поясняет он и снова смотрит на нас, словно также задаваясь вопросом.

Наклонив голову ко мне, Роберт высвобождает руку Келвина.

— Мы с ее дядей женаты.

— А, — улыбнувшись, произносит Келвин.

Я чувствую, что стоящий рядом со мной Роберт выпрямляется, и Келвин делает то же самое. Мое сердце грохочет, как барабан. Пора переходить к сути.

— Я музыкальный руководитель…

— Театра «Левин-Глэдстоун», — перебивает его Келвин. — Знаю. Я семь раз ходил на «Его одержимость».

— Семь? — переспрашиваю я, заговорив впервые за все это время, и Келвин поворачивается ко мне.

Он кивает.

— Думаю, я купил у тебя футболку.

Снова «дзынь». И снова сильный ирландский акцент, очень искажающий слова.

Закрыв свой открытый от удивления рот, я медлю, но потом отвечаю:

— И ты не подумал упомянуть этот факт чуть раньше? Например, в среду вечером?

— Вы виделись в среду? — интересуется Роберт.

Но мы оба не обращаем на него внимания.

— Просто до этого момента я не догадался связать все воедино, — как ни в чем не бывало говорит мне Келвин. — Я видел тебя раньше, просто решил, что на станции.

— Получается, ты знаешь о постановке, — замечает Роберт, решив перенаправить наше внимание.

Келвин бледнеет.

— Конечно же, знаю.

— И если ты видел спектакль семь раз, — продолжает Роберт, — полагаю, ты в курсе, что Луис Генова уходит и вместо него мы взяли Рамона Мартина.

— В курсе, — почесав подбородок, отвечает Келвин. — А еще я слышал, что Сет Асторио не играет уже четыре дня. Как идут поиски его замены?

Роберт отходит на шаг и изучающе смотрит на Келвина.

— Похоже, ты скептически относишься к возможности его замены.

— Конечно же, я не сомневаюсь, что вы найдете ему замену, — смеется он. — Вот только Сет другого мнения.

— Ты знаком с Сетом? — недоверчиво спрашивает мой дядя.

— Мы вместе учились.

Роберт делает паузу, а затем прищуривается.

— Сет учился в Джульярдской школе [один из крупнейших и престижнейших вузов США в области искусства и музыки — прим. перев.].

Келвин приподнимает подбородок и самоуверенно улыбается.

— Ага. Так и есть.

Обойдя Келвина, я плюхаюсь на его стул.

Джульярдская школа.

Ну ничего себе. Келвин там учился.

Роберт решает больше не ходить вокруг да около.

— Как насчет прийти к нам завтра и сыграть?

Мой внутренний голос истерически кричит, что по вторникам Келвин занят. По крайней мере, должен быть занят, потому что у выпускника Джульярда игра на станции метро за горстку наличных не может быть основным занятием. Я прижимаю ладонь ко рту, чтобы не ляпнуть чего-нибудь.

— Сыграть для вас? — уточняет ошарашенный Келвин. — Да ладно!

— Я серьезно, — с легкой улыбкой отвечает Роберт. — Увидимся завтра в двенадцать.

На часах четыре утра, а я сижу на диване и болтаю ногами. Что бы я ни пробовала, заснуть мне так и не удалось.

Не помог ни чай с ромашкой, ни порция виски, ни мой любимый розовый вибратор, ни телевизор.

Засунув вибратор под диванную подушку, я встаю, выключаю телевизор и, взяв одной рукой образовавшуюся на столике гору посуды, несу ее к раковине.

Раз нервничаю даже я, Келвин, наверное, вообще рассудок потерял. Если только он, как и любой другой выпускник Джульярдской школы, не относится к прослушиванию как к чему-то обыденному. А еще Келвин понятия не имеет, кто будет присутствовать сегодня на прослушивании: в полдень он будет играть не только для Роберта Окая (бывшего дирижера симфонического оркестра Де-Мойна и нынешнего музыкального руководителя «Левин-Глэдстоун»), но и для двух известных бродвейских продюсеров, братьев Дона и Ричарда Лоу, а так же для режиссера-постановщика Майкла Астерофф. По плану у всех них должна быть общая встреча.

