Вообще вся построенная таким образом система магистратур моглаеще годиться для той маленькой общины, какою был Рим в началереспублики, с несложным бытом и несложными государственнымизадачами; но она оказывалась непригодной для такого огромногогосударства, каким стал Рим с покорением Италии и провинций. Этиминедостатками в значительной степени объясняется то усиление ролисената, которое наблюдается во второй половине республики в разныхобластях государственного управления. Но этими же недостаткамиобъясняется, с другой стороны, и появление различных чрезвычайныхдиктатур последнего столетия: лицо, очутившееся у власти, если онообладало сильным, деятельным характером и более или менее широкойгосударственной программой, стремится освободить себя от всехуказанных стеснений — срока, intercessio и т. д.

Не менее существенным пороком страдает и организация народных собраний. При всех ихразнообразных формах и реформах, они в течение всегореспубликанского периода остаются построенными по типу собранийвечевых: каждый гражданин должен принимать участие в собраниинепосредственно и лично. Идея политического представительства, идеяпарламентарного строя, оставалась для всегоантичного мира недоступной. Не говоря уже о серьезных недостаткахтаких народных собраний в деле законодательства, суда и т. д.,необходимость личного участия каждого фактически приводила к тому,что далеко не все население могло принимать участие в политическойжизни страны: население городаРима являлось фактически господиномвсего государства. И здесь такой порядок вещей не представлялособенного противоречия лишь до тех пор, пока римское государствосовпадало с городом Римом; но когда римское гражданство оказалосьзанимающим всю территорию Италии, решение народного собрания посуществу далеко не выражало собою истинного мнения всего населениягосударства. Если же еще принять во внимание, что к концу периода вРиме скопляется масса пролетариата, выброшенного из разных мест, ичто именно эта масса, деморализованная праздностью и подачками,составляет подавляющее большинство в народных собраниях, то легкопонять быстрый упадок авторитета этих последних и быстроеисчезновение их в начале империи.

2) Если мы перейдем к области гражданского праваи гражданско — правовоготворчества, то и здесь мы должны отметить аналогичные черты свободыи неопределенности. То, что было сказано выше относительномагистратов вообще, может быть повторено полностью и относительнотого магистрата, который заведовал гражданской юрисдикцией, — претора. Полнота его власти, дававшая емуправо временами даже поступать вопреки закону (делать jus sineeffectu), помогла ему сделать бесконечно много для гражданскогоправоразвития. Но, с другой стороны, нельзя закрывать глаза и натеневые стороны такой власти. Прежде всего, самый дуализм правовыхсистем с его разнообразными nuda jura («голые права», то естьгарантированные цивильным правом, но не получающие исковой защитыот претора) и т. д. создавал временами чрезвычайнуюзапутанность не только теоретическую, но и практическую. Затем,возможность для претора не считаться in concreto (в конкретнойситуации) с предписаниями закона создавала известную неуверенностьдля частных лиц в том, как будет разрешен им тот или другойинтересующий их конкретный случай, создавала неясность инеопределенность, особенно чувствительную для развитого деловогооборота. Наконец, и здесь свобода усмотрения легко могла перейти всвободу произвола. Конечно, в большинстве случаев преторыдействовали так, как подсказывал им живой голос общественногомнения, которое и являлось для них лучшим контролером. Но когдаголос общественного мнения заменился беспорядочным шумом толпы безопределенных интересов и определенных общественных идеалов, такаясвобода усмотрения должна была обнаружить свои сомнительныестороны. И действительно, в последнем столетии республикизамечается тенденция к большему водворению в области гражданскихотношений принципа законности: lex Cornelia(см.§ 19) является выражением этой тенденции, хотя и не являетсяее полным осуществлением.

3) Наконец, в области уголовного права и процессасущественнейшиминедостатками являлись: а) во — первых, также недостаточнаяопределенность того, что дозволено, что запрещено, ибо уставыотдельных quaestiones perpetuae всего не охватывали и оставаласьеще большая сфера, где действовала никакими нормами не связаннаяадминистративная coercitio; b) во — вторых, принцип частной accusatio, то есть зависимостьуголовного преследования исключительно от частной инициативыотдельных граждан. Этот принцип мог годиться также лишь до тойпоры, пока социальные и нравственные устои общества не былирасшатаны, пока общество жило нормальною и интенсивною общественноюжизнью. Когда же все это поколебалось, принцип частной accusatioстал только источником многочисленных и самых неприятныхзлоупотреблений.

Таким образом, во всех самых основных областях государственнойжизни мы встречаемся с такими крупными погрешностями в строениигосударственного механизма, что блестящее развитие Рима в периодреспублики может показаться несколько непонятным. Но оно станетсовершенно понятным, если мы примем во внимание ту чрезвычайноинтенсивную общественную жизнь, которая так характерна для Рима.Весь римский государственный механизм для самого своегофункционирования предполагал развитое, сознающее свои интересы исвои права общество и постоянное, неуклонное участие его вполитической жизни. Это постоянное живое участие являлось лучшейгарантией против всяких попыток самовластия и произвола, вследствиечего римляне пользовались выгодными сторонами независимогоположения своих магистратов, не опасаясь сторон невыгодных. Притаких условиях все отмеченные погрешности римского республиканскогостроя являлись теми неправильностями в диете и образе жизни,которые до поры до времени мог позволить себе необыкновенноздоровый общественный организм.

Но положение резко должно было измениться, когда описанный вышепроцесс экономического и духовного разложения в корень расшаталустои общественной жизни, подрыл ту реальную общественную основу,на которой стоял весь республиканский государственный механизм.

Тогда все его недостатки стали давать себя чувствовать, и чемдальше, тем сильнее. Перед Римом встала проблема: или вновьвозродить общественную атмосферу, или же перестроить организациюучреждений. Первое было бы, быть может, целесообразнее и лучше, нодля этого нужны были самые коренные социальные реформы, на которыеримское общество решится не могло. Второе не давало радикальногоизлечения болезни, но было сранительно проще и легче. И римскаяистория пошла по этому второму пути.

Все последнее столетие живет этой мучительной мыслью —перестроить республику. Смутное и тревожное состояние общества недает ни времени, ни возможности для спокойной работы в этомнаправлении. Взамен ее появляются диктатуры с чрезвычайнымиполномочиями: Сулла в качестве dictator legibus scribundis et rei publicaeconstituendae(«диктатор для написания законов иукрепления республики»), Цезарь в качестве dictator perpetuus(«бессрочный диктатор»),вторые триумвиры в качестве tresviri rei publicae constituendae consulariimperio(«коллегия трех с консульской властью дляукрепления республики») и, наконец, Октавиан Август, с которогоначинается новый период римской истории.

В 27 году до Р. Х. Октавиан Август сложил с себя ту чрезвычайнуювласть, которою он пользовался до сих пор сначала в качестветриумвира, а потом один, и, таким образом, «восстановилреспублику». Но в этой «восстановленной» республике появился в еголице новый весьма существенный элемент — новый экстраординарныймагистрат, император или princeps, совмещающий в себе самыеразнородные, но важнейшие функции, вследствие чего этот периодотделяется от предыдущего.