Безымянный встретился глазами с рыцарем, из-за охватившего его волнения совсем забыв, в какое раздражение обычно приводила жителей деревни его неискоренимая манера "пялиться на собеседника".

Глаза у приемыша были не просто карие, как у большинства южан, а неопределенного зеленоватого оттенка, причем в самой этой неопределенности, как полагали многие, таилось что-то неприятное и раздражающее. На фоне смуглого лица с угольно-черными бровями и ресницами эти зеленоватые глаза казались слишком светлыми, большими и блестящими, особенно когда приемыш – как сейчас – был поглощен какой-то мыслью и смотрел на собеседника в упор. Пожалуй, лучше всех общее впечатление от его взгляда выразил Каренн, в припадке раздражения назвавший Безымянного "проклятым жабоглазым выродком".

Похоже, рыцарь несколько опешил от внезапной просьбы Безымянного и от того, с какой надеждой мальчик ждал его ответа. Однако его замешательство было недолгим.

– Ну, конечно, нет, – сказал он, вымученно рассмеявшись. – Взять тебя с собой! Куда, в Энмерри? Или, может быть, в Адель?… Я думаю, ты сам не понимаешь, о чем просишь. Возвращайся-ка лучше домой и постарайся больше не оказываться ночью посреди болота – ни "случайно", ни намеренно.

Несмотря на то, что рыцарь говорил вполне доброжелательно, приемыш как-то сразу понял, что упрашивать бессмысленно, и, постаравшись сделать вид, что это его совершенно не расстроило, уныло побрел прочь.

В эту минуту даже мысль о найденном под камнем кошельке казалась ему совершенно незначительной.

Громкий голос Валиора был слышен еще с крыльца. Но когда Безымянный дернул дверь и вошел, мгновенно стало тихо. Валиор, стоявший у стола и опиравшийся о его край обеими руками, будто его не держали ноги, повернулся к приемному сыну, да так и застыл, сверля его тяжелым взглядом.

Безымянный подумал, что с Валиором в последнее время творится что-то странное. Ладно, предположим, он был зол, когда решил, что его средний сын сбежал из дома. Но отчего он взъелся на него, увидев рядом с сэром Иремом? И почему так мрачно смотрит на него сейчас?

Приемыш отвел глаза, стараясь не встречаться с Валиором взглядом, и только теперь заметил то, что должен был увидеть с самого начала. Фила сидела за столом, подперев голову руками, и даже в полумраке было видно, что ее глаза опухли и покраснели так, как будто бы она недавно плакала. Хотя какое там "недавно"!… Приглядевшись, Безымянный обнаружил, что по щеке его приемной матери медленно ползет слеза.

– Что случи… – начал он и сразу же осекся. Ну конечно! Она плачет, потому что Вали забирают в крепость Четырех дубов.

– Мама, ну не надо… с ним все будет хорошо, – пробормотал он сбивчиво, подойдя к Филе и порывисто обняв ее за плечи. Ему было очень стыдно. Как он мог забыть о ней, когда шатался по лесу и болтал с Вали у ворот… да еще завидовал ему, совсем забыв, каким ударом должен стать его отъезд для мамы. До сих пор он никогда не видел Филу плачущей и сейчас чувствовал себя совершенно беспомощным, не зная, как ее утешить. Все приходившие на ум слова казались Безымянному тяжеловесными и неуклюжими. Возможно, потому, что сам он, хоть убей, не мог воспринимать случившееся с Вали, как трагедию. – Мам, ну не плачь. Он же все время будет в Энмерри, так что ты сможешь навещать его, когда захочешь… А потом он сам вернется, ты и оглянуться не успеешь! Это же всего шесть лет…

Тут Безымянный покривил душой, поскольку для него "шесть лет" было огромным сроком. Но он часто замечал, что взрослые иначе смотрят на такие вещи.

– А если вдруг война?… – пробормотала Фила, запинаясь. – Тогда их перебросят на границу. И его наверняка у-у…убьют!

И она зарыдала еще горше.

Безымянный был немного озадачен. До сих пор никто даже не заикался об очередной войне. Сколько приемыш себя помнил, кроме мелких стычек где-то на границе, о которых Валиор любил порассуждать за кружкой пива в Белой балке, не происходило ничего серьезного. И даже если бы война вдруг началась, кому пришло бы в голову использовать в ней энмеррийские отряды? Ведь имперские границы – это где-то очень далеко, гораздо дальше, чем Калария и Тар. Так почему же Фила думает, что Вали что-то может угрожать?…

Приемыш бы, наверное, не удержался и задал этот вопрос, если бы до сих пор молчавший Валиор неожиданно не встрял в беседу.

