Но это было еще не все. Под тканью взаимопроникающих голосов прослеживалось мрачное пение: неуклонно нарастающий бас, напоминавший о гармоническом истоке, арии. По мере развития канона басовая партия расширялась, сопровождая верхние голоса во все более коротких нотах. Обойтись без баса, казалось, было уже невозможно, он вмешивался во все происходящее и становился неотъемлемой частью целого.

Отец знакомится с ребенком на девять месяцев позже матери. Он как бы отстает. Он никогда не узнает, что такое физическое единство. Время от времени отцу удается почувствовать пятку дочери, бьющей по стенке материнского живота; он видит, как из недели в неделю растет живот, — феномен, за которым можно наблюдать лишь на расстоянии, пусть и небольшом. Точно так же он будет потом лицезреть и насильственные роды.

Отец ездит в больницу. Покупает гигантский букет синих цветов. Обзванивает друзей и родственников. Делает первые покупки после того, как привозит домой мать и ребенка. Находится рядом, когда ребенок ест. Для него малышка — новый член семьи, только что к ним присоединившийся. Он пугается, услышав ночью ее дыхание. Нас теперь трое! Сей факт застает его врасплох.

Сближение наступает постепенно. Отец вынимает ребенка из люльки. Ребенок ощущает новый, незнакомый запах, слышит низкий голос. Когда отец трубя высмаркивает нос, малышка пугается и плачет. Вскоре она понимает: он такой, так он звучит, он тоже с нами.

Все ближе подбирается бас к двум голосам в каноне. Обойтись без него уже невозможно.

Рано утром подъезжает отец. Большой семейный автомобиль протискивается в узкую улочку, где живет дочь. Стоит ли она уже в дверях, с чемоданом и рюкзаком? Светло-серый фасад блестит на солнце. Захлопывается окно на четвертом этаже. Отец паркует машину на свободном месте для инвалидов напротив входа в дом. Веселый и расслабленный, он отвезет потом дочь в аэропорт Схипхол, откуда она отправляется на недельные каникулы в Италию. Сначала надо подхватить на станции двух ее попутчиц, они уже ждут: рядом яркие сумки, на носах солнечные очки. В машине женщины не умолкают, перебрасываясь репликами как шариками для пинг-понга. Им уже под тридцать, но сейчас они ведут себя как девчонки. Запаслись гламурными журналами, прикупили новые купальники, блестящие майки и играют в каких-то там «Ангелов Чарли».

Отец уточняет, взяли ли они машину напрокат, кто сядет за руль (ведь ехать по Апеннинам придется ночью) и не собираются ли они перед этим выпивать. А то прилетите и сразу закажите виски, коктейли или этот, как там его, красный горький напиток — кампари! — и навеселе через горы!

— Не волнуйся, папа, — говорит дочь, у которой нет водительских прав. — Мы не будем пить. Я обещаю сверять маршрут с картой. Мы уже взрослые!

Она размахивает старой дорожной картой Италии.

— Мама дала. Посмотреть, где мы были раньше. Там отмечено. Скоро я снова все это увижу.

У одной из них с собой профессиональная камера, другая говорит по крошечному телефону. Звонит мобильный дочери. Она постоянно висит на телефоне, думает отец. Ее друзьям всегда удавалось ее найти — еще задолго до изобретения сотовой связи. Стоило ей снять пальто, едва переступив порог их дома — куда она заглядывала на ужин или приезжала позаниматься в тишине, — как тут же раздавался звонок. Звонили ей.

— Да, деньги взяла. Паспорт тоже. Сейчас едем мимо «Макдоналдса». Как только начнется посадка, я тебе позвоню.

Она кладет телефон в сумку, какую-то детски миниатюрную плетеную корзинку.

— Это мама. Меня тошнит. У меня предотъездной мандраж.

Подруги смеются.

В аэропорту отец помогает загрузить чемоданы на тележку.

— Черт, какое столпотворение!

Они присоединяются к длинной, извивающейся очереди к регистрационной стойке и тут же начинают обсуждать других пассажиров, придумывая им имена, биографии, направления полета.

