— Я могу взять его?

— Конечно! — Коузинс подхватил кролика за уши и сунул в руки малышу.

Как только Пол почувствовал тепло доверчивого живого существа и мокрый носик, тычущийся ему в шею, на его личике появилось выражение несказанного счастья. Он крепко прижал кролика к груди и сказал:

— Он мой… мой. Я так его люблю.

Шофер взглянул на Селину и усмехнулся:

— Вы были правы, мисс. Он сразу изменился. Вы здорово понимаете ребятишек.

Весь следующий час они играли с кроликом, который мирно и безмятежно подчинялся. Коузинс рассказал Полу, как надо его кормить, пообещав присматривать за зверьком в его отсутствие, а Селина выпросила у старого Бадда еще салата. Все трое, разгоряченные и перепачканные, шумно возились с кроликом, когда внезапно раздавшиеся посторонние голоса напомнили шоферу, что он отлынивает от своих обязанностей. У дверей, наблюдая за ними, стояли Макс и Вэл, а позади них замерла няня.

— Вот где он! — гневно воскликнула она. — Я ищу тебя уже целых полчаса. Только посмотри на себя! Еще утром это был совершенно чистый костюм, а теперь ты сидишь тут по уши в грязи. И что ты делаешь с этим животным?

Пол медленно поднялся и попытался загородить кролика. Он был испуган, но сдаваться явно не собирался.

— Он мой. Мне его Селина подарила. Вы не можете забрать его у меня, — с вызовом заявил он.

— Это мы еще посмотрим! — Она хотела схватить мальчика, но тот ловко увернулся и спрятался за спину Селины.

Девушка же, игнорируя няню, обратилась к Вэл:

— Я дала ему кролика, миссис Проктор. У Пола никогда не было любимца, а с кроликом ему будет веселее.

— Вот еще! — встряла няня. — Дети в этом возрасте не умеют ухаживать за животными. Ему достаточно его мух!

Селина почувствовала, как в ней закипает гнев. Она решительно повернулась к няне, готовая вступить в сражение за Пола и его кролика.

— А вы знаете, почему он держит мух? — требовательно спросила она. — Потому что ему некого любить. У вас не хватит воображения, чтобы представить, что это такое. Пол любит животных, и это естественно. И он намерен оставить этого кролика.

— Та-ак! — протянула няня. — Мадам, я должна просить вас использовать свое влияние. Старшая миссис Проктор и слышать не хочет о подобных вещах.

— Минутку, — спокойно произнес Макс. — Не вижу ничего страшного в том, чтобы позволить мальчику держать кролика, пока он здесь. Что скажешь, Вэл?

Она стояла в закатных солнечных лучах, равнодушная и очень красивая.

— К чему такая суета. Ради бога, пусть оставляет своего грязного кролика, если ему так хочется.

— Но, мадам… по крайней мере, надо посоветоваться со старшей миссис Проктор, — не унималась няня, чувствуя, что ее авторитет падает. — Мне были даны инструкции.

— Чушь! — отрезала Вэл, заметно утомленная и раздраженная спором. — Пока вы здесь, инструкции и приказы вам отдаю я.

— Вы позабыли, мадам, что меня нанимала другая миссис Проктор, — надменно напомнила няня, повернулась, чтобы уйти, и бросила через плечо: — Верни это животное и иди за мной, Пол. Тебе пора в ванную.

— Ух ты! — не выдержал Коузинс. — Вот это шоу!

— Возвращайся к своим обязанностям, — приказал Макс. — Пол, старина, сейчас тебе лучше сказать кролику «спокойной ночи». А завтра будешь играть с ним хоть весь день.

Мальчик посадил зверька обратно в клетку, осторожно закрыл дверцу и поднял на Селину полные мольбы огромные глаза.

— Они ведь не смогут забрать его, правда? — спросил он.

— Нет, — уверенно ответила девушка. — Я им не позволю. Он ведь твой. А теперь — бегом за няней.

Макс с неудовольствием заметил:

— Я думаю, эта женщина слишком много на себя берет. На твоем месте, Вэл, я подыскал бы кого-нибудь другого.

Та улыбнулась, но на щеках у нее вспыхнули красные пятна.

— Но пойми, Макс, она была права. Не я плачу ей. — Она развернулась на каблуках и пошла прочь.

Макс задумчиво посмотрел на Селину.

— Как все кругом непросто, — с каким-то неясным выражением проговорил он.

