Заметив, как жадно Черный смотрит на его куртку, Ромочка решил ее убирать. Всякий раз, снимая ее в логове, он вешал свою драгоценную куртку на балку — повыше. Куртка грела его в самые лютые холода. Жить стало проще. И людям больше нравился нарядный маленький попрошайка. Ромочке даже стали больше подавать. Многие люди тоже надевали на себя звериные шкуры. Хотя от них сильно пахло духами, Ромочка чуял запахи овцы, лисицы и других неизвестных зверей. Благодаря куртке он ощутил свое родство с этими людьми, закутанными в меха. Однажды, оказавшись в ярко освещенном переходе, он вдруг заметил, что его куртка ярко-голубая сверху, и очень удивился.

Мороз крепчал. Даже голубая куртка больше не согревала Ромочку. Всякий раз, забираясь далеко от дома, он боялся замерзнуть. Иногда он заходил на теплую станцию метро, но не дальше и, греясь в тепле, с ужасом представлял, как побредет потом домой.

Еды не хватало. Изголодавшийся Ромочка все чаще смотрел не в лица прохожих, а на еду, которую они несли в руках. Добираться до «Рима» стало невозможно. Ромочка надевал на себя все подарки Лауренсии, а сверху закутывался в одеяло.

Одетый таким образом, окруженный собаками, в логове он более-менее отогревался. По улицам стало очень трудно ходить в толстой многослойной одежде, да приходилось обеими руками придерживать одеяло. Поэтому дальше метро Ромочка не добирался. Домой он всегда возвращался закоченевший. Пока стая жадно пожирала принесенную им добычу, он отыскивал самую сухую собаку и сворачивался рядом с ней клубочком, трясясь и дрожа всем телом. Ромочка нетерпеливо тявкал на собак, торопя их скорее ложиться. Все уже знали, что делать, укладывались вокруг него, довольно вздыхая, а он с довольным видом гладил их. Даже в логове он не снимал варежек.

Ромочка проводил в метро много времени и уходил, когда надеялся, что другие собаки успели что-нибудь раздобыть, или когда его пакет наполнялся доверху. Мало-помалу о нем услышали те, кто и раньше делился с ним объедками. Домашние люди приносили ему еду. Бывало, помогали и по-другому. Одна худая старушка как-то подарила целый черствый пирог и толстые взрослые варежки; в другой раз дворник бросил перед ним на землю шерстяную шапку с ушами.

Однажды, выйдя на улицу из дверей метро в серый верхний мир, Ромочка потянул носом и почуял благоухание. Началась оттепель.

Увидев его, Лауренсия расплакалась и поцокала языком, заметив, как он отощал. Она все подкладывала и подкладывала ему добавку. Пока Ромочка и собаки насыщались, она смеялась и пела песни. Ромочка вежливо спросил, как у нее дела — не слишком ли докучает милиция. Лауренсия хлопнула в ладоши, как будто раздавила комара.

— Когда-нибудь крыша рухнет! — беззаботно сказала она, и Ромочка заулыбался, хотя понятия не имел, о чем она говорит. К ужасу и радости Ромочки, она даже, затаив дыхание, порывисто обняла его.

Их городские охотничьи угодья значительно расширились. С одной стороны их территорию ограничивало шоссе. Оно проходило с той стороны, откуда восходит солнце. На шоссе день и ночь ревели машины, а утром и вечером по обочинам сновали пешеходы. От рассвета до заката южной границей служила широкая бурая река. Река текла очень далеко от их логова; добраться до нее стало возможно только после оттепели. На дорогу до реки и обратно уходила вся ночь — от заката до рассвета. Между рекой и восходом солнца находился ресторан «Рим». С севера, с той стороны, откуда являлись Чужаки, границей служила опушка дикого леса, которого боялась даже Мамочка. На опушке они часто чуяли лосиные следы.

В пределах Ромочкиных охотничьих угодий находились несколько станций метро. Постепенно он изучил их все. Впрочем, весной и летом многое менялось. Заметив Ромочку на станции, служащие метро или милиционеры гонялись за ним. Время от времени в метро вообще не пускали собак. Пассажиры обходили Ромочку стороной, зажимая носы. Все глазели на него и хмурились гораздо чаще, чем зимой.