Поскольку Келвин будет играть вместе со всем оркестром, у Роберта не получится оставить прослушивание в тайне. Так же на нем может оказаться Брайан и любой другой музыкант, кто придет пораньше и будет слушать, стоя за кулисами.

Вчера за ужином мы с дядей разрабатывали стратегию: я хотела, чтобы Роберт просто предложил Келвину место в оркестре, если тот оправдает его ожидания и сыграет блестяще. Он режиссер и музыкальный руководитель. Разве нельзя воспользоваться служебным положением?

Но Роберт со мной не согласился.

— Политика театра — тонкая штука.

Он вполне может привести Келвина, никому толком о нем не рассказав. Просто представив его начинающим гитаристом, игру которого слышала Холлэнд и которая поразила его самого.

Но потом ему нужно сказать Майклу, что требуется мозговой штурм, на котором можно обсудить, в чем Келвин талантлив, а в чем ему еще предстоит совершенствоваться. Оценив, как Келвин держится перед аудиторией, Роберту придется дождаться, когда кто-то другой предложит заменить Сета Келвином.

— Не я, — посмотрев мне в глаза, говорит Роберт, — и не ты. Доверься мне, Лютик, эту идею должен озвучить Майкл.

Но вне зависимости от того, что именно мы расскажем другим, Роберт, Джефф и я знаем: эта идея принадлежала мне.

Я так отчаянно хочу, чтобы все сработало, и потому почти не могу спокойно усидеть на месте. Если Майкл согласится, что вместо Сета мы можем взять гитариста, это будет означать мой (пусть и небольшой) вклад в постановку. Я больше не буду чувствовать себя бесполезной.

Потихоньку и малозаметно, но я стану достойна этого места.

Роберт встречает меня снаружи в 11:45. Келвин должен появиться в полдень.

Встретившись со мной взглядом, дядя улыбается, после чего поворачивается и идет к боковому входу. За кулисами народу не сильно много, но тишины тут нет. Большинство актеров приходят к трем часам на грим и постановку света, а солисты оркестра по вторникам появляются пораньше, чтобы после выходного вместе перекусить, не спеша настроить инструменты и пообщаться с Робертом.

Поначалу все отпускают шуточки и никто не ощущает важность сегодняшнего дня. Для Роберта не редкость приглашать музыкантов на прослушивание, когда из оркестра кто-то уходит. Вот только в настоящее время гитаристов в оркестре нет. И когда кто-то говорит, что на прослушивании будет гитарист, всеобщий интерес возрастает. Сет ушел. Луис уйдет совсем скоро. И при этом мы будем прослушивать гитариста? Я наблюдаю, как большинство присутствующих что-то пишет в своих телефонах. Вскоре театр заполняется актерами, музыкантами и работниками сцены.

Брайан изо всех сил сдерживает тревогу и волнение и спрашивает у каждого, кто пригласил этого музыканта, что происходит и почему его ни о чем не предупредили?

Роберт обычно не нервничает — по крайней мере, не из-за подвластных ему ситуаций, подобной этой. Он достаточно умен, чтобы никому не обещать с три короба. И сейчас, когда он стоит и разговаривает с Майклом, оба мужчины притворяются, будто не замечают всеобщего оживления. Ровно в двенадцать открывается дверь вестибюля, и, неся футляр с гитарой в левой руке, а правую расслабленно держа в кармане джинсов, появляется Келвин. Все смолкают, и кажется, будто проходит целая вечность, пока он идет по проходу к оркестровой яме.

Роберт никому его не представляет; Келвин здесь ради него, Майкла, Дона и Ричарда. Все остальные лишь слушатели, раз уж решили остаться в зале. Я сижу вдалеке, у кулис, и с трудом могу рассмотреть лицо Келвина. Тем не менее замечаю, что он ощущает всеобщее внимание, направленное на него. Он идет немного сгорбившись, всем улыбается и кивает. Дважды достает бальзам для губ.

Мне хочется узнать, как Келвин в итоге оказался здесь. Как из Ирландии он попал в Джульярдскую школу, а потом начал играть на улице и для кавер-групп. Кому-то приходится ночевать у здания театра, чтобы заполучить один билет на «Его одержимость», а кто-то платит за билеты безумные деньги на сайтах предварительных продаж. Какие связи помогли Келвину посмотреть этот спектакль целых семь раз?