— Извините, майор, — сказал Оботов, откладывая в сторону исписанный лист. — Просил обождать минутку, а затянул на десять. Увлекся, люблю переписку. Здесь у нас в части служил старшина Мамошин, как раз был механиком на той «единице», что передана вам. В прошлом году демобилизовался и уехал на строительство Волго-Дона. Прислал весточку о своих делах, пишет, что стал на шагающем экскаваторе работать… А я целую неделю не мог собраться с ответом…

Он помолчал и начал снова:

— Вашими первыми шагами командир части и я довольны. Первый разбор полетов вы провели вдумчиво и вопрос интересный — об элементе времени — поставили. Похвально, что и в казарму часто заходите. Кстати, у вас в эскадрильи произошел этот случай с пробкой бензобака… у механика Железкина?

— Да, да! — подтвердил Мочалов.

— Вы правильно сделали, что лично побеседовали с сержантом. Так и нужно поступать, а то мы иной раз человека ругаем, а в душу ему как следует не заглянем, почему плохой — не знаем. Железкину подполковник Земцов дает отпуск, пусть уладит домашние дела. — Оботов улыбнулся. — Это я ваши плюсы перечислил. Но есть у вас один минус, и нужно его срочно устранить.

— Какой, товарищ подполковник? — насторожился Мочалов.

— До сих пор не включились в пропагандистскую работу. Офицер вы энергичный, из академии прибыли со свежими знаниями, но используете их еще мало. Следует выступить перед народом. Тут я для вас темку интересную подобрал. — Оботов придвинул план партийно-политической работы, положил на него ладонь. — Вот здесь написано: «Провести беседу о боевых традициях». Я решил поручить ее вам.

— Трудновато будет, — неуверенно проговорил Мочалов. — Я в Энске меньше месяца, даже истории части как следует не знаю.

— А это не самое главное, — возразил Оботов. — Боевые традиции — понятие широкое. Они всей Советской Армией созданы. Примеры же из истории части потребуются, разумеется.

— Вот это и будет трудным, — усомнился Мочалов.

— А я помогу, — поспешил Оботов. — Хотите, даже сейчас, не заглядывая ни в какие, как говорится, анналы истории, освежу вашу память? Недавно я просматривал личное дело Героя Советского Союза капитана Ефимкова и набрел на короткую запись о том, что в середине 1943 года он совершил посадку на занятой врагом территории и взял на борт своего истребителя летчика со сбитого штурмовика… По-моему, вас, товарищ майор!

Сергей оживился:

— Было дело, товарищ подполковник. Я тогда еще летал на одноместном «Иле», без воздушного стрелка.

— Вот и превосходно! — воскликнул Оботов. — Какие же еще нужны примеры, позвольте спросить? Лучшего эпизода, чтобы раскрыть высокие моральные качества нашего советского летчика, трудно и придумать. За вами беседа, не отвертитесь.

Беседа была намечена на среду. Два дня Мочалов потратил на подбор литературы и составление тезисов. Давно не выступавший перед широкой аудиторией, он работал жадно, забывая о времени. Электрический свет за полночь горел в его комнате, несмотря на то, что рабочий день начинался с рассветом. Иногда он вскакивал и с конспектом в руках расхаживал по комнате, читая вслух написанное.

Кажется, он все продумал и предусмотрел. И все-таки, когда в среду вечером подполковник Земцов, одетый в новый, старательно отглаженный костюм, громко объявил со сцены в клубе, что «майор Мочалов сделает доклад на тему «Боевые традиции Военно-Воздушных Сил СССР», Сергей почувствовал, что волнуется и репетиции помогли мало. Он подошел к трибуне, положил на нее конспект и тревожно заглянул в зрительный зал, В первых рядах сидели летчики и техники его эскадрильи. Сергей Степанович увидел возвышающуюся над другими стриженную под «ежик» голову Ефимкова, опущенную низко на лоб светлую челку Пальчикова; смугловатое, с маленькими усиками лицо лейтенанта Карпова, глаза Спицына, устремленные на сцену… Мочалов откашлялся и заговорил. Его голос постепенно обрел необходимую твердость. Речь Сергея стала стройной, он уверенно перечислял даты, названия фронтов, приводил цитаты. Зал слушал, но без особенного оживления. Некоторые летчики смотрели мимо трибуны, перешептывались между собой. Шуршала кем-то развернутая газета. «Не гожусь я в ораторы», — с сердцем подумал Сергей.

Он подошел к самому важному, как ему казалось, разделу своего доклада. В конспекте было крупно выведено: «Изложить эпизод с Ефимковым». Не отрывая глаз от написанного, Сергей продолжал:

— Высокие моральные качества, присущие советским летчикам, делают крепким и нерушимым войсковое товарищество.

