И я отправилась в магазин. И поняла, что не могу ничего себе купить. Во-первых, я стесняюсь продавщиц. Пока я приезжала в Москву как гость, меня ничего не волновало. Как только я начала здесь легализовываться, тут же появился комплекс лимиты. Мне начало казаться, что все на меня смотрят косо, что подозревают в том, что я «понаехала» в их город и «заполонила» собой все метро. Тем более что я стала толстая.

Хорошо приходить в магазин, когда у тебя 44-й размер! И гордо так сказать продавщице: «Унесите это, девушка, мне оно велико!» А если 48-й? А еще и на вырост? И пузо торчит? Стыдно до слез!

Вот такая я и завалилась к Наташке – вся в слезах и соплях, размазывая и то и другое по толстой физиономии. Наташка слушала меня минут десять, после чего начала хохотать. 240

– Чучело! Комплекс у нее! Да все продавщицы сами из Урюпинска и толще тебя в полтора раза! Завтра все будет хорошо.

– Почему завтра?

– Потому что сегодня у меня важная встреча, а завтра я тебя отвезу в магазин… Не вздрагивай. Я знаю, куда тебя вести. Извини, телефон… Да! Алло! Нет… Не могу. Не знаю. Не помню. Не дури голову. Как договорились. Хорошо, не дури голову. Еще один звук, и я не приду. И не прилечу. И не приплыву. И не… Не дури голову! До вечера. Уф! Все, Кать, извини, нужно бежать.

Судя по всему, важная встреча у Наташки была с Шурой. Но прямо спросить я не решилась.

**

Настал понедельник – и я даже думать забыл о взаимоотношениях Марашек с Наташками. Не до того было. К головной боли (выстраивание производственного процесса) добавилась зубная (легализация Кати с Машкой). Поначалу я попытался свалить все на Катерину, но столкнулся с прозрачным, как хрусталь, взглядом и понял, что халява не пройдет, придется разбираться самому.

И я разбирался.

Смущало даже не обилие бумажек, а то, с какой физиономией мне их выдавали. Каждая канцелярская женщина, вручая очередной бланк для заполнения и выслушав подробности, иронично приподнимала брови (как вариант – тонко усмехалась). Это, видимо, означало: «Хорошо устроилась тетка!» или «Понаехало тут лимиты с детями!». Это я им еще не рассказывал про беременность моей молодой жены. Представляю, как бы они перемывали ей косточки, шлепая печати ленивой рукой! Хотя нет, не представляю. И представлять не желаю.

Катю иногда приходилось приводить и предъявлять. В присутственных местах она вела себя предельно просто: выполняла все мои указания, подписывала все, что я ей говорил, и предъявляла паспорт всем желающим. Иногда меня подмывало ляпнуть что-нибудь вроде: «Намалюй чертика на этой справке!» или «Оторви уголок на память!». Катя выполнила бы, не задумываясь.

Она в последнее время вообще не задумывалась. Вернее, постоянно находилась в задумавшемся состоянии. Казалось, что непосредственно в среднее ухо моей супруги транслируют что-то очень важное, и она прислушивается, опасаясь пропустить хоть слово. Это было к лучшему: Катя не замечала ехидных взглядов и неискренних поздравлений, а просто улыбалась и уходила (по моей команде). Интересно, а если бы до нее дошло, как к ней относятся все эти паспортистки? Впала бы в истерику? Нет, пожалуй, в остервенение.

Выйдя из очередной конторы, Катерина вздрагивала и очухивалась. Тут же начинала рассказывать последние новости от Натальи и Шуры (кажется, там назревал полновесный роман), скучать по Машке (мы сплавили ее моей маме) и переживать по поводу собственной фигуры.

– Смотри,- говорила она, обтягивая свое мини-пузо маечкой, – совсем незаметно, что я беременная! Просто толстая. Зато грудь выросла так, что мужики клеятся пачками.

– Это потому, – отвечал я, – что ты самая красивая. Не только грудью, но и богатым внутренним миром.

Катя внимательно осматривала свой укрупнившийся бюст, вздыхала и приступала к обсуждению планов предстоящего ремонта.

