Аттик Флавий проснулся от головокружения. Приподнялся, пошарил по столику, проглотил капсулу нейростабилизатора. Увы, после переезда на Карфаген это стало необходимостью. Чужая планета — это все-таки слегка другая атмосфера, другая гравитация и, главное, другие параметры магнитного поля. Пока человек молод, этого можно не замечать. А вот когда тебе уже под пятьдесят...

   Головная боль утихла. Флавий взглянул на часы — уже почти утро — накинул шлафрок и пошел в уголок жизнеобеспечения ставить кофе. Дежурный комм успокаивающе мигал зеленым — это означало, что серьезных новостей за прошедшую ночь не было.

   Значит, есть время подумать.

   В окно светила оранжевая Лисса, одна из лун Карфагена. День еще не наступил...

   Почему-то по утрам Флавию вспоминалось детство. Рощица за воротами поместья, казавшаяся ему, шестилетнему, бесконечным таинственным лесом. И чувство победы, когда он однажды преодолел эту рощицу и вышел на холмистые зеленые поля, тянувшиеся до горизонта...

   Воздух тогда был душным и сладким.

   Искали его потом с помощью легкого флаера. Но когда нашли — отец не упрекнул ни в чем.

   И вот уже больше сорока лет прошло...

   По большому счету, Аттик Флавий считал свое существование бессмысленным. Офицерскую службу он рассматривал как достаточно комфортный для нобиля образ жизни. Никак не больше. С женой, когда-то любимой, он расстался почти двадцать лет назад, и теперь даже не знал, где живет его единственная дочь. Доля фамильного состояния ей отошла большая, и ладно... Ничего крупного не совершил, ничего после себя не оставил. Так, изящная полузасохшая веточка на древе угасающего рода.

   И вот война... Ох, как она все перевернула.

   Флавий поглядел на комм — индикатор будто в ответ зажегся ярко-красным. Значит, тихие раздумья закончились. Он активировал видеосвязь.

   Молодой дежурный капитан, показавшийся на экране, выглядел ошарашенным.

   — Ваше могущество...

   — Спокойнее. Бой прямо сейчас нигде не идет? (Капитан отрицательно мотнул головой.) Остальное не срочно.

   — Да... — капитан сглотнул. — Прибыл адмирал Навпактос.

   — Один?!

   — Так точно... Он говорит, что остальной флот... в основном цел. Но планета...

   — Планета?

   — Там произошла катастрофа, — выдавил капитан. — Я думаю, Навпактос к вам уже летит. Он расскажет.

   Корабль управления и связи "Альбрехт Дюрер" двигался по круговой орбите вокруг станции Пандемос. Макс фон Рейхенау и Эдмунд Гаррис стояли на его обзорном мостике, глядя на клубящиеся созвездия.

   Часть поля зрения занимала планета Таларктос, вся в ледяных разводах. Над ней бежали сполохи полярного сияния.

   — Под гнетом северной Авроры, — пробормотал Гаррис.

   Рейхенау остро взглянул на него.

   — Давайте к делу, — сказал он. — Ваши корабли уже все здесь? Из тех, что участвуют в операции?

   Гаррис энергично кивнул.

   — Да. Все уже готовы.

   Рейхенау поморщился.

   — Господин министр... простите, не знаю, как к вам правильно обращаться. Откуда у вас столько энтузиазма? Как терьер около лисьей норы. Простите.

   Лицо Гарриса на секунду окаменело. Макс все-таки его задел.

   — Господин контр-адмирал, — сказал он раздельно. (Макс невольно скосил взгляд на свои погоны, полученные только вчера.) — Я сожалею, что мой цинизм оскорбил вашу тонкую натуру. Человеку, привыкшему выполнять приказы не рассуждая — вас ведь так учат в империи? — должно быть, трудно представить, что неприятное решение можно принять по своей воле. А приняв, честно работать над ним... Оставайтесь рыцарем, господин адмирал. И предоставьте мне с энтузиазмом делать грязную работу.

   Рейхенау слегка развел руками.

   — Я тоже не знал, что вы так чувствительны. — Он усмехнулся. — Общение с вашей эскадрой оставило... незабываемые впечатления.

