Из-за угла показалась старушка в черном платочке. Напуганному Миколке показалось, что это его бабушка. Не подумав — чего бы ей здесь разгуливать, он круто повернул, дернул за рукав Фреда, и оба подались в противоположный конец переулка.

С этого и началось. С улицы на улицу, из переулка в переулок, из двора во двор петляли они по городу, пока не наткнулись на ажурную металлическую ограду. За ней городской парк. Тут ребята перевели дыхание. Сюда бы и следовало им направиться сразу. Здесь такие густые непроходимые заросли, что не только бабушка, но и сам черт не найдет.

За вход в парк нужно было платить. Но это делали только малоопытные и ленивые люди. Ни Миколка, ни Фред к ним не относились; они просто перелезли через ограду.

Без лишних хлопот и материальных затрат ребята очутились в тенистом парке и не спеша побрели среди разросшихся кустов сирени.

Остановились. Ну и намучились они с этим побегом, так устали! Место оказалось глухим и тихим. Ребята легли на траву и долго молчали.

— Наверно, разыскивают, — без энтузиазма произнес Миколка.

— Еще бы, — живо отозвался Фред. — Пожалуй, милиция вся на ногах. Моя мама знаешь какая? Она весь город подымет.

Прислушались. Где-то за зеленой стеной деревьев, словно под землей, глухо шумел город. Там, очевидно, с ног сбилась милиция, разыскивая беглецов. А они лежали себе в гуще кустарников, думали невеселую думу и энергично били на ногах да на шее обнаглевших комаров и мошек.

— А может, лучше домой пойти? — несмело предложил Миколка.

— Добровольно сдаться на милость милиции? Да ни за какие коврижки! — с пафосом заявил Фред.

Ему нравилась роль неукротимого бунтаря, для которого не существует ни обычаев, ни порядков.

— А что делать? — голосом обреченного спросил Миколка.

Еще недавно в школе, когда Фред предложил ему бежать, Миколке показалось, что это единственный разумный выход. Теперь же он увидел, что убежать из школы вовсе не значит убежать от самого себя. Он был готов тотчас же выбраться из этих пахучих кустов сирени и покорно пойти домой, хотя и знал, что ему там не поздоровится.

Совершенно другие чувства охватили Фреда. Он ощущал себя Робинзоном, гангстером, кем угодно, только не человеком, душу которого обуревали сомнение и раскаяние. Ему давно уж хотелось наплевать на все: на школу, на родной кров, на книги и, нарядившись ковбоем, забраться в непролазные джунгли, идти навстречу всяким опасностям и в тяжелой борьбе несомненно победить их. Сейчас он совсем не обижался на мать за ту старую сковородку, которой она его била. Напротив, он был ей благодарен за это. Ведь она первый раз в жизни пошла против Фреда и дала ему возможность осуществить заветную мечту. Спасибо маме! Пусть она теперь побегает по милициям, поплачет, похнычет, устроит истерику, попроклинает себя и тот день и час, когда осмелилась пойти против сына. Пусть помучается, раскается — сговорчивее будет. Если, конечно, он, Фред, когда-нибудь к ней вернется.

А вообще он может к ней и не возвращаться. Не век же ему держаться за ручку мамы. Хватит! Пусть будет благодарна ему за то, что он был снисходителен к ней целых четырнадцать лет.

И вот когда Миколка голосом обреченного спросил его о том, что они дальше будут делать, Фред только презрительно хмыкнул и принялся вслух строить планы:

— Ты что — маленький? Тебе соску некому дать? Джек Лондон в наши годы разве не был моряком?

— Да вот милиция... и вообще...

— Что милиция? Он милиции испугался!

— Так ведь у нас ни паспортов, ни справок...

— Чудак человек! Какие тебе паспорта? Какие справки? Ты что — чернил напился? Тебя что — милиция каждый день на улице останавливала? Паспорт требовала?

Миколка подумал: и в самом деле — сколько он живет, милиционер ни разу его не остановил, не потребовал документов. Так почему же он должен спрашивать у него документы сейчас? Выходит, милиция для них, беглецов, не так уж и страшна. А Фред еще подкрепил его догадку:

— Главное, ходить смело и не показывать вида, что ты в чем-то виноват. Хочешь, пошли на улицу, и я к любому милиционеру подойду и о чем угодно его спрошу? Сколько времени или где такая-то улица... Не веришь? Давай на что-нибудь поспорим.