Отец остается за серебряной чертой перед паспортным контролем. Он смотрит, как его дочь шутит с охранником; как, все же слегка нервничая (как будто ее можно в чем-нибудь уличить?!), почти застенчиво проходит через металлодетектор и радостно прыгает, когда сигнализация не срабатывает. Потом все трое машут ему и театральными жестами указывают на магазин спиртных напитков; они сгибаются пополам от беспричинного смеха, дочь роется в сумке в поисках посадочного талона — уже начинается, нет, слава Богу, нашелся в кармане брюк; подруги обнимают ее и уводят. Отец видит, как похищают его дочь, увозя ее к дворцам наслаждений, многолюдным пляжам, дискотекам, тратториям, в дом, кухню или постель ее итальянского приятеля, с которым она познакомилась в прошлом году. Последнее, что он видит, — ее детский профиль, приоткрытый в улыбке рот, стремительное движение головы, разлетающиеся, как в рекламе, волосы…

— Оно еще там! Озеро, где мы тогда были, где продавали сорок сортов мороженого! Мы там остановились. Я его узнала. Я тогда еще хотела искупаться, но ты не разрешила, потому что начиналась гроза, помнишь?

— Тебе было тогда двенадцать, — говорит мать. — Это было пятнадцать лет назад. Как здорово, что ты туда заехала.

Отец и мать пересекают Северную Германию, держа путь в Швецию, на родину отца. Дочь едет в южном направлении в другую сторону Европы. Они все дальше отдаляются друг от друга. Мать и дочь сидят в разных машинах и, прижимая к уху телефон, пытаются перекричать разделяющее их расстояние.

В Италии каждый день праздник, три подруги ни в чем себе не отказывают. Они гостят у знакомого дочери.

— Он считает, что мы сами должны готовить, мам! Говорит, что место женщины на кухне. А мы идем в ресторан. Он сердится.

Полудни на переполненных пляжах, беседы, шутки. Вечера в душистых садах, сигареты, вино.

— Я купила шикарные туфли, покажу, когда приеду. И новые солнечные очки. Не прочитала ни строчки! Вчера пела в ресторане, там играл оркестр. Просто подошла к ним, спросила, что они знают. Ударник немного говорил по-английски. Было здорово! Сегодня у меня ужасное похмелье.

Мать ищет следы грусти в голосе дочери — каникулы с подругами заменили несостоявшуюся поездку с бывшим возлюбленным. Решения принимались молниеносно: роман оборвался, слезы лить некогда, немедленно уезжаю в утешительное путешествие. Подруги — это надежность. С подругой можно поссориться, после чего поговорить по душам и помириться. К подруге можно приехать, когда тебе плохо и не хочется спать в одиночестве; ты можешь забраться к ней в постель; она поставит рядом таз, если тебя будет тошнить. Подруга — это навсегда. Она пойдет с тобой в эту зловещую клинику, чтобы сдать анализ на половые инфекции; а ты поддержишь ее в трудный момент развода родителей. Подруги — это канва, по которой ты вышиваешь свою жизнь. Надежность.

Год взрослой жизни после того, как все трое окончили учебу, отнял у них все силы. Взрослеть тяжело и пока неохота. Отныне все будет по-другому; в перерывах между нравоучениями итальянского хозяина они, потягивая вино в саду, строят планы на будущее. Надо кончать с этой ужасной работой в офисе — дочь серьезно подумывает стать учителем и собирается полгода поработать, заменяя других учителей в школе, чтобы посмотреть, справится ли она.

Конечно, ты справишься, думает мать. Ты создана для этой профессии, ученики будут тебя обожать. Но вслух она этого не произносит. Никакого давления, никакого «я знаю лучше», прикуси язык и молчи.

— Был вечер, — говорит дочь. — Мы сидели на пляже, было еще тепло, но народу заметно поубавилось. Мы сидели там одни и смотрели на море. В полной тишине. Я убрала в пучок свои клейкие от соли волосы и подумала: начну новую жизнь. Буду аккуратно вести бухгалтерию, требовать возврата налога, оплачивать счета, играть на гобое в оркестре, отвечать на письма, убирать дом, вовремя стирать одежду. Когда я поделилась всем этим с подругами, они расхохотались. А я все равно начну новую жизнь.