Селина просунула кролику сквозь сетку кусочек моркови, с удивлением ощущая, что гнев ее еще не прошел.

— Я считаю, это возмутительно — говорить перед всеми таким тоном с миссис Проктор! Почему только она не заберет Пола к себе! Тогда она могла бы найти ему в няни какую-нибудь хорошую провинциальную девушку, которая понимала бы его.

— Все не так просто, — устало повторил Макс. — Я и сам этого не понимаю.

— А какая ужасная сцена для мальчика! Неудивительно, что он такой трудный и странный — еще бы, постоянно с такой женщиной! Пока он ее не увидел, играл и веселился точно так же, как все дети.

— Да, я наблюдал за ним. Мне кажется, я впервые видел его таким счастливым и таким обыкновенным. Прекрасная мысль — подарить ему кролика.

— Вы ведь не позволите им забрать зверька, правда? — так же тревожно, как недавно Пол, спросила она.

Макс нахмурился, потом рассмеялся:

— Милая моя Селина, никогда еще не слышал, чтобы кто-то так волновался об обыкновенном кролике. Он ведь в конюшне, так? И мальчик может приходить играть с ним, когда захочет.

— Понимаете, это действительно важно.

Он похлопал ее по плечу:

— Конечно, важно. У тебя добрая и чуткая душа. Вот бы ты разобралась и с моими проблемами.

— А у вас они есть? — просто спросила Селина.

Макс быстро взглянул на нее и усмехнулся.

— Хотел бы я знать, что ты сделаешь с ними… такими… — загадочно заметил он.

Селина, которой было объявлено, что теперь она в состоянии выходить в море самостоятельно, все три своих свободных вечера провела на маленькой лодочке. Она научилась свободно справляться с ней и относилась к этому суденышку с чувством такой же ревнивой и гордой собственности, как Пол к своему кролику. Тело ее покрылось ровным загаром, а в медового цвета волосах, постоянно открытых солнцу и ветру, появились выгоревшие светло-золотистые пряди.

— Наша Селина прямо радует глаз, — сказал Клив Уильямс Вэл, когда они наблюдали за девушкой, легко шагавшей через лужайку.

— Правда? Я и не заметила, — равнодушно откликнулась Вэл.

Клив с сожалением взглянул на нее. В отеле ему не нравился практически никто, не исключая и Вэл, которую он считал пустышкой, использовавшей свою природную красоту.

— Это неудивительно! — язвительно бросил он.

Она искоса глянула на его худое, раздраженное лицо и улыбнулась. Его сварливые речи никогда не трогали Вэл.

— Она милое дитя, — лениво протянула она, — но не думаю, что даже ее лучший друг назвал бы ее хотя бы хорошенькой.

— Кто сказал что-нибудь о хорошенькой? — взорвался Клив. — Это безжизненное слово. Есть красота и уродство — и ничего между.

Она рассмеялась:

— О, это чепуха, Клив! Это уж слишком. Мы ведь не можем быть во всех отношениях красивыми, но с другой стороны, мы не можем быть во всем уродливыми.

— О, вы красивы, да, и вы это знаете. Но существует красота скелета, красота выражения даже на совершенно простом лице и, конечно, очевидная красота мысли и души, которую не скроешь ни под какой внешностью.

— И которой из трех обладает, по вашему мнению, Селина? — Голос Вэл прозвучал немного напряженно.

— Всеми тремя, я бы сказал, — ответил он. — Я вам покажу… Эй, Селина! Иди сюда!

Селина взошла к ним на террасу. Она разрумянилась, пока поднималась на холм, глаза блестели, она так и светилась от счастья.

— Посмотрите, — не обращая на нее внимания, говорил Клив. — Ее скелет хорош, изящен, в нем чувствуется порода. То, что на скелете, — тоже, она светится здоровьем. Это и есть красота.

— О чем вы говорите, мистер Уильямс? — вежливо поинтересовалась Селина, но Вэл сделала едва заметный нетерпеливый жест.

— Вы любите красивые слова, Клив, — заметила она. — Вы смущаете ребенка и забиваете ее головку глупостями.

Тот передернул плечами и обратился к Селине:

— Тебе этого не понять, Селина. Ты, слава богу, слишком простодушна. Проследи, чтобы сегодня моя грелка была горячей, и я хотел бы, чтобы мне сменили подушки. Они какие-то шишковатые.