   — Да, — сказал Гаррис. — Да, я поддержал проект с посылкой этой эскадры к вам. Инициатором не был. Но поддержал. Не постесняюсь сказать, что эмоционально мне гораздо приятнее воевать с этим чудовищным режимом Гондваны, чем с вашей империей. Но эмоции — в делах плохой советчик. Энтузиазм, говорите... Пожалуй.

   Рейхенау вопросительно приподнял брови.

   — Вы же передали нам разведывательные данные, — сказал Гаррис. — О том, что там происходит. Я присутствовал на обсуждении, когда президент Мятлев это все прочитал. И он таки проявил эмоции, да... Еще какие... Бросать в топку столько людских ресурсов — прежде всего неразумно. Все равно что сжигать непереработанную нефть. Эти "люди-птицы", судя по всему, гордятся собой... а на самом деле их социальная система — это очень грубая работа. Невыносимо.

   Рейхенау хмыкнул.

   — Думаете, после того, как мы все там разнесем, станет лучше?

   — Да, — сказал Гаррис. — После того, как мы все разнесем, там наступит банальный феодализм. С этим уже можно как-то работать.

   Рейхенау вздохнул.

   — Вы думаете, война закончится?

   Гаррис пожал плечами.

   — Кто же знает... Мелкие войны будут наверняка, мы еще не дожили до времени, когда их можно исключить... Но вот эта война, большая... Да. Мы можем ее закончить.

   Рейхенау вздохнул. Сделал несколько шагов, подошел вплотную к прозрачной стене.

   Звезды...

   — Есть такие чудаки, — сказал он, не оборачиваясь. — Которые до сих пор мечтают о полетах к звездам. К новым звездам. За золотым руном. Вы в это верите?

   Гаррис подошел к нему вплотную. Прокашлялся.

   — У нас такие есть, — сказал он. — Оба командира наших суперлинкоров — именно такие люди. Путешественники. Они на военной службе временно.

   Рейхенау покачал головой. Как бы недоверчиво.

   — Мне уже казалось, что война никогда не кончится... Я ведь никому из моих офицеров об этом не могу сказать. Потому так и откровенен... с вами. С противником.

   Гаррис прислонился к прозрачной стене.

   — Я не идеалист, — сообщил он. — Я всегда стремился быть практиком, потому и в науке не остался. Для Византии война, я надеюсь, после нашего похода закончится. Для Гондваны — еще не совсем, но это... словом, это будет уже другая история. А флот у вас останется. И очень большой. Причем флот — это не столько сами корабли, сколько люди, которые без кораблей себя уже не мыслят. Кто-то, безусловно, отправится восстанавливать разрушенные планеты. А кто-то — и "за золотым руном", как вы выразились.

   Рейхенау молчал, по-прежнему глядя за стену, в Пространство.

   Гаррис тоже посмотрел туда.

   — И мы плывем, пылающею бездной со всех сторон окружены, — сказал он. — Было такое русское стихотворение... Скажите, адмирал. Много у вас таких офицеров, которые... мечтают о "золотом руне"?

   Рейхенау отодвинулся от стены.

   — Немного, — сказал он. — Но есть. Например, первый навигатор моего флагмана — просто фанатик этих идей. Мечтатель.

   — Познакомьте его со мной, — сказал Гаррис.

   Георгий Навпактос вел автомобиль на север.

   В сиреневом небе вился маленький самолетик. Описывал круг над трассой, уходил, потом опять появлялся.

   Георгий подозревал, что это забота Аттика Флавия, пославшего на путь его следования воздушный патруль. Вдоль Северного шоссе шалили разбойники, и ехать по нему в одиночку было сейчас... Пожалуй, безумием.

   Слабый довод.

   — Вести себя разумно я уже пытался, — сказал Георгий вслух. — Хватит.

   Стрелка спидометра подрагивала на отметке 130 километров. До поместья Бериславичей оставалось два часа.

   — Я очень благодарен вам, генерал, — сказал Велизарий. — Мне просто трудно выразить — насколько. Вы спасли ядро, из которого мы вырастим новую империю. Не вы в одиночку, конечно, но...

   — Ваша благодарность драгоценна для меня, ваша вечность, — сказал Аттик Флавий. — Хотя я не уверен, что она заслужена...

   Велизарий остановил его речь движением руки.