«Петляков» вышел в горизонтальный полет над самым лесом. Шел сильный дождь. Видимость была ограниченной. Точное место самолета ни летчик, ни штурман не знали. Взяли курс на север. Вскоре Пе-2 вышел из полосы дождя, в кабину брызнули лучи солнца. Экипаж увеличил высоту. И тут самолет начали обстреливать зенитчики.

– Командир, проходим линию фронта, – сообщил штурман.

Экипаж благополучно долетел до аэродрома Колпачки. Недели две Глебов не мог повернуть голову – так болела шея. Но зато он убедился: в «слепом» полете нужно безоговорочно верить приборам, а не своим ощущениям.

Поначалу молодые экипажи, правда, не всегда действовали так рассудительно во имя главного – доставки разведданных, Дерзости и желания громить гитлеровцев у них было много. Им казалось, что они нанесут большой урон врагу, если в каждом полете будут обрушивать на него бомбовый груз или обстреливать его пулеметными очередями. Михаил Глебов, ставший уже младшим лейтенантом, тоже придерживался такой точки зрения. Однажды в конце мая его экипажу подполковник Лаухин поручил понаблюдать за передвижениями войск противника по шоссейным дорогам между городами Демидов и Велиж. Полет проходил на высоте 3500 метров, оттуда местность просматривалась довольно четко. Почти сразу после выхода в заданный район штурман доложил:

– На шоссе вижу колонну автомашин и пехоты! Недолго раздумывая, Глебов снизился до 600 метров.

Экипаж сбросил две 100-килограммовые бомбы. Затем Пе-2 снизился до бреющего полета, летчик и стрелок-радист обстреляли колонну. Глебов сделал несколько заходов, и пулеметы гремели, пока не закончился боекомплект.

– Поработали на славу, теперь – домой! – подытожил летчик результаты штурмовки колонны.

После возвращения на аэродром и посадки Глебов с гордостью доложил Лаухину о результатах вылета, детально описав штурмовку вражеской колонны.

– Героем себя чувствуете? – спросил Лаухин. – А что вы можете доложить о передвижении противника? Сколько у него колонн? Одна? Две? Не знаете?

Командир полка задал Глебову такую взбучку, что он даже взмок. Обескураженный, отошел в сторону. К нему подошел майор Мартьянов:

– Отличился? А еще на боевые вылеты рвался. Нет, не готов ты к ним. Я же объяснял: главная ваша задача – не бомбометание, не стрельба, а именно разведка. Для нас важно добыть данные о войсках фашистов, а бомбить, стрелять… С этим штурмовики и бомбардировщики справятся.

– Зачем же мы бомбы берем? – не удержался Глебов.

– Громить врага, – улыбнулся Мартьянов. – Выполнил разведку, на обратном пути и сбрось их на фашистов. Не попалось ничего подходящего – сбрось их на врага при перелете через линию фронта, там всегда найдется цель. А если пулеметный боекомплект привезешь домой целеньким, никто тебе худого слова не скажет. Главное – доставь о противнике нужные данные.

Урок пошел впрок и Глебову, и остальным молодым экипажам. Это было важно еще и потому, что в мае – июне в полк прибыло новое пополнение – экипажи младших лейтенантов Якова Орлова, Николая Георгиевского, Николая Тюрина, Василия Паяльникова, Федора Лежнюка, Александра Ракова, Анатолия Шкуто, Виктора Тверитина. Это были способные летчики, штурманы, стрелки-радисты. Они пришли в авиацию по путевкам Ленинского комсомола, до прибытия в полк получили отличную теоретическую и практическую подготовку. Им были по плечу сложные задачи воздушных разведчиков. Командиры и политработники стремились побыстрее ввести их в боевой строй, не повторяя ошибок предшественников.

Наступило жаркое лето 1943 года. В штабах и войсках Калининского и Западного фронтов шла подготовка к Смоленской наступательной операции. К тому времени в командовании Калининского фронта произошли изменения: вместо генерала М. А. Пуркаева командующим назначили генерала А. И. Еременко, а вместо генерала М. В. Захарова на должность начальника штаба – генерала В. В. Курасова, командовавшего 4-й ударной армией. Директивой Ставки на войска левого крыла Калининского фронта возлагалась задача разгромить духовщинскую группировку фашистских войск и во взаимодействии с Западным фронтом наступать на Смоленск.