Теперь Ромочка спускался в метро не только для того, чтобы погреться. Он наблюдал за людьми. Дальше, глубже под землей, ходили поезда. Ромочка слышал и чуял их; он даже смутно помнил их. На «своей» станции он проходил дальше вестибюля. Мимо ларьков шел ко входу в просторный зал, где проход к эскалаторам охраняли турникеты. Эскалаторы спускались в какую-то бездонную пропасть. Ромочка следил, как люди поднимаются из пропасти и спускаются туда; наблюдал, как пассажиры покупают билеты, проходят через турникеты и скрываются из виду. Скрываются постепенно: сначала ноги, потом туловища, потом головы. С другой стороны той же бездонной пропасти появлялись сначала пустые лица, потом неподвижные плечи, руки, ноги. Наконец, снизу выныривали туфли и ботинки, люди оживали и сходили с эскалатора.

Ромочка начал таскать с собой в карманах монеты. Однажды он, расхрабрившись и насупившись, подошел к кассе. Отступил на шаг, чтобы кассирша его заметила, и протянул руку к окошку. Он испугался, поняв, что не дотягивается до тарелки, куда все клали монеты. Наблюдал он достаточно и видел, что часто люди дают кассиру монеты и получают билет, не говоря ни слова. Поэтому он молча ждал, а сердце билось все чаще. И все получилось! Скучающая кассирша, едва мазнув его взглядом, протянула билет и еще две монеты сдачи. Тот первый билет Ромочка потерял по пути домой.

Освоился он быстро. Если кассирша чего-то ждала или рявкала на него, он давал ей еще монету. Иногда кассирша, как в том самом первом случае, вместе с билетом давала ему другие монетки. Процесс оказался очень интересным. Правда, собаки ничегошеньки не понимали, как ни старался Ромочка растолковать им про билеты.

Через какое-то время, наловчившись покупать билеты, Ромочка решил пойти дальше. Надо сунуть билет в щель и пройти через турникет — как делают все пассажиры. Он долго и пристально наблюдал за людьми. Все совали билеты в щель, а потом забирали их и шли. Если не накормить щель билетом, турникет оживал и злобно выставлял наперерез пассажиру металлические брусья. Брусья больно били по ногам. Белая могла проползти под турникетом — до нее брусья не дотягивались. Ромочка старался ей объяснить. Он не раз видел, как подростки перепрыгивают брусья, а собаки проползают под ними, и металлические руки их не бьют — не могут.

Часами он сидел и думал, отваживаясь на решительный шаг. Он столько раз представлял себе, как пройдет турникет, что, когда встал и зашагал к нему, все было как во сне.

Эскалатор показался ему бесконечным. Белая съежилась на ступеньке рядом с ним и прижалась дрожащим телом к его коленям. Ее ужасно напугал лязг турникета у нее над головой. А теперь еще и движущаяся лестница! У самого Ромочки от страха подкашивались ноги. Страх мешался с волнением и радостью; у него закружилась голова. Он как будто пересек невидимую границу и ступил на чужую территорию.

Наконец, они сошли с проклятой лестницы, и Ромочка разинул рот от изумления. Никогда еще он не видел такую красоту! Они очутились в сводчатом зале, увешанном по бокам и сверху разрисованными панелями. Ромочка долго глазел на них. Вдруг послышался страшный грохот; воздух сотрясся. Белая метнулась в сторону, но Ромочка схватил ее, прижался к ней, зарычал ей в ухо. Он с трудом удерживал ее на месте, потому что Белая выдиралась изо всех сил. Грохот перешел в визгливый металлический лязг, и вдруг к платформе подкатил поезд. Он перестал рычать и затих. Ромочка и Белая все стояли у самого эскалатора, мешая пройти спешащим пассажирам. Их толкали и ругали. Поезд снова залязгал, загрохотал и, извиваясь, как змея, уполз в черную дыру туннеля. Ромочка не выпускал дрожащую Белую. Она боялась, потому что не знала, как выбраться из этого страшного места. Многочисленные ноги пассажиров не позволяли разглядеть другой эскалатор.

С трудом он повалил ее на бок и уселся на пол, между урной и тяжелой деревянной скамьей. Сидящие на скамье пассажиры дружно потянули носами, все как один вскочили и поспешно отошли подальше. К противоположной платформе с лязгом и грохотом подкатил еще один поезд, высадил пассажиров, принял в себя других и, громко щелкнув дверьми, издал перед отправлением пронзительный гудок.