Ульрих улыбнулся.

— Тут нет ничего смешного, мой мальчик, — сказал Хариш, — душители-фансигары убили сотни тысяч людей, принося жертвы своей богине Кали.

― И они тысячи миль добирались до Палестины, чтобы принести еще несколько жертв, — скептически промолвил рыцарь.

— Это дело немного сложнее, — прошептал старик, и было видно, что ему становится все хуже. — Мы поклонники бога любви Камы. Наши храмы соседствуют в Эллоре. Это город в Индии. Многие богатые и бедные люди приносили пожертвования в наш храм. Они просили бога Каму о любви, о счастье! Их дары предназначались прекрасному, любящему богу. Многие из них пропали по дороге, попав в кровожадные лапы этих убийц. Но этого им показалось мало, и они похитили сокровища из нашего храма, заявив, что все в мире принадлежит Кали, — старик замолчал, чтобы отдохнуть.

— Нам удалось выкрасть свои сокровища обратно…. пришлось бежать вместе с ними. Душители преследовали нас до самого Тебриза, но нам удалось скрыться от них. Нет, не удалось! — вздохнул старик, — нашли и в Акре.

— Я слабну, Ульрих, — после паузы продолжил Хариш, — поэтому буду краток. Он обвел взглядом вокруг и продолжил шепотом:

— Они в Петре. Ты должен забрать их, воин! Слушай меня! Пойдешь прямо по дороге в Петру. Найдешь там большую квадратную скалу — идол бога Душара. Когда родится новый месяц, положи ночью в щель с восточной стороны идола у его основания эту рупию царя Ашоки.

И старик протянул дрожащей рукой рыцарю золотую монету с дыркой, в которую был продет желтый шнурок…

— Следующим вечером на закате тебя будет ждать у дома Хазны брат мой Чандан, — продолжал старик, — у него на шее будет висеть эта рупия. Вот тебе половина карты. Другая у него.

Тут Ульриху показалось, что кто-то еще находится в коридоре. Он бросился туда и увидел, как слуга Хариша, встав на колени, вытирает кровавые пятна на полу. Успокоившись, он вернулся к умирающему. Старик, поняв его беспокойство, стал шептать ему на ухо:

— Он тебе ее передаст. Когда карта будет у тебя, нанеси вот эту жидкость на карту. Ложные знаки исчезнут. Она станет несколько иной и укажет дорогу к кладу. Заберите ценности и пустите на правое дело. Это благодарность вам за спасение моих девочек. Передай половину сокровищ моему брату. Он передаст их нашему народу. Стоимость половины клада так велика, что сделает вас счастливыми на всю оставшеюся жизнь. Не говори пока никому, не подставляй никого под удар богини Кали. Сразу не нужно ехать в Петру. Возможно, за вами следят. Через год. Или через два. Если с братом что-нибудь случится, его заменят. Этот ритуал передадут, как и положено, другому жрецу. Это наш секретный камень для связи, и он действует сотни лет. Главное, сохрани эту рупию древнего царя, волшебника Ашоки. На ней специальный знак. А теперь уходи. Пришло мое время!

Соперник

Русь, Псковское княжество, 1242 год

Прошло несколько дней. Ульрих стремительно шел на поправку. Почти не кашлял, хорошее настроение не покидало его. Во время процедур вел себя как послушный ребенок. Он понял, что напугал ее и решил не торопить события. Рыцарь согласился с ее небольшой просьбой — отрекомендоваться эстонцем — посланцем ее двоюродного брата из Ревеля. Мол, заехал известить, что брат скоро заберет ее, Радмилу, к себе в Ревель. Но потом простыл и заболел. Так, мол‚ и застрял в ее доме.

В сосновом лесу, окружающем избу Радмилы, наступила настоящая весна. Природа как будто понимала, как мало отпущено теплого времени на севере и спешила изо всех сил. Моментально появилась молодая листва, и убогость маленького домика была надежно прикрыта роскошной буйной зеленью.

— Еще неделька — и в орден, — думал Ульрих. Но отчего-то все время откладывал день отъезда. Почему он не спешит домой, к братьям, рыцарь и сам до конца не понимал. Даже в глубине души он не желал себе признаться, что его спасительница и есть основная причина такой медлительности. Зарождающее чувство к прекрасной язычнице пугало его и настораживало. После разбитой первой любви Ульрих наглухо закрыл свое сердце, а с женщинами встречался лишь в случае крайней необходимости.

