А что в третьей? А в третьей я старался отгородиться от всего своего прежнего окружения. В третьей я прилежно посещал занятия, искренне пытаясь вникать в их суть, хоть учиться оставалось всего чуть больше месяца. В третьей я не выдержал и, наплевав на данное себе же самому слово никогда больше даже мельком не просматривать профиль Антона, все-таки зашел на его страничку.

      Он уже закончил учебу и снова вернулся в наш город детства — в город, с которого началась моя одержимость. С фотографий на экране телефона на меня смотрел уже довольно повзрослевший, заматеревший парень, у которого на голове нет больше того хаоса вечно ниспадающих в глаза прядей, теперь там был короткий ежик светлых волос, и, хотя календарное лето еще не наступило, на коже, как и всегда, красовался приятный глазу загар. Моя первая любовь… А еще, даже несмотря на то, что это всего лишь фотография, его глаза просто гипнотизировали, заставляя залипать на долгие минуты. Взгляд остался совсем таким же, в который я когда-то влюбился. Взгляд, от которого плавилось все внутри, и из этого расплавленного материала можно было лепить, что угодно. Только это ему нафиг не нужно было. Как и я сам.

      Бесконечно пялясь на его фото, я раз за разом испытывал целую гамму чувств: трепет, тