Лакей ушел, чтобы отдать переданное ему приказание, и Михаил остался в комнате один. Сквозь широкое окно врывался поток солнечного света, ярко освещавшего письменный стол и всеми цветами радуги искрившегося на бриллиантах орденской звезды.

— Что ты здесь делаешь? — спросил вдруг детский голос.

Михаил обернулся. На пороге спальни, дверь которой оставалась открытой, стоял ребенок — маленькая девочка лет восьми, удивленно смотревшая на чужого.

— Я жду, — коротко ответил Михаил.

Должно быть, девочка — это была Герта, дочь скончавшегося графа Штейнрюка — удовольствовалась этим ответом, потому что она подошла к догоравшему камину и принялась дуть туда, любуясь, как от ее дыхания по головешкам пробегают искры. Наконец эта забава надоела ей, и она вновь обратила свое внимание на чужого юношу.

— Как ты попал сюда? — спросила она, подойдя к нему.

— Из леса, — также кратко, как и прежде, ответил Михаил.

— Далеко отсюда?

— Очень далеко.

— Тебе понравилось у нас в замке?

— Нет.

Герта с крайним изумлением посмотрела на него. Она задала вопрос только из снисходительности, а этот чужак вдруг заявил ей, что ему не нравится в графском замке! Девочка задумалась, как ей отнестись к этому. Но тут ее взгляд упал на шляпу, которую держал в руке Михаил: она была украшена веткой больших чудных подснежных роз.

— Что за прелестные цветы! — восторженно воскликнула она. — Дай мне их! — и, жадно протянув маленькую ручку, она отцепила ветку, прежде чем Михаил успел сказать что-либо.

Он, видимо, был поражен, что так бесцеремонно распоряжаются его собственностью, но не сделал ни малейшей попытки помешать ей.

Завладев цветами, девочка отошла к камину и уселась там в кресло. Это было очаровательное создание, нежное и стройное, словно эльф. Рыжевато-золотистые волосы густым каскадом ниспадали на черный креп траурного платья и окружали прелестное личико девочки своеобразным ореолом.

Усевшись, Герта принялась доверчиво болтать с Михаилом и рассказывать ему всякую всячину. И — странное дело! — мало-помалу Михаил подходил все ближе и ближе к девочке, стал все охотнее и охотнее отвечать на ее расспросы. От этого ребенка исходила какая-то неведомая сила, которой Михаил не мог противостоять.

Разговаривая, Герта играла с цветами. Наконец, они надоели ей, и маленькая ручка принялась небрежно ощипывать белые лепестки.

Увидев это, Михаил нахмурился и сказал просительным тоном:

— Не надо ощипывать! Цветы было трудно найти!

— А мне они надоели! — объявила Герта, не прекращая своего разрушительного занятия.

Тогда Михаил без всяких околичностей схватил девочку за руку и силой заставил прекратить ее занятие.

— Оставь меня! — гневно крикнула крошка, изо всех сил стараясь освободиться. — Мне надоели твои цветы, да и ты тоже. Уходи прочь!

Теперь уже не одно детское упрямство звучало в ее словах. Это «и ты тоже» было произнесено с таким презрением, что Михаил сразу выпустил руку девочки, но в тот же момент выхватил из ее рук цветы.

Герта соскочила с кресла, губы ее задрожали, словно перед взрывом рыданий, но глаза метали гневные молнии.

— Мои цветы! Отдай мне мои цветы! — крикнула она, топая ногами.

В этот момент из кабинета вышел Вольфрам. Должно быть, он был отпущен очень милостиво, так как казался весьма довольным.

— Ну, пойдем домой, Михель! — сказал он своему питомцу.

Герте был знаком лесник, который всегда появлялся в замке во время больших охот, и, зная, что он — служащий ее отца, она» сразу поняла, что с его помощью может добиться своего. Поэтому она сейчас же обратилась к нему.

— Я хочу получить мои цветы! — воскликнула она с резкостью избалованного ребенка. — Они — мои, он должен отдать их мне!

— Что за цветы? — спросил Вольфрам. — Эти подснежные розы? Ну, так отдай их ей, Михель! Ведь это — наша маленькая графиня, дочь наших господ!

Девочка с торжествующим видом тряхнула огненными кудрями и опять протянула руку за цветами. Но на этот раз Михаил был настороже и так высоко поднял руку с цветами, что Герта не могла достать их.

— Ну, скоро это будет? — нетерпеливо крикнул лесник. — Опять ты не понимаешь, что тебе толкуют? Ты должен отдать цветы маленькой графинюшке, сейчас же!

— Сейчас же! — повторила Герта, и теперь ее мягкий детский голос звучал резко и повелительно.

Михаил несколько секунд молча смотрел на маленького тирана, а затем неожиданно швырнул цветы в камин.

— Вон! Доставай их оттуда! — и он, повернувшись к ней спиной, вышел из комнаты.

— Ну, уж не поздоровится нынче парню! Дай-ка мне только домой прийти, уж проучу я тебя! — еле сдерживая бешенство, пробормотал Вольфрам, следуя за Михаилом.

Герта осталась одна в комнате. Она неподвижно стояла на месте и большими глазами смотрела вслед уходящим, но тут же спохватилась и быстро подбежала к камину. Пламя уже охватило нежные лепестки цветов, они на мгновение засверкали, словно какие-то сказочные растения, затем свернулись и рассыпались золой.

Сложив руки, девочка смотрела в огонь, мало-помалу ее глаза наполнялись слезами, и когда последний цветок обратился в золу, она вдруг разразилась тихими рыданиями.

* * *

Когда граф Штейнрюк вскоре после этого вошел в комнату, он никого не застал там. Взглянув на часы, он убедился, что пора ехать, и подошел к письменному столу, чтобы прицепить звезду. Футляр лежал на прежнем месте, но звезды там не было: должно быть, камердинер заметил, что ленты не хватает, и взял орден, чтобы исправить недостаток. Штейнрюк дернул за звонок.

— Орден! — приказал он вошедшему камердинеру. — Экипаж подан?

— Точно так, ваше сиятельство, подан! Но орден... ведь вы, ваше сиятельство, изволите сами убирать эти знаки отличия!

— Да, но у звезды не оказалось ленты. Я говорю про большую звезду с бриллиантами! Разве ты не заметил, что лента отвязалась?

Камердинер покачал головой.

— Я и не видал звезды; ведь я входил в комнату только на минутку, чтобы получить приказание вашего сиятельства насчет экипажа.

— И с тех пор ты не заходил в комнату?

— Даже не заглядывал.

— Был здесь кто-нибудь?

— Как же, сын лесника оставался здесь, когда я уходил, и мне кажется, что он был здесь слишком долго один.

В словах камердинера звучало ясно высказанное подозрение, но граф оборвал его резким жестом.

— Чушь! Об этом не может быть и речи! Вспомни, не был ли здесь кто-нибудь?

— Нет, ваше сиятельство, никто даже и в коридор не входил.

— Но спальня... в нее ведет дверь...

— Да, завешенная ковром, но она ведет непосредственно в комнату ее сиятельства вдовствующей графини.

Штейнрюк побледнел, его кулаки невольно сжались, но он всеми силами старался побороть усиливавшееся подозрение.

— Поищи! — приказал он. — Звезда должна найтись под бумагами или книгами, может быть, я сам сунул ее куда-нибудь!

Не дожидаясь помощи слуги, граф сам начал искать. Он знал наверное, что положил звезду в футляр, который оставил открытым, но, несмотря на то, что была поднята каждая бумажка, каждая книга и осмотрен каждый ящик, звезда не нашлась.

— Нет ее, — тихо сказал камердинер, — и если ваше сиятельство оставили ее в открытом футляре, то... остается только одно объяснение!

Штейнрюк ничего не ответил, он уже не сомневался более. Значит, воровство, подлое, низкое воровство! Это переполнило чашу его ненависти и презрения!

Наступило недолгое молчание. Наконец граф спросил:

— Вольфрам еще в замке?

— Я думаю — да, он хотел зайти к кастеляну.

— Тогда позови мне сюда его сына! Но ни слова о происшедшем ни ему, ни леснику. Ты передашь приказание, и только!

Камердинер ушел, и Штейнрюк на мгновение закрыл глаза руками. Это было ужасно! Хотя, с другой стороны, разве так уж необыкновенно для отпрыска подобного рода? Что у Михаила нет ни единой капли крови от матери, это видно уже по наружности, ну, а кровь, которую он унаследовал от отца... она-то и сказалась именно теперь и доказывала, что этого парня по праву надо оттолкнуть.