В последнее время это была любимейшая тема моей жены (никак не привыкну, что Кошка – теперь «моя жена»!). Глаза у нее загорались, жестикуляция становилась амплитудной, а внутренняя сосредоточенность исчезала, как будто и не было.

– Окна нужно поменять, – тараторила она, – потому что, во-первых, из щелей дует, во-вторых, открывать для проветривания неудобно…

– А зачем проветривать? – спрашивал я. – Ведь из щелей дует.

Катя замолкала, секунду рассматривала меня и продолжала:

– Сантехнику тоже всю нужно поменять. И плитку. И самое главное – шторы на кухне!

Бороться с этим было невозможно. Соглашаться – самоубийственно. Я однажды пробовал жить в двухкомнатной квартире, в которой идет ремонт. Это было одно из самых страшных потрясений в моей жизни. Нужно было срочно применять метод Китайской Народной Республики – искать третий путь.

В суете и поисках пути я едва не пропустил важную дату – месяц со дня бракосочетания.

Вернее, даже пропустил, поэтому был несказанно удивлен, когда вечером 28 июня обнаружил пустую квартиру и записку на кухне. Бумажку взял с замиранием сердца – некстати припомнились подробности развода с Вероникой. Однако никаких «Между нами все кончено» или «Ты очень хороший человек, но…» в записке не обнаружилось.

«Я у Наташки. Мяв».

Дверь Наташкиной квартиры открыл почему-то Ма-рашко. Лицо его было траурно.

– Катя от тебя ушла, – сказал сквозь скупую мужскую слезу,- к Наташке. У них давно тайная лесбийская…

Я молча отодвинул Шуру в сторону.

**

Месяц со дня свадьбы я встретила уже в нормальном расположении духа. Наташка отвезла меня в магазин для беременных, где я оторвалась по полной программе. Во-первых, я там была самая худенькая (все познается в сравнении), во-вторых, спецодежда делала меня толстенькой и миленькой, а не пухлой и противной, а в-третьих, у меня были с собой деньги, которые я не собиралась привозить обратно домой.

У магазина нас ждал Марашко.

– О! – завопил он,- Девчонки! Какая встреча! А я тут выполняю маркетинговые исследования – считаю беременных для производителя детского питания. Получается, что беременны все! Девушка, вы беременны? – Шура кинулся к проходившей мимо девчонке. – Как нет? А вы уверены? Точно? А вдруг? Вы проверьте. Наверняка беременны, только еще не знаете об этом. Бабушка, вы беременны?

Наташка взяла Шуру за руку и поволокла к машине. Он упирался, все время порывался вывернуться и кинуться к очередной жертве.

– Ты же просила случайно- встретиться, вот я случайно и встретился. Что тебе не нравится? Нормальная отмазка! Да Катька ничего и не заподозрит, ей не до того. Не шипи на меня! Все, дома встретимся.

. И Шура помчался к машине. Я совершенно автоматически проводила его взглядом и уперлась в «Жигули».

– Слушай, Наташ, он же говорил, что у него эта… как его… что-то экзотическое.

– Угу. «Феррари». Алая.

Я посмотрела на отъезжающий «Жигуль». Цвет соответствовал.

– Наташ, а он правду когда-нибудь говорит?

– Да. Иногда. Только она так запрятана, что не сразу и разберешь.

– А ты… А вы с ним… Ну… Часто видитесь? Наташка хмыкнула и не ответила.

Судя по тому, что, когда мы приехали, Шура открыл дверь Наташкиной квартиры своим ключом и бойко резал салат, виделись они часто.

Наталья сразу потащила меня в комнату.

– Пойдем, пойдем, нечего ему мешать. Он классно готовит, жалко редко. Шура! Один кофе и один яблочный сок в комнату!

Я думала, это шутка, но через десять минут Марашко возник на пороге спальни с подносом, на котором стоял наш заказ, плюс всякие бутербродики, плюс варенье в вазочке.

– Блаженство, – произнесла я, падая на кровать. Наташка пристроилась рядом со мной. – И так всегда?

– Нет. Но часто. Подвинься, ты своим пузом всю постель заняла.

В дверях появился Сергей, за плечом у которого маячил Марашко в переднике и с черпаком в руках.