— Но ведь так можно случайно и с мамой на улице встретиться. А что есть будем?

Фред смотрел на товарища, будто на младенца:

— Ты собираешься здесь жить? В этих кустах? Да ты что? Убегал для того, чтобы слоняться по кривым улочкам-закоулочкам? Ну, брат, не знал я, что ты такой тюфяк. Зря я с тобой связался...

В словах Фреда было столько оскорбительного, что в другое время Миколка обязательно вскипел бы, но сейчас он не обратил на них внимания.

— Да ведь жить где-то надо! Я не про то... Я не возражаю... Только у нас ни денег, ни одежды... А на работу разве кто возьмет нас...

— Чудак человек, — глумился Фред, одновременно любуясь сам собой. — Ты что, работать захотел? Можно было и не убегая куда-нибудь устроиться надрываться. Денег нет? Ты думаешь, деньги у тех, кто надрывается? Денежки, брат, у того, кто знает, как к ним подойти да взять...

Миколка был всего только семиклассник. Поэтому его удивляло такое глубокое знание Фредом сложных финансовых дел. Верно ведь: у рабочего человека руки заняты, а у лодыря они свободны, вроде специально предназначены для того, чтобы к ним прилипали деньги. Как-то он видел фокусника, который изо всех карманов доставал деньги, хотя туда их не клал. Он даже из яйца достал полусотенную. Миколка тогда, вернувшись домой, разбил два десятка яиц, но не вытряс из них ни копейки, а подзатыльник получил — мать таких вещей не прощала.

Поэтому Миколка ничего возразить Фреду не мог, только сказал:

— А... где же мы достанем?

— Ты на меня положись. Я если удрал из дому, так знаю зачем. Во-первых, вот...

Фред полез в карман и потряс в нем рукой. Зазвенели монеты.

— Копилку свою ликвидировал. На первый случай хватит. — И уже деловым тоном: — Нам главное до моря добраться. А там на корабль юнгами устроимся, куда хошь поплывем, настоящими морскими волками станем.

Миколка даже рот разинул. Он очень любил море. Служба на корабле — его мечта. Когда он смотрел морской фильм, даже дышать забывал. И отец на Курильские острова поплыл морем.

— А знаешь что? — загорелся Миколка. — Давай на Курильские острова махнем! Там мой папа геологом работает, разные минералы отыскивает.

Он уже ни в чем не сомневался и не жалел о том, что сбежал из дому.

— Что там Курильские! Заедем и на Курильские, великое ли дело, — сплюнул сквозь зубы Фред. — Да мы этих островов сколько хочешь наоткрываем. Что? Думаешь, плохо на карту какой-нибудь остров нанести, в учебниках его описать? Пусть изучают пацаны в пятых классах. Остров Курила! А? Да у мальков глаза полопаются от зависти.

Миколке это понравилось. Что ж, пусть будет остров не такой, как Курильские, пусть даже полуостров, но он носит его имя, путешественника Миколы Курилы. Вот только...

— У нас ни карты, ни учебника...

— Да ты что? Маленький? Думаешь, тяжело раздобыть карту? Тут главное — в это дело знающего человека втравить, подговорить бы какого-нибудь ученого...

В Миколкиной голове моментально родилась мудрая мысль:

— С Кесарьком поговорить надо.

— Из восьмого?

— Ну, с Киром...

— А, с юстицией...

— Ну да.

Фред лениво сплюнул и с минуту смотрел на Миколку прищуренными глазами:

— А что? Кесарь — парень надежный. Языком трепать не станет. И карта у него найдется. — Он энергично встал на ноги. — Ну, довольно сидеть в холодке. Тореадор, смелее в бой! Курс на Кесарево логово! И как это раньше мне в голову не пришло?..

Человеческое жилье превращается в логово не случайно.

Пока отец работал в прокуратуре, сын жил в самой обычной комнате. Комната эта ничем не отличалась от комнат в других домах города. Разве только тем, что в ней проживал школьник, занимавший один три нормы жилплощади, установленных горсоветом. И не случайно Кесарев столик и стул терялись в глубине у окна, а старенький диван сиротливо жался к стенке с облупившимися обоями. На полу валялись безногие медведи, шары от крокета, лото, кубики.