Девушка робко улыбается и не знает, куда ей податься. Фред предлаг ает ей ближайшие кусты.

Да, этакое — сбежала из дома, ищет приюта, — все мужчины слетелись, вожделеющие тела сомкнулись вокруг неё, всё зашевелилось — и внутри штанов, и снаружи, каждый рвётся промокнуть ей слёзки, которые пока даже не выступили, вытереть ей нос. Наперебой дают советы и осыпают неумелыми комплиментами.

Она пока ничего не понимает и почти рада такому вниманию, такому участию. Но вот, судя по выражению её личика, она учуяла вонь. До неё добрался аромат окруживших её мужчин.

Фред и Эдгар запечатлевают ей синхронный поцелуй — по одному в каждую щёку. Для них предпочтительнее всего было бы прямо тут же, на месте, благоговейно вылизать её ракушку. Она уже начинает задыхаться. Ей вливают подкрепляющий глоток вина. Они обнюхивают её, словно собаки. Эта картинка дорогого стоит. У Тома сперма уже из глаз брызжет. Я протискиваюсь вперёд и тоже принюхиваюсь к ней.

Все ей уже представлены — это Хаген, а я Фред, а вот это… Малышка принуждённо улыбается и уже прикидывает, как ей сбежать. Эдгар щекочет её, и она пищит, все ликуют, как будто развлекаются с маленькой зверушкой. Метис протягивает ей мороженое — ежевичное и лимонное. Теперь ей уже не так просто будет от них отделаться. Она берёт мороженое из вежливости, и все взгляды прикованы к её тоненьким губам, прильнувшим к тающему шарику. У всех потекли слюнки. Фред сейчас лопнет от похоти. Он лапает её, и с девочки слетают последние остатки наигранного чувства собственного достоинства. Глаза её неуверенно ощупывают плотный круг сгрудившихся бродяг, она мечтает высвободиться из прочной хватки Фреда. Ay того капает слюна. Эдгар пошёл судорогами. Том пытается казаться весёлым и рассказывает что-то про порнокино. Метис изображает хладнокровного мачо и втягивает животик. Просто настоящий концерт звериного гона и течки!

— Ну что, теперь ты довольна, а? Разом нашла столько друзей! Не бойся! Мы тебе споём колыбельную и приготовим мягкую постель — всю нашу одежду отдадим под это дело. А всем остальным тебя укроем.

Фред уже неприкрыто проводит лапой по её слабеньким грудкам. Теперь она окончательно поняла, куда попала, она дёрнулась, оттолкнула Фреда, но тот зажал её и впечатался губами в её рот. Она уже готова кричать и звать на помощь. Картина изменилась и утратила всю свою привлекательность. Я вдруг почувствовал прилив жалости. Насилуют растрёпанного позолоченного ангела. Больше я не мог это выдержать. Это было несправедливо. Просто скотство. Фу! Сохранять хладнокровие.

Я принимаю меры. Лилли и Лиана помогают мне. Они ещё не забыли, что сами женщины. Фред огорошенно уставился на меня.

Ну всё, это конец, думаю я. Сейчас он поднимет на меня руку, и я замертво рухну на землю. Воздух аж искрит от возникшего напряжения. Я вытаскиваю девушку из круга.

Лилли схватила Фреда за плечо, а Лиана напустилась на Эдгара.

— Придётся тебе ещё раз сбежать, и поскорее! — советую я малышке.

— А ты что, тоже с ними? — Её юное тело дрожит и приятно пахнет потом.

— Да, сегодня я побрился лишь случайно. Сколько тебе лет?

— Шестнадцать.

— Тогда возвращайся туда, откуда пришла. Тебе не справиться, ничего не выйдет.

— Почём ты знаешь? — Она с налётом гордости отводит со лба свои ломкие волосы.

— Я вижу это по твоему лицу.

— А что с моим лицом?

Я запинаюсь.

— Оно красивое. А теперь быстро дуй отсюда!

Она посылает мне на прощанье улыбку, поворачивается и медленно идёт вниз по уклону в метро.

Фред тяжело кладёт мне на плечо свою лапу. Я омертвело соображаю, какой вид мести он выберет.

— Ну и что всё это значит? — говорит он, и все дружно почитают за лучшее стоять и ухмыляться.

По кругу идёт фаталистическое пожимание плечами. Но ведь не думал же он всерьёз о реальной возможности секса с таким существом! Д ля него это был просто ритуал и обычный выход, с этим он давно уже смирился без возражений. И лишь из последних остатков самолюбия делал вид, будто был возможен какой-то другой результат.

