Миколка стиснул зубы, отвернулся.

— Пошли. Мяч погоняем. Без тебя, брат, что-то игра не клеится.

— Никуда он не пойдет, Фредик, — ответила за Миколку мать. — Теперь ноги его не будет на улице.

Немного повертевшись, Фред улизнул из комнаты.

На другой день Миколка в сопровождении матери предстал пред грозные очи Марии Африкановны.

С минуту директриса вопросительно смотрела на Миколку, будто не узнавала. Затем взгляд этот чуть-чуть потеплел, где-то на дне ее маленьких серых глазок заискрился смех.

— А-а, наш путешественник, Робинзон!

У Миколки вроде бы отлегло от сердца, он потупился, от стыда не в силах был смотреть Марии Африкановне прямо в глаза. Подумал: может, и обойдется? Кто знает, может, директорша и забыла про это проклятое разбитое стекло, про камень и все простит и ему, как Фреду.

Но директриса ничего не забыла, все грехи его помнила.

— Как же ты, Курило, докатился до жизни такой? — спросила она уже строго, со знакомыми нотками собственной правоты.

У Миколки загорелись уши, он шмыгнул носом.

— Не молчи! Не молчи! — грозно вмешалась в разговор мама. — На коленки! На коленки перед Марией Африкановной!

Мария Африкановна некоторое время молчала, словно и в самом деле ждала этого чуда от непокорного Курилы. Но не дождалась. Не был бы Курило Курилой, если б даже перед самой директрисой упал на колени и, ползая, стал вымаливать прощение.

— Проси прощенья, или я тебя на месте убью!

Мария Африкановна с укоризной посмотрела на мать:

— Разрешите мне поговорить с ним.

Мать махнула рукой, поднесла платок к глазам и отвернулась. Говори, мол, сколько угодно, сама видишь мое горе. Я уже успела наговориться.

— Что же нам с тобой делать, Курило? — сокрушенно произнесла Мария Африкановна. — Сначала разбил стекло...

— Я не разбивал, — глухо выдохнул из себя Миколка.

— ...потом из школы сбежал...

Курило виновато засопел: мол, не отказываюсь.

— Да еще и товарища подговорил...

Миколка удивленно посмотрел на директрису — может, он не расслышал?

— Ну, сам ты, допустим, натворил дел и сбежал, а зачем Квача за собой потянул?

Миколка возмутился:

— Я потянул Квача? Ну, это уж знаете...

— Нет, он просто невыносим, ваш Миколка... Я не завидую вам как матери. Вы слышите, что он говорит? Бессовестно лжет в глаза — и кому? Самому директору!

— Вот вам честное пионерское: не подговаривал я его! — уже крикнул Миколка на всю комнату.

Мария Африкановна молча подошла к столу, выдвинула ящик и, порывшись, достала из него какую-то бумажку. Сперва прищуренными глазами пробежала несколько строк, затем огласила этот документ:

— Вот послушай: «Я вовсе не собирался никуда убегать, — это пишет Альфред Квач, — но меня подговорил Курило, который запугал меня тем, что как будто за мной пришла милиция. И я решил с ним бежать, потому что не было другого выхода». Ты слышал, Курило?

Миколка ушам своим не верил.

— Молчишь? — торжествовала Мария Африкановна. — А вот что родители Квача пишут: «Мы просим надлежащим образом наказать Курило, который преступно разлагает класс, подает доверчивым детям пример дурных поступков, что может кончиться уголовщиной...» Ты слышал, что люди пишут?

Слышал. Но гнев и возмущение распирали его так, что он не мог произнести ни слова.

— На колени! Проси прощенья! Мария Африкановна, я вас прошу, если у этого дубины язык не поворачивается, я умоляю вас — не добивайте бедную мать! Разрешите ему сдавать экзамены...

— Экзамены?.. Об этом не может быть и речи.

Так они в этот день ни о чем и не договорились. Видимо, Мария Африкановна задумала какой-то эксперимент, который должен был увенчаться важным научным открытием. А для науки, как известно, она могла пойти на все. И педагогическая интуиция ее не подвела. Назавтра положение Миколки еще более усложнилось тем, что Квачи принесли новое заявление.