Перестав его опасаться, Радмила тащила мужчину в лес. С восхищением показывала выводок куропатки, маленьких лисят, гревшихся на солнце. Все это время Ульрих спрашивал у нее слова незнакомого языка. Записывал на кусках бересты, чтобы получше запомнить непривычно-сложные чужие слова. В свою очередь, и Радмила не отставала от него. Они с удовольствием обучали один одного. И уже довольно хорошо понимали друг друга.

Как-то раз они поехали на речку, где Ульрих наловил рыбы, а Радмила, подвесив котелок над костром, сварила вкуснейшую уху. Май выдался в этом году теплым, и они, расстелив дерюжку на молодой зеленой траве, улеглись на солнышке, греясь в его ласковых лучах. Вокруг было очень приятно, цвели полевые цветы, летали нарядные бабочки, жужжали трудовые пчелы. Цветы, на первый взгляд не очень роскошные, благоухали необыкновенно сильно и сладко. Эти запахи, безмятежная жизнь всевозможных маленьких существ, стрекочущих, порхающих возле разомлевших на солнце молодых людей, вызывали у Ульриха странные, никогда раньше не посещавшие его мысли.

Молодой мужчина, шесть лет проведя среди жестоких, фанатичных воинов-монахов, с этой стороной жизни уже совсем распрощался. Оказывается, мир самодостаточен и прекрасен, и люди, которых они считали язычниками, живут в гармонии с ним. Они были бы счастливы, если бы проповедники распятого бога, который и сам себя не смог защитить от страданий, оставили их в покое. Радмила спасла его из сострадания — чужого воина, человека, который был послан алчными вождями, чтобы забрать у ее народа право на ту жизнь, какую они выбрали для себя сами.

— Интересно, как бы поступила немецкая женщина, если бы в таком же положении оказался русич? — он не сомневался, что, например, Хильдегард, сразу же сдала бы раненого русича властям. Значит, он видит солнце, голубое небо, цветы, слышит журчание воды в реке лишь потому, что у этой девушки другие представления о том, кто должен жить, а кто умереть?

Опираясь на локоть, он искоса наблюдал за красавицей. Она лежала, прикрыв ладонью глаза от горячих лучей солнца. Было жарко, и она немного развязала свою рубашку. Ее очаровательное лицо были безупречным. Золотисто-каштановые локоны выбились из косы и крутыми колечками обрамляли слегка вспотевший высокий лоб. Длинные шелковистые ресницы, небольшой носик, изящно очерченная линия подбородка…. алый рот восхитительно мал, так и манил к поцелуям.

Он стал водить травинкой по пухлой нижней губке. Потом тихонько прикоснулся губами к соблазнительному рту. Моментально взметнулись опахала ресниц, и васильковые озерца с укоризной посмотрели в нахальные зеленые глаза Ульриха.

— Но я не виноват, что ты так красива, дорогая! Это просто не в моих силах ― находиться рядом с тобой и не мечтать о поцелуе. Тебе говорили русские парни, что ты прекрасна?

— Ульрих, тебе было когда-нибудь жаль тех людей, у кого ты и твои друзья отнимали жизнь? Ведь они тоже мечтали о счастье, о любви? — вдруг внезапно задала она странный вопрос, который совершенно не соответствовал этому чудесному дню и романтическому настроению рыцаря.

— Но ведь все мужчины убивают, дорогая! И здесь я ничем не отличаюсь от русских. Такими нас создал бог! — серьезно ответил он.

— А бог ли? Может, это змей Индрик соблазнил вас гордыней и алчностью! Каждый сам должны сделать свой выбор, не оглядываясь на других! Ты, конечно, не можешь не защищаться от разбойников, но жить убийством, строить свое счастье на крови? Неужели нет никакого другого выхода?

— Какие грустные разговоры ты заводишь в такой чудесный день! Обещаю подумать о твоих словах, если разрешишь поцеловать себя! Это очень хороший способ перевоспитания мужчин! — распутный взгляд Ульриха спустился ниже, где рубашка, развязанная из-за сильной жары, открывала пухлые белоснежные бугорки. Рука совершенно самостоятельно, без какого-либо приказа с его стороны, пробралась под девичью рубашку и стала поглаживать полную грудь девушки. Желание, так долго подавляемое рыцарем, становилось неуправляемым — от боли даже скрутило низ живота.