Большого счастья здесь никто не ждёт — кроме меня. Я неисправим, я подобен мухе, которая упорно бьётся о стекло, пытаясь вылететь.

Я смотрю девушке вслед. Пока она не сворачивает за угол. Так много вокруг красивых девушек. Но глядеть — это, как видно, лучшее, что с ними можно делать. Мой взгляд превратится в шланг, чтобы всасывать их красивые личики.

Мальчишка на спортивном велосипеде объезжает металлические штанги, на каждой из которых закреплено по четыре прожектора, чтобы в тёмное время погружать площадь в море идиллического света.

Вот он не вписался в вираж — ив штангу лбом. Он ревёт, я смеюсь. Синтез — молчание. Вот так.

Слышен дальний гром. Скоро тучи выжмут друг друга. Но все как сидели, так и продолжают рассиживаться. Скамьи — из стальной проволоки, покрашенные в зелёный цвет, этот сетчатый узор так и отпечатывается на седалище. Фред тащится к фонтану, зачерпывает воду горстями и поливает свою полулысину.

Время сегодня движется на повышенной скорости. Скаковая лошадь среди подагрических кляч. Наполненный день. Теперь закапало более обнадёживающе, чем перед этим. К Мюнхенской Свободе примыкает супердорогой жилой район — из — за близости к сити и к Английскому саду. Поэтому здесь гораздо чаще, чем где бы то ни было в среднем, попадаются стройные, загорелые, эксклюзивно одетые люди. Обладающие гармонией равнобедренного треугольника. С любой стороны одинаково хорошо выглядят, так и пышут здоровьем.

Воспитанные дети, смуглые от постоянного пребывания на солнечной стороне жизни. Пустые франты. Подонки свободного времени, поддерживают себя в форме и немилосердно повышают свои жизненные потребности, — при этом они не ожидают от жизни ничего такого, чего нельзя было бы осуществить в течение ближайших десяти лет. Наборы органов, бессмысленно бороздящие пространство.

Я разглядываю мостовую.

Уложенные вытянутыми эллипсами булыжники надолго приковывают мой взгляд. Я как будто бы орёл, а булыжники — небоскрёбы, над крышами которых я парю. Улицы между небоскрёбами — коричневые и замусоренные — навод няются каплями дождя. Муравьи спасаются бегством.

— Я больше не хочу! — пьяно и громко выкрикивает Лиана — громче, чем случалось ей высказываться когда бы то ни было. — Я больше не хочу, — тупо повторяет она.

Что я вижу? У неё на глазах слёзы?!

— Что такое, что такое? — озабоченно кудахчет Эдгар и обнимает её колени.

— Всё одно и то же! — говорит Лиана и кусает ногти. — Всё одна только работа. Начхать на неё. Я не хочу здесь торчать! — Она встаёт. — С меня хватит! Я ухожу! Всё только работа! Если уж работать, так за хорошие деньги!

— И куда же ты собралась? — Эдгар в ужасе.

— Уйду! Но без тебя!

— Останься, останься же, прошу тебя! — Он крепко вцепился в неё, как обезьяний детёныш.

Лилли барабанит пальцами по вискам.

— Что за унылый и скучный народ! — недовольно ворчит она.

— Лиана, — говорю я поучающим тоном, — это всё чепуха! Где ты тут видишь работу? Это глупо, просто у тебя ипохондрия!

— Это работа! — упрямо настаивает она на своём. — Всё одна работа!

— Скажи это тем, кто роет каналы. Скажи это парням в рудниках!

— Пошёл ты со своими рудниками! Какие ещё рудники? Да и есть ли они вообще? А мы — работай, да? Кака всё это! После смерти наш пепел пойдёт на песочные часы!

Она разражается слезами. У Эдгара виновато отвисает челюсть, и он крутится возле неё, не зная, как угодить.

— Сидеть тут, попрошайничать и пить! Я сыта по горло! Мы что, в Калькутте? В Мали где — нибудь? Ведь мы живём в благополучном государстве! Мы же здесь в самой сердцевине сытого мира! Это же просто смешно!

— В Калькутте кто угодно может сидеть на улице, в этом нет ничего особенного…

— Заткнись! Может, ты сам себя считаешь за что-то особенное?

— Да.

— Терпеть вас больше не могу, все вы жопы, дырки вы от жоп!