Дальше подготовленный текст кончался. Мочалов выпрямился и, отложив в сторону листы конспекта, руками оперся о трибуну.

— Товарищи, — обратился он к однополчанам, — сколько песен и легенд сложено о боевой дружбе советских воинов! Сколько хороших слов сказано о ней в книгах! Мне самому пришлось не раз испытать чистоту и крепость этого чувства. — Сергей удивился, откуда вдруг нахлынули хорошие, теплые слова. Ведь кончился заранее подготовленный текст, а он стал говорить совершенно свободно, не задумываясь, прозвучит ли гладко очередная фраза, не опасаясь сбиться. — Я расскажу вам, как был спасен товарищем во время одного из боевых вылетов…

Снова кто-то зашелестел газетой, но на этот раз ее сворачивали, чтобы отложить в сторону. Пальчиков перестал шептаться с соседом. Спицын изменил позу и сидел, подперев курчавую голову ладонями. И, весь охваченный воспоминаниями, Мочалов уже не различал лиц. Просто и плавно текла его речь, временами улыбкой освещалось лицо. Многое вспомнилось. Сергей, казалось, почувствовал запах весенних трав полевого аэродрома, увидел, как взлетели в тот день штурмовики, разбрызгивая грязь непросохших дождевых луж.

Шестеркой из-под низко нависшего над землей неба навалились они на вражеский аэродром. Сергей увидел в смотровую форточку крест бетонированных полос и длинные ряды самолетов. «Юнкерсы» и «мессершмитты» чернели на земле. На рулежных дорожках высились горы ящиков с боеприпасами. Сверху штурмовиков прикрывали истребители, готовые в любую секунду броситься на «мессеров», если те попытаются взлететь навстречу группе Мочалова. Но зеленые, тяжело нагруженные бомбами, «Ильюшины» появились столь внезапно, что ни один из гитлеровских самолетов не успел подняться. Стремительной была атака. Штурмовики ударили из пушек по самолетным стоянкам, сбросили бомбы на склад с боеприпасами.

— Еще заход! — скомандовал своим ведомым Моча-лов и первым спикировал на густо расставленные, подготовленные к дальнему полету «юнкерсы».

Навстречу блеснуло лохматое пламя зенитного орудия. Когда черная шапка разрыва возникает где-то поодаль, это значит, снаряд пролетел мимо. Но сейчас, после взблеска пламени, летчик не увидел черного клуба разрыва. Машину резко встряхнуло, Мочалов едва не ударился о приборную доску головой. Откуда-то хлынуло масло. Выводя самолет из пикирования, Сергей ощутил — штурвал стал тяжелым и машина слушается плохо. Стрелка прибора, показывающего давление масла, резко заколебалась. «Мотор!» — пронеслась тревожная мысль. Самолет может продержаться теперь считанные секунды. Первым намерением Мочалова было передать ведомым, чтобы «шли домой», но радиостанция не работала. Из передатчика торчали спутанные, оборванные провода. Впрочем, «Илы», израсходовав боекомплект, сами взяли обратный курс. Мочалов запомнил, как пронеслись они над его теряющей высоту машиной.

По счастливой случайности, самолет Сергея был подбит в то мгновение, когда шел курсом на восток и летчику не потребовалось делать разворота. Из последних сил Мочалов продолжал тянуть на себя штурвал, но машина тяжелела, кренилась вправо, и земля с каждой секундой неотвратимо надвигалась. «Только бы не на лес, только бы не на лес», — стучала в разгоряченном мозгу неотвязная мысль. Сергей боялся, что его планирующая машина, которую покидали последние признаки управляемости, пронесется над ровным и гладким полем и ткнется в маячивший впереди небольшой лесок. Все возможное сделал тогда Мочалов, чтобы укоротить полет смертельно раненного «Ила». Сквозь стекла очков видел он, как бежит под крылом теряющей скорость машины широкая степь. Промелькнул маленький хуторок, прилепившийся к шоссе. Сергей успел заметить, что от хуторка вслед за снижающимся штурмовиком, размахивая автоматами, бегут вражеские солдаты. Вероятно, фашисты решили взять советского летчика живым, потому что с земли по нему не было сделано ни одного выстрела. Не выпуская шасси, Сергей старался погасить скорость, сажая искалеченный самолет, и, когда увидел близко под собой землю, выдохнув полную грудь воздуха, выкрикнул: «Ну!» Звук резкого удара наполняет уши, звоном отдается в голове. Впереди возникает облако скрошенной в пыль земли, и сразу наступает тишина. «Жив!» Мочалов сильным толчком распахивает фонарь кабины и спрыгивает на землю… Он останавливается у разбитого, с болтающимися обрывками обшивки хвоста, выхватывает из кобуры пистолет. «Немедленно в лес! — решает Мочалов, услышав близкую автоматную очередь. — Живым не дамся!»