— Je vous souhaite une bonne nuit.

И снова я удовлетворила его скуку. Он захлопнул дверь за собой. Он прочел Веркора — прочел «Молчание моря»⁶² — трактат французского Сопротивления, по моей рекомендации! Как иначе?..

У него могут быть неприятности из-за этого. Он завел меня в тупик. Полагаю, это взаимно.

—

На этот раз я точно знаю, на чем остановилась. Точно знаю, где мы были. Где была Мэдди.

В течение энного количества времени четыре разных человека проверяли книги назначений, парашюты и прочие бумаги. Провели инструктаж для Мэдди, сообщили, кого нужно будет подобрать на обратном пути, проверили карты и маршруты, дали ей позывной, которым необходимо было пользоваться, пока она не доберется до Франции (естественно, «Венди»). Сержант полиции попытался всучить ей револьвер. «Все пилоты подразделения берут оружие, направляясь во Францию», — на всякий случай уточнил он. Но она все равно отказалась.

— Я не в КВС, — сказала Мэдди. — Я гражданская. Это нарушение международного соглашения о вооружении гражданских лиц.

Поэтому он дал ей ручку — та называлась Этерпен — поистине удивительная вещь, не оставлявшая клякс и высыхавшая мгновенно. Он сказал, что они заказали тридцать тысяч таких для КВС, чтобы писать ими в воздухе (во время навигационных исчислений), и благодарный офицер КВС контрабандой вывез одну ручку из Франции для Питера, который отдал ее сержанту, а тот, в свою очередь, подарил ее Мэдди. Сержант велел отдать ее кому-то еще, когда она завершит свою миссию. Ручка ему очень нравилась.

Мэдди до смешного дивилась своей ручке. (Тогда я не оценила так понравившийся ей бесконечный запас быстросохнущих чернил, но теперь понимаю всю прелесть.) Ее также тешила мысль о том, что после успешной операции ручку нужно будет передать кому-то другому в качестве подарка — вариация принципа перевозок в ее работе. Она шепотом призналась своему пассажиру:

— В любом случае, я даже не знаю, как пользоваться револьвером.

Это утверждение было не до конца правдой, так как во время второй и третьей поездки в Крейг-касл Джейми научил ее стрелять, и она даже сумела подстрелить аж двух фазанов с двадцатого калибра Квини. Но Мэдди была... или есть? Ладно-ладно, была. Мэдди была слишком скромной.

— Готова немного попрактиковаться в приземлении? — обыденно спросила Мэдди у своего пассажира, будто Ормэ являлся рядовым пунктом назначения вроде Оаквэй. — Они зажгли ложные сигнальные огни на поле для тренировок. Я нечасто приземлялась ночью на освещенную полосу, поэтому мы спрыгнем туда, прежде чем отправиться дальше.

— Хорошо, — согласилась ее пассажирка. Не существовало ничего, что сейчас могло бы испортить им настроение — одна из них была на пути во Францию, а вторая вела самолет. Все было готово к отправке, кроме Квини, — сержант подал ей руку при подъеме по лестнице в хвостовой части самолета.

— Погодите, погодите! — Она бросилась к Мэдди. Мэдди выглядела напуганной. Какое-то время они стояли, обнимаясь, словно выжившие после кораблекрушения.

— Вперед! — сказала Мэдди. — Да здравствует Франция!

Союзное вторжение Двоих. Мэдди совершила три идеальные низкие посадки на освещенную полосу, но ее желудок начал выделывать кульбиты из-за того, что луна пропадала из виду, как бывало раньше, когда над Пеннинами портилась погода. Она установила курс на Францию.

Заградительные аэростаты Саутгемптона плавали в лунном свете подобно призракам слонов и бегемотов. Мэдди миновала серебристый пролив Те-Солент и остров Уайт, оказавшись над истерзанным войной Ла-Маншем. Гул двигателя смешался с голосами ее пассажиров, напевающих через интерком «Последний раз, когда я видел Париж».

— Вы слишком жизнерадостные, — грозно ворчала Мэдди. — Отнеситесь к делу серьезнее!

— Нам приказано все время улыбаться, — сказала Квини. — Это первый пункт в руководстве инструктора УСО. Ведь люди, которые улыбаются и поют, вряд ли замышляют контратаку. Если ты бродишь кругами с встревоженным видом, рано или поздно кто-то задумается, чем вызвана твоя тревога.

