— Иосиф, но даже за рубежом Мейерхольда считают великим новатором. Нельзя, чтобы искусство заклинивалось на одних и тех же штампах. Представь, что все театры мира состоят лишь из одних Станиславских, а картинные галереи — из одних Репиных. Искусство многолико,— с жаром пыталась доказывать свое Надежда Сергеевна.

— Демагогия самой высшей пробы,— тут же осадил ее Сталин.— Что дал искусству этот Мейерхольд? От его постановок на версту несет шарлатанством. Да еще посмел посвятить свой спектакль «кумиру революции» Троцкому, скотина! Ничего, дай срок, мы и в театре наведем большевистский порядок! Эти евреи совсем распоясались!

Надежда Сергеевна с немым укором смотрела на него. Прежде она не слышала, чтобы он так откровенно и зло выставлял себя антисемитом. «Это Мейерхольд так разозлил его своим посвящением»,— подумала она.

— Как ты можешь так пренебрежительно отзываться о целой нации? — укоризненно сказала Надежда Сергеевна,— Ты разве не знаешь, сколько дали евреи мировой цивилизации?

— И что они дали? — набросился на нее Сталин,— Музыкантишки, Яшки из «Гамбринуса»! Режиссеры, критики, ораторы, затейники… А где из них великие писатели? Великие философы? Великие государственные деятели? Раз-два, и обчелся! Любители легкой жизни за счет русского мужика. Ты хотя бы раз видела, чтобы еврей спустился работать в шахту или взялся за плуг или молот? Ты видела еврея-дворника с метлой? Зато все ухватились за перо и строчат пасквили на товарища Сталина! Лезут к микрофонам, оккупировали все редакции, издательства…

— Но ты же не станешь отрицать, что это талантливый народ? Ты же вот тоже не спускаешься в забой и не поднимаешь целину, но это не значит, что ты — любитель легкой жизни! Вот ты говоришь — нет великих. А Эйнштейн? А Левитан? А Шостакович? А Шолом-Алейхем?

— Шостакович? — уцепился за эту фамилию Сталин.— Жалкая какофония, а не музыка!

— Иосиф, тебе не совестно? Уж не собираешься ли ты учить композиторов? Это они должны учить тебя музыке, а не ты их!

— Евреи пролезли даже в Политбюро! — не унимался Сталин.— И ты поменьше якшайся с женами некоторых наших ответственных товарищей. Что ты общего нашла с ними?

— Выходит, я не могу ни с кем дружить? Я и так великая затворница. И для меня национальность не имеет ровно никакого значения. Главное — порядочный человек или непорядочный человек,— Она слово в слово повторила фразу Ларисы.

Она азартно взглянула на угрюмого, надутого мужа, и ей пришло в голову развеселить его, отвлечь от бесплодного спора.

— Недавно я перед сном раскрыла томик Пушкина. И знаешь, на какие наткнулась строчки? Они имеют отношение к теме нашего разговора. Вот послушай:

Вопреки ожиданиям, шутка еще больше разгневала Сталина.

— Я своей веры не меняю,— отрезал он,— А что касается Пушкина, то это известный повеса.

— «Пушкин так легко и весело умел нести свое творческое бремя…» — сказал Блок. Вот если бы и политики так же умели! К тому же, мне кажется, ты совсем не понял смысла этих строк.

— Не надо учить уму-разуму товарища Сталина,— еще сильнее нахмурился он.— Вот как ты отвечаешь на мою любовь! Не следует слишком баловать женщин,— серьезно добавил Сталин.— Иначе с ними не сладишь. Вот ты говоришь, что для тебя национальность — не главное. Непозволительная аполитичность! Так вы далеко забредете в дебри идеализма, товарищ Аллилуева!

— Вот ты, Иосиф,— грузин. Однако стал во главе Российского государства. И никто этого не оспаривает.

— Нельзя забывать, что наше государство многонациональное.— Сталина сильно задело упоминание о его национальности.— Что касается твоего утверждения, будто никто не оспаривает, могу лишь сказать, что ты страдаешь политической слепотой.— Он помолчал.— И что это ты взялась портить мне настроение перед ответственным заседанием? Нет, тебя нельзя сравнивать с Кальпурнией! И не будет тебе никакого театра! Ходи туда со своей академией. И не к Мейерхольду! Нам нужен театр социалистического типа, а не театр, который, подобно троянскому коню, разваливает общество изнутри.

