– Верочка, что случилось? Ты плачешь из-за Стаса?

– Не говори мне больше о нем, – произнесла Вера сквозь рыдания. – Все кончено, мам.

– Он обидел тебя?

– Нет! – поспешила ответить Вера, понимая, что мама хочет сказать этими словами. – Он сделал хуже – он меня предал. Я какая-то не такая, не своя, – произнесла она, прислушиваясь к себе. – Во мне как будто что-то сломалось. Я ему верила, а он… – И слезы вновь полились из ее глаз. .

– Да, предательство – это очень больно. Это намного хуже, чем просто разочароваться в любви, – согласилась мама, протягивая ей пачку бумажных платков, предусмотрительно положенных в карман халата. – Но боль пройдет, Верочка. Не сразу, но пройдет, вот увидишь. Ты еще очень молода. А молодость обладает одним ценным даром – она умеет быстро залечивать раны.

Мама уложила Веру на подушку, подоткнула ей одеяло, как маленькой:

– Тебе нужно поспать.

– Поспать?! – горько усмехнулась Вера, стирая с лица скомканным платком мокрые дорожки. – Разве я смогу уснуть?

– Сможешь, – произнесла мама. – Прикажи себе и спи. А я посижу.

Не сразу, но все же Вера уснула. Переживания прошедшего дня сломили ее.

Она не слышала, как приоткрылась дверь, как в комнату заглянул отец.

– Уснула? – спросил он шепотом.

– Да, – ответила мама.

Они вышли на цыпочках, стараясь не потревожить ее нервный сон.

Вера спала, а в комнате родителей еще долго горел свет и шел очень нелегкий разговор. Ольга Сергеевна и Игорь Андреевич впервые за последнее время были откровенны друг с другом. Претензии, что накапливались годами, вдруг выплеснулись из глубины души каждого из них и принесли неожиданное облегчение. До этой ночи их брак напоминал давший трещину корабль, который медленно, но неуклонно шел ко дну. Под утро пришло понимание, что этот корабль еще можно спасти, вот только его нужно сильно подлатать перед тем, как продолжить плавание.

17

Просыпаться не хотелось. Хотелось лежать вот так, с закрытыми глазами, и ничего не делать. Но Вера заставила себя встать, одеться и выйти из комнаты. Несмотря на будний день, родители оказались дома. Мама была на кухне, отец в ванной. «Странно», – подумала Вера. Но странно не странно, а здороваться все равно придется.

– Доброе утро, – сказала она и озадаченно тряхнула головой.

Отец добривал бороду, с которой не расставался десять лет! «Боже! Какое у него открытое волевое лицо!» – изумилась Вера.

– Доброе утро, дочь, – как ни в чем не бывало ответил отец. – Тебе ванная нужна? Я скоро ее освобожу.

– Не спеши, – механически отозвалась Вера и пошла на кухню.

– Мам, что с папой случилось? Почему он решился расстаться с бородой? Ты уговорила?

– Он сам. Сказал, хватит строить из себя Карабаса Барабаса. А что, ты недовольна? – заволновалась мама, отвлекаясь от плиты.

– Напротив, потрясена. Оказывается, он еще молодой у нас.

Мама рассмеялась.

– Когда придешь в себя от потрясений, помоги мне с завтраком.

– А что нужно делать?

– Порежь хлеб, помидоры, приготовим салат и омлет.

Было так здорово чувствовать себя нужной, что Вера даже отвлеклась от своих переживаний. А потом она неожиданно осознала, что в их дом вернулось спокойствие, которого так не хватало, и ушла тишина, которая так изводила.

Резкий звонок напомнил ей, что там, за окном, есть и другая жизнь.

– Если это Стас, я не буду с ним говорить, – предупредила Вера.

Отец встал и пошел к телефону. Через минуту он вернулся.

– Да. Это был Стас, – ответил он на ее немой вопрос. – Я передал ему, что ты не хочешь с ним разговаривать, но он не поверил мне. Считает, что это мои происки.

– Пусть считает что хочет, – задумчиво отозвалась Вера. – Я не хочу ни говорить с ним, ни видеть его.

– Хорошо.

Отец не стал задавать Вере никаких вопросов.

Зачем? И так все было понятно.

А ближе к вечеру появилась Шурка. Нечто подобное можно было ожидать. Ведь воспользовался же Стас ее услугами в первый раз, посылая с запиской. Так почему бы не прибегнуть к ним снова?

