– Добрый вечер.

От тихого женского голоса за спиной Габриэля охватила дрожь. Утренний голос, мед и анис. Сладкий, пряный и запретный. Но его реакция не передалась другим мужчинам. Некоторые нахмурились. Другие ниже натянули капюшоны, пряча усмешки. Только Фернан улыбался открыто, его говорливый рот явно просил встречи с кулаком Габриэля.

– Она не может находиться здесь, – тихо сказал Пачеко.

Габриэль собрал новый урожай возмущения. Что знала Ада о законах и подчинении ограничениям, которых придерживались все остальные? Ничего.

Он встал и повернулся, глядя Аде прямо в лицо. Его сердце громко стукнуло, замерло, а потом учащенно забилось. На ней было простое зеленое платье, и она стояла перед ним чистая, аккуратно причесанная и необъяснимо злая.

Она моргнула и кашлянула, прочищая горло.

– Ты что, не веришь в общепринятые любезности?

Ее ядовитый тон, весьма отличный от медово-сладкого приветствия, заставил Габриэля осознать, что дюжина пар глаз устремлена на них.

– Тебе нельзя быть здесь, – сказал Габриэль, ведя ее к широкому арочному входу.

Толстый гобелен заколыхался, когда они проходили мимо. Бланка, скромно стоявшая позади Ады, отступила и пошла вслед за ними в ближайший внутренний дворик.

Ада изобразила на лице скуку, превратив в посмешище его попытку сохранить спокойствие. Он уловил легкий запах лимона, отчего рот наполнился слюной.

– А почему нет? Мы с Бланкой голодны.

– Есть в присутствии женщины не позволяется, даже если это канониса. Вы должны ужинать с другими женщинами. Разве Фернан не сказал тебе это?

– Возможно, он позабыл. – Она пронзила его этими своими ясными проницательными глазами. – Они боятся, что не смогут устоять перед нашими прелестями? Возможно, мысль о прелюбодеянии за обеденным столом затрудняет пищеварение?

– Это могло прийти им в голову.

– А в твою приходило?

Отшвырнуть в сторону миски и кувшины, тарелки и чашки. Усадить ее на шершавый деревянный стол и сорвать с нее это платье. Зарыться в ее отзывчивую плоть. В этот раз он был почти готов, позволив этим образам вторгнуться в его чувства, точно так же как готовился к удару плети с железными наконечниками. Расслабься. Смирись. А потом шок от того, что это закончилось.

Искушение было не таким.

– Ну конечно, приходило, – сказала Ада. – Ты лицемер. Я сказала это – а потом доказала.

– Не больше, чем любой человек.

– Значит, слишком много, чтобы вынести. – Она повернулась, чтобы уйти вместе с Бланкой. – Я вытерплю то, что мне придется остаться в этих стенах. Вот увидишь. У меня здесь есть друзья, даже если ты отказываешься быть любезным.

– Друзья?

Она наклонила голову набок.

– Бланка и Фернан.

-– Фернан тебе недруг, inglesa.

Улыбка, появившаяся на ее лице, была гораздо более неприличной, чем дружелюбное веселье, которое она делила с Фернаном.

– Бланка, тебе надо найти, где трапезничают канонисы, – сказала она. – Я поговорю с Габриэлем и скоро догоню тебя.

Он думал, что возвращение в Уклее напомнит ему о жизни, которую он собирался вести, и что обширность территории монастыря позволит ему свести общение с Адой к минимуму.

Какой глупец!

Он взял ее за руку выше локтя и повел прочь из дворика, в сторону фехтовального зала. Быстрая проверка подтвердила, что похожее на пещеру пространство пусто. В коридоре они взяли по факелу и вошли в зал. По стенам висели мечи разных видов, а также доспехи, щиты, палицы и арбалеты. У дальней стены стояло четыре мишени для стрельбы из лука, прямо под четырьмя окнами-бойницами. Внутрь не попадал свет, чернота ночи была почти абсолютной, но пламя факелов заставило очертания каждого предмета трепетать среди теней.

В этом золотом свете Ада казалась богиней – раздраженной богиней. Ему бы радоваться, что ее волосы благопристойно убраны, но он не мог не вспоминать их свободными, рассыпавшимися, сияющими.