Сталин отшвырнул салфетку и, резко отодвинув стул, вышел из-за стола.

«Теперь три дня будет молчать. Надуется и слова со мной не проронит»,— невесело подумала Надежда Сергеевна.

…Заседание Политбюро началось точно в назначенный час. Сталин неторопливо вошел в зал заседаний, поздоровался со всеми за руку, всем пристально взглянул в глаза (не отведет ли кто, у кого совесть нечиста, своего взора?) и подал знак садиться. Искоса бросая испытующий немигающий взгляд на своих соратников, Сталин вдруг представил себе, что он — Юлий Цезарь, а собравшиеся здесь — сенаторы. А что, если они поступят с ним точно так же, как сенаторы поступили с Цезарем? Вот тот же вылезший из грязи в князи Ворошилов выхватит из кармана наган, а он стрелок меткий…

Сталин скрупулезно анализировал факты мировой истории и знал, что во всех государствах, стоило лишь тирану появиться на свет, тут же рождался и его убийца, свято верящий, что убийство тирана всегда бывает во имя свободы. Поэтому должно быть сделано все возможное и невозможное для того, чтобы вовремя вычислить, распознать и нейтрализовать любого потенциального убийцу, который осмелится поднять руку на «отца народа».

Время от времени поглядывая на членов Политбюро, Сталин не мог отделаться от мысли, что среди них нет ни одной яркой личности, все они безлики, бездарны, способны лишь выкрикивать лозунги, славить товарища Сталина, в душе испытывая к нему затаенную ненависть, громыхать кулаками, выдавая это громыханье за выдающийся организаторский талант. Великие мастера плести паутину интриг, лицемерить, паясничать. А интеллект? Неучи, хамы в обращении с подчиненными, нечистоплотные даже в отношениях друг с другом. И неужто не стыдно им, взойдя на трибуну, читать речи по бумажке, перевирая слова, путая ударения, издеваясь над русским языком… И тут же попытался опровергнуть самого себя: «Ты ведь тоже читаешь по бумажке… К тому же на этих постах тебе такие и нужны, такими проще и легче повелевать, надо только держать их в крепкой узде. Тебе нужны не философы, не теоретики, а исполнители. Послушные исполнители. А что речи читают по бумажке, так это не беда. Массы к этому привыкли, думают, что так и надо, иначе и не может быть. Важно, чтобы речи были правильные, чтобы не напутали, не извратили мысли товарища Сталина. Впрочем, не напутают и не извратят: речи им пишут умные люди — философы, публицисты, экономисты. Не следует забывать при этом и исторические факты. Октавиан Август, римский император, даже со своей женой Ливией порой говорил по заранее подготовленному конспекту. А ведь Октавиана Августа не отнесешь к числу бездарных людей. К тому же где товарищу Сталину найти гениев, чтобы зачислить в свое окружение? Нет, мы не намерены идти по такому пути подбора кадров. А что плетут интриги, так это же они между собой, на товарища Сталина не замахнешься. Бездари? Возьмем, к примеру, Ворошилова. Конечно, товарищ Ворошилов звезд с неба не хватает. Но разве отнимешь у него заслуги в Гражданской войне? Мы же сами постарались, чтобы о его заслугах знал весь народ, и народ считает его своим героем. Конечно, для современной войны этот конник не годится. Для войны моторов нужны новые полководцы. Скажем, такие, как Тухачевский. Умная голова, хотя и переоценивает свои возможности и, что самое опасное, метит в Бонапарты. Но под нашим контролем будет делать то, что ему прикажут. И под контролем товарища Ворошилова, тот не даст ему здорово разгуляться.

А чем плох товарищ Молотов? Отличный аппаратчик, как втиснет задницу в кресло — трактором не сдвинешь. Незаменим для выполнения воли товарища Сталина. И без прожектерских заскоков. Партийную линию и на Марсе проведет. А товарищ Каганович? Правда, еврей, но поискать таких евреев! Это же не человек, а танк. И предан до гроба. Прикажет завтра товарищ Сталин расстрелять его мать, жену, брата — будет аплодировать, что вождь вовремя распознал притаившихся врагов народа. Лишь бы самому уцелеть».