Вера вышла с ней на лестничную клетку, не собираясь приглашать ее в дом. Шурка, видно, решила, что Вера не хочет, чтобы их разговор услышали родители.

– Что опять у тебя стряслось? – спросила Шурка, присаживаясь на подоконник. Она вела себя так естественно, что Вера была просто потрясена ее актерскими способностями. – Прямо как Монтекки и Капулетти в известной драме.

– Трагедии, – автоматически поправила Вера.

– Какая разница – все равно все умерли. Лучше скажи, чем опять твой Стас не угодил Игорю Андреевичу?

– Мой Стас? – спросила Вера, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно.

Меньше всего ей хотелось, чтобы Шурка заметила, как ей сейчас тяжело.

– А чей же еще? – беззаботно отозвалась та.

– А я думала наш, общий.

Взгляд Шурки•потерянно заметался.

– Ты… Я… я не понимаю, о чем ты говоришь…

– Все ты понимаешь, – оборвала ее Вера и посмотрела так, что у Шурки не осталось никаких сомнений.

– Откуда ты узнала? – Глаза Шурки округлились от страха. От ее былой уверенности не осталось и следа. – Львов по дури трепанул? Так Стас его убьет. Ты его не знаешь, – бессвязно лепетала она побелевшими губами, – если он что решил… Не веришь? Вот увидел тебя в баре и сразу заявил: «Приведи ее завтра на дискотеку». А я ему говорю: «Что, понравилась?» Так он мне знаешь, что ответил? «Она не ты». Это в смысле «не я», – пояснила Шурка так обыденно, как будто речь шла об установлении личности, а не о девичьей гордости. «За такую, как она, то есть за тебя, и умереть не жалко». Умереть! Представляешь?! Еще и денег мне дал. А потом сказал, чтобы я держалась от тебя подальше и чтобы не болтала лишнего. А я тебя все же предупредила, помнишь, насчет огня. – Губы Шурки жалобно скривились. – Вер, прости, а? Я же не думала, что так получится…

– Ты не думала, что я узнаю, – произнесла Вера сухо. – А это не одно и то же. Уходи. Ты мне больше не подруга. А может, ты ею никогда и не была. Правильно баба Зина говорила: «У тебя своя жизнь, у меня – своя». И что ты теперь будешь делать со своей жизнью, мне совершенно все равно.

Шурка шла по проспекту с поникшими плечами, будто ее гнул к земле ураганный ветер. А Вера стояла у окна, смотрела ей вслед и чувствовала к ней острую жалость, хотя должна была бы испытывать презрение.

А на следующий день вечером раздался звонок в дверь.

Отец посмотрел на Веру, убавил звук телевизора и пошел открывать. Они были дома вдвоем. Мама убежала в парикмахерскую, поскольку завтра у нее должны были состояться переговоры в главном офисе.

– Здравствуйте, Игорь Андреевич, – произнес Стас подчеркнуто вежливо. – Удивлен, вы и без бороды.

– Что тебе нужно, Стас? – сказал отец, так и не поздоровавшись в ответ.

– Я пришел извиниться. – Стас по-прежнему вел себя сдержанно, но Вера, стоявшая так, что Стас не мог ее видеть, по интонации его голоса чувствовала, как тяжело ему держать себя в руках.

– Я вчера утром вспылил, – говорил тем временем Стас, – нагрубил вам по телефону. Честное слово, мне очень жаль. (Внизу послышались голоса: кто-то шел пешком по лестнице.) – Можно, я войду? Мне бы не хотелось разговаривать через порог.

– А нам не о чем разговаривать, – с непоколебимой твердостью произнес отец. – Мне не нужны твои извинения, парень. И заруби себе на носу: если ты не оставишь мою дочь в покое, я обращусь в милицию. Думаю, тебе эти сложности ни к чему!

– Совершенно ни к чему, – неожиданно согласился Стас. – Простите, что доставил вам беспокойство, Игорь Андреевич.

Он пошел вниз, франтовато насвистывая.

– Спасибо, папа, – сказала Вера, когда отец закрыл дверь.

– Не уверен, что на этом все закончится, – задумчиво отозвался он. – Знаешь что, побудь-ка ты дома, пока я не утрясу кое-какие дела.

– Я не собираюсь прятаться, – ответила Вера, упрямо сжав губы.

– А никто и не заставляет тебя делать это. Просто не гуляй одна, особенно вечером.