– Я же тебе говорил, что это плохо кончится!… Я говорил, что он него одни несчастья!

Фила всхлипнула и почему-то притянула Безымянного к себе.

– Пожалуйста, не начинай опять сначала… Ну причем тут это!

– Да при том! Я говорю тебе, это тот самый человек. Только куда тебе понять, что происходит. Сидишь тут и кудахчешь, как глупая курица… А что толку? Ты бы еще к Нему сходила, перед Ним поплакала! Может быть, он вернет нам сына!…

Голос у Валиора сорвался. Впервые на памяти Безымянного он разговаривал с женой так грубо. Все еще обнимавший приемную мать Безымянный сердито сверкнул на него глазами, и это, наверное, стало последней каплей. Валиор совершенно потерял остатки самообладания.

– Да что ты так вцепилась в этого ублюдка? – рявкнул он. – Уж его-то у тебя никто не отберет!

– Не называй… – начала Фила возмущенно, но муж резко оборвал ее.

– Это мой дом, и здесь никто не станет мне указывать, что говорить!

– Нет, станет! Хватит на нее кричать! – неожиданно для самого себя заорал Безымянный, сбросив руку Филы со своего плеча. Валиор стоял совсем близко к нему, и в тот момент, когда приемный сын, сжав кулаки, встал между ним и Филой, он, недолго думая, влепил ему тяжелую затрещину. Приемыш налетел на стол и, от неожиданности не удержавшись на ногах, упал на четвереньки. Наблюдавшие за этой сценой Близнецы дружно разревелись от страха.

Безымянный был оглушен ударом и почти не почувствовал боли, а в следующую минуту ему стало не до того, чтобы прислушиваться к своим ощущениям, потому что Валиор нагнулся, сгреб его за шиворот и рывком поставил на ноги.

– Это ты во всем виноват, – прошипел он, встряхнув мальчика, как яблоню в день сбора урожая. – Я сразу понял, что он здесь из-за тебя! И Он, и они все… Если бы я только знал, чем это кончится, никогда не согласился бы забрать тебя к себе. Гаденыш, выродок проклятый!

"Он просто спятил" – думал Безымянный, чувствуя, что его ноги почти не касаются земли – "Узнал, что Вали забирают, и рехнулся…"

Злость уже прошла, и сейчас ему было просто страшно. Чего можно ожидать от Валиора, потерявшего рассудок, он не знал – и совершенно не стремился это выяснить.

– Прекратите! – слабым голосом сказала Фила, с ужасом глядя на мужа и сына.

К счастью, Валиор ее послушался. Он отпустил рубашку Безымянного и выпрямился, тяжело дыша. Потом уже куда спокойнее сказал:

– Иди-ка спать. И не вздумай завтра с утра пораньше снова куда-нибудь смыться. Хватит! Ты уже достаточно бездельничал. Пора приставить тебя к делу. Завтра я решу, куда тебя девать.

Та сторона лица приемыша, куда пришелся удар Валиора, до сих пор горела, как обваренная. Безымянный избегал смотреть на своего приемного отца, чтобы его взгляд не выдал переполнявшей его ненависти и бессильного негодования.

"Завтра он решит"! – передразнил он Валиора мысленно. – Посмотрим, как тебе это удастся… потому что завтра меня здесь не будет"

Он и сам не понял, как случайная запальчивая мысль мало-помалу безраздельно завладела его воображением. Свою роль в этом сыграла и короткая беседа с Иремом, и зависть к Вали, и, конечно же, обида на приемного отца.

Какое-то время Безымянный притворялся спящим, выжидая, пока взрослые улягутся. Близнецы, отправленные спать одновременно с ним, возились на их общей постели, перетягивая одеяло и толкая Безымянного, занимавшего самый край грубо сколоченного лежака. В любой другой день он шикнул бы на них, но сейчас приемыш опасался, что после всех событий этого вечера они, чего доброго, расхнычутся вместо того, чтобы побыстрее заснуть. Единственная в хижине кровать, на которой спали Валиор и Фила, стояла у стены и при необходимости отгораживалась занавеской. Приемыш лежал с закрытыми глазами и прислушивался. Вскоре Валиор всхрапнул, перевернувшись на спину, и мальчик понял, что все обитатели дома наконец заснули. Можно было начинать.