Перед вечером Миколка вырвался на улицу. И, как на грех, сразу же увидел того, кого так не хотел видеть. Во дворе, возле гаражей, Фред с ребятами играл в мяч. Заметив Миколку, он обрадовался.

— А, Миколка! Становись, брат, на ворота, а то что-то у нас не клеится. Стоит этот козел — ни одного мяча не взял.

Миколка прошел мимо ворот. Вплотную приблизился к Фреду.

Тот виновато заморгал глазами, попятился:

— Ну как, Коль, дела? Допустила Маричка к экзаменам? Она такая, что не откажет.

— Писал, что я тебя подговаривал бежать? — спросил, словно не слышал его, Миколка.

Фред растерялся:

— Ах, ты про это! Тут, брат, такое дело, что без хитрости не обойтись. Иначе, Коль, я бы совсем на мель сел. Кстати, послушайся моего совета: вали все на Кесаря. Ведь это же он... И как это я сразу не додумался? Кесарь ведь нас обоих подговорил... Хочешь, завтра к Маричке зайдем?..

Всю свою силу, весь свой гнев, все, что накипело на сердце, Миколка вложил в свой удар. Фред упал на спину, взвыл, а Миколка, повернувшись, под удивленными взглядами мальчишек пошел не спеша домой. Он был готов принять какое угодно наказание...

На следующий день Мария Африкановна, держа в руках новое заявление Квачей, сочувствовала Миколкиной матери:

— Невероятно трудный ребенок! Невероятно! Я, как педагог, как ученый... как диссертант, накопила уже немало разнообразного материала, анализировала сложнейшие случаи, но что-нибудь подобное... Нет, нет, милая, не просите, не могу, знаете ли... И районо меня бы не поняло, и вся общественность... Сами понимаете — факты есть факты... Пройти мимо них невозможно, поощрять их мы не имеем никакого морального права. Советую вам набраться терпения, взять себя в руки, попытаться переломить его натуру.

Директорша посоветовала вывезти Миколку на лето куда-нибудь в деревню, в глушь, чтобы он пригляделся, увидел поближе, как живут настоящие люди, а в августе, когда она вернется из отпуска, заглянуть в школу. Возможно, к тому времени Мария Африкановна придет к какому-то выводу и что-нибудь посоветует.

Все лето Миколка пас в деревне бабушкину козу. Кто знает, набрался ли он хоть немного ума за лето? К августу многое выяснилось и для Марии Африкановны. Не то узнав про Миколкины неприятности, не то просто так себе, но Кесарь заявил директору школы, что это он подбил ребят путешествовать.

Кесаря исключили; к Миколке Мария Африкановна стала мягче. Разрешила в августе сдать экзамены, а затем выхлопотала для него перевод в школу-интернат.

Одним словом — свет не без добрых людей.

Миколка только что вернулся из кладовой. Там ему выдали брюки, ботинки, вельветовую куртку, трусы и рубашку. Разложив все это на кровати, он собирался переодеться. Но в это время до него долетел какой-то шум, гул. Школа сразу ожила.

Словно застигнутый врасплох преступник, Миколка моментально скомкал в узел все свое имущество и запихнул в тумбочку.

А в коридоре уже раздавался топот десятков ног, звенели голоса, смех.

Дверь в спальню быстро отворилась, на пороге стоял парень.

Уже после, немного освоившись, Миколка признал в нем парня, а сперва ему показалось, что сюда заглянул не то учитель, не то пионервожатый, но ни в коем случае не ученик — этот высокого роста, как тростинка гибкий, русоволосый молодой человек.

Заметив новичка, он осторожно прикрыл дверь и улыбнулся какой-то девичьей улыбкой. Одни только глаза его не улыбались, они были лукавые и пытливые, даже веяло враждебностью и холодком от их непроглядной небесной сини. Он чем-то напоминал Фреда, хотя совершенно не походил на него.

Но стоило только этому парню заговорить своим нежным, вкрадчивым голосом, как Миколка тут же забыл о Фреде.

— Честь имею... — манерно отсалютовал он правой рукой, но это получилось у него настолько естественно, элегантно, что если кто-нибудь сперва и готов был подумать, что он рисуется, то сразу же отказался бы. — Пополнение?