Его ладони стало покалывать. Заживающие мозоли, несомненно.

– И почему это я не должна считать Фернана одним из моих немногочисленных друзей?

– Он слишком много времени проводит в деревне. Его флирт с местными девушками известен всем. – Габриэль пожал плечами. – Я только хотел избавить тебя и Бланку от трудов самим обнаружить его истинный характер.

– Его характер? Интересно.

Как он мог смотреть в лицо врагам не бледнея, когда пронзительный взгляд этой женщины превращал его в мальчишку? Но после его напряжения и кошмарной встречи с Пачеко он потерял силу духа для таких откровенных столкновений.

– Да, – сказал он. – Я бы не хотел, чтобы он воспользовался преимуществом твоего друга.

– Потому что ты приберег это право для себя?

– Ада, я не сделал ничего, чего бы ты тоже не хотела.

– А ты подумал о том, что будет, если я забеременею?

Земля ушла у него из-под ног. Головокружение нахлынуло на него, как кипящая смола, вязкая и обжигающая. Ребенок. С Адой.

Он закрыл глаза, но не смог прогнать картину, в которой Ада качала его сына или дочь, дочь с волосами такого же глубокого темно-каштанового цвета, как у ее матери. Тоска, не похожая ни на какое физическое желание, пронзила его. Сожаление, последовавшее за ней, оставило его задохнувшимся, страдающим и пустым.

– Я полагаю, это означает «нет», – тихо сказала она.

– Ада...

– Фернан ведет себя по отношению ко мне больше как друг, чем ты. Ты решил обращаться со мной как с заразной. Это ты привез меня сюда.

Она подошла ближе, ее глаза горели пламенем, завораживающие и яростные. Габриэль жадно вдыхал ее аромат – единственную часть ее, которой он мог наслаждаться безнаказанно.

– Интересно, какие еще эгоистичные цели роятся в твоей голове?

– Перестань.

– Я не думаю, что перестану, – прошептала она. – Ты хотел, чтобы я была здесь, Габриэль. Ты потратил очень много сил, чтобы я выздоровела, но я думаю, что ты уже жалеешь об этом.

Сладость ее дыхания омывала его лицо. Боже, как же ему хотелось снова поцеловать ее! Сколько часов прошло? Всего один день? А его тело уже так изголодалось по ней, как будто они никогда не касались друг друга.

Но этого больше никогда не будет.

– Ты не единственное мое сожаление, – сказал он.

Ада рассмеялась – тихо, мелодично и грешно.

– Но какой толк проходить твое послушничество, если ты уже нарушил все данные тобой обеты?

– Рамки моего послушничества определяет наставник. Я обсуждал с ним прошедшие недели, и он позволил мне остаться.

Ада медленно кивнула и отвернулась к стене с оружием. Габриэль медленно выдохнул горячий Воздух из легких, чувствуя облегчение от того, что она дала ему передышку. Она пошла вдоль стены, ее лицо отражалось в поверхности каждого клинка. Искры серебристого света играли на ее волосах и на корсаже платья. Она остановилась под цветочным крестом Сантьяго.

– Я никогда не понимала, насколько Сантьяго отличается от других орденов.

– Да. – Габриэль нахмурился, гадая, что значит мрачность в ее голосе. – Он уникален.

– Ты поэтому выбрал его?

– Ада, я не хочу это обсуждать.

Она повернулась, ее глаза сузились.

– Например, у вас остается ваша собственность. Разве это не правда? Нет никакого обета бедности.

Габриэль стиснул зубы. Фернан.

– То, что брат приносит в орден, принадлежит ему. Когда он умирает, орден получает наследство.

– Интересно также, что нет никакого запрета брака и никакого запрета насилия.

Она подошла к нему. В одно мгновение она стояла под крестом ордена. В следующую секунду она оказалась от него на расстоянии вытянутой руки. То удивительно безразличное выражение лица сменилось яростью. Раскаленной яростью.

– Или я ошибаюсь, Габриэль?

Их взгляды боролись так же жестоко, как если бы каждый из них держал в руках острый меч из тех, что висели на холодных каменных стенах зала.

Странное ощущение предательства жгло ее виски. Он солгал ей о своих клятвах. И его ложь предала все благородные намерения, о которых он говорил.