Наступательная операция еще лишь планировалась в штабах, а для воздушных разведчиков она уже началась. Командующим требовались всеобъемлющие данные о противнике. Боевое напряжение в 11-м ОРАП возросло. Подполковник Н. И. Лаухин разделил экипажи на две смены, и боевые вылеты совершались от темна до темна. Воздушная обстановка, особенно на смоленском направлении, значительно усложнилась. Ни один вылет не обходился без встречи с истребителями врага и обстрела зенитной артиллерией. На этом направлении действовали экипажи старшего лейтенанта Владимира Свирчевского, лейтенантов Михаила Глебова, Николая Георгиевского, Василия Паяльникова и Василия Пушкарева.

В один из июньских дней в первую смену летал экипаж лейтенанта Глебова, которому к тому времени не только присвоили очередное звание, но и наградили орденом Красного Знамени. Первый вылет на разведку в район Смоленска прошел сравнительно спокойно. Экипаж, правда, попадал в зоны зенитного огня, но это уже стало привычным. Во втором вылете экипаж производил фотографирование станции Ярцево. Зенитный огонь оказался сильным, но летчик не имел права даже маневрировать – фотографирование наземных объектов требовало выдержать боевой курс без каких-либо отклонений. Когда штурман закончил фотографирование, летчик развернул Пе-2 на свой аэродром. В районе Духовщины «пешку» атаковали два Ме-109. Штурман и стрелок-радист старались огнем пулеметов держать истребителей на большом расстоянии, но те, атакуя, стремились сбить разведчика во что бы то ни стало. Глебов маневрировал, не давая противнику вести прицельный огонь. Фашисты отстали лишь тогда, когда горючее у них оказалось на исходе. Экипаж благополучно возвратился на свою «точку».

На смену Глебову прибыл летчик из 1-й эскадрильи, его однокашник лейтенант Василий Пушкарев. Глебов знал, что у Пушкарева родители погибли в оккупированном Ржеве и Василий в стремлении отомстить фашистам за гибель близких подчас горячился.

– Сегодня будь повнимательнее, – сказал ему Глебов. – Гитлеровцы чувствуют, что мы летаем неспроста. И зенитчики спуску не дают, и «мессеры» с «фоккерами» как бешеные собаки бросаются.

Рассказав Пушкареву о своих вылетах, он еще раз посоветовал ему быть повнимательнее и вместе с товарищами из своей эскадрильи уехал в Ермаки.

Лейтенант Пушкарев, штурман старший лейтенант Лысенко и стрелок-радист младший лейтенант Ковалев вылетели на фотографирование аэродрома под Смоленском. Погода в тот день стояла солнечная, ясная, в небе – ни облачка, видимость – отличная. Город и аэродром просматривались с высоты 5000 метров хорошо. Экипаж сделал заход. Зенитные батареи врага почему-то молчали. Тогда Пушкарев для верности сделал еще заход на цель и взял курс домой. Над линией фронта севернее Духовщины экипаж встретился с вражеским самолетом-корректировщиком артиллерийского огня «Фокке-Вульфом-189», которого прикрывала пара ФВ-190. Ведущий пары решил разделаться с одиночным экипажем. Однако в первой же атаке штурман старший лейтенант Лысенко огнем крупнокалиберного пулемета подбил «фоккера». Фашист вынужден был приземлиться с убранными шасси в расположении наших войск. Стрелок-радист уже начал передавать сообщение об этом на КП. Осмотрительность экипаж ослабил. Это позволило другому вражескому истребителю подойти сзади на малую дистанцию и сбить самолет-разведчик. Видимо, удар пришелся по кабине летчика. «Петляков» не загорелся, а вошел в отвесное пике и врезался в болото. Ни Лысенко, ни Ковалев не делали попыток покинуть самолет. Вероятно, они решили, что Пушкарев выполнял маневр для ухода от истребителя. А он был убит, навалился грудью на штурвал, и Пе-2 вошел в пикирование.

Летчика подбитого ФВ-190 доставили в штаб полка. Он многое рассказал о смоленском аэродроме и авиационной технике на нем, о системе противовоздушной обороны. На следующий день советские бомбардировщики нанесли по врагу мощный удар. Сильно повредили взлетную полосу, рулежные дорожки, уничтожили более 10 самолетов. О высокой эффективности бомбового удара сообщили смоленские партизаны.