Мэдди ничего не ответила и после получаса полета над безмятежной, гладкой бесконечностью серебристо-черного Ла-Манша Квини вдруг спросила:

— О чем ты беспокоишься?

— Над Каном⁶³ облачно, — сказала Мэдди, — а в облаках виднеются проблески света.

— Проблески света?

— Какое-то розоватое мерцание. Возможно, молния. Может, стрельба. Или эскадрилья бомбардировщиков. Нужно немного изменить курс, чтобы обогнуть вспышки.

Забавно. Кого заботят вспышки в облаках? Но давайте-ка изменим курс. Ведь мы туристы. Альтернативный маршрут Мэдди пролегал через Нормандское побережье, прямо над Мон-Сен-Мишелем, островной цитаделью, сияющей в лунном свете и отбрасывающей длинные тени на пучину залива, который переливался словно пролитая ртуть. Лучи прожекторов пробежались по небу, но упустили серый Лизандер. Мэдди установила новый курс на Анже.

— По этому курсу лететь меньше часа, — сказала Мэдди своему пассажиру. — Ты что, до сих пор улыбаешься?

— Как идиотка.

После этого — трудно поверить, но да — полет был весьма скучным. Французская сельская местность была не такой захватывающей в лунном свете, как Ла-Манш, и после продолжительных попыток что-то рассмотреть в непроглядной тьме Квини уснула на полу кабины, свернувшись калачиком среди картонных коробок и спутанных проводов и положив под голову парашют. Это было похоже на сон в машинном отсеке мельницы — безгранично шумно, но поразительно размеренно. Последние несколько недель она была крайне взбудоражена, но в эту ночь все как рукой сняло.

Она проснулась от того, что ее внезапно отбросило в задний конец фюзеляжа, придавив одиннадцатью ящиками. Она не пострадала и не испугалась, но была крайне дезориентирована. В ее подсознании гремело эхо адского взрыва, ведь ее разбудил именно он, не удар. В иллюминаторы задней кабины бил оранжевый свет. Едва успев понять, что Лизандер в ужасающем кульбите устремился к земле, она потеряла сознание от усилившейся гравитации.

— Ты меня слышишь? С тобой все в порядке? — раздался в интеркоме полный отчаяния голос Мэдди. — О боже, еще один... — Над плексигласовым козырьком изящно пролетел прекрасный белый шар огня. Беззвучный, он ярко осветил кабину пилота. Слишком ярко, словно луч прожектора. Ночному видению Мэдди пришел конец.

— Управляй самолетом, Мэдди, — бормотала она себе под нос. — Управляй самолетом.

Вспоминаю ее три года назад, дрожащую, в слезах, сжавшуюся от страха под пулями. И вспоминаю в ту ночь, ведущую подбитый самолет сквозь стену вражеского огня во тьме зоны боевых действий. Ее лучшая подруга, пытаясь подняться на ноги в хвостовой части самолета, дрожала от ужаса и любви. Она знала, что Мэдди благополучно посадит самолет или умрет, пытаясь это сделать.

Мэдди сражалась со штурвалом так, будто он был живым человеком. В кратких белых всполохах огня виднелись ее запястья, белые от напряжения. Она облегченно вздохнула, когда почувствовала на плече крепкую хватку маленькой руки своей пассажирки.

— Что происходит? — спросила Квини.

— Проклятые зенитки в Анже. Они задели хвост. Думаю, это была артиллерия, а не ночной истребитель, иначе мы были бы уже мертвы. У нас нет шансов против Мессершмитта 110.

— Я думала, мы падаем.

— Пришлось сигануть вниз, чтобы потушить огонь, — мрачно сказала Мэдди. — Приходится уходить носом вниз как можно быстрее, чтобы ветер задул пожар. Словно гасишь свечу! Но управление хвостовой планкой отключилось или... Это... — Она стиснула зубы. — Мы идем по курсу. Все еще в целости и сохранности. Потеряли высоту из-за маневра, но нам нужно просто подняться выше, так что это не проблема. Только вот если мы поднимемся выше, нас смогут засечь радары фрицев. Самолет еще исправен, и мы управились достаточно быстро, поэтому не отстаем от графика. Но, думаю, тебе стоит знать — ах, мне будет слишком тяжело приземлиться. Так что, может, тебе придется еще разочек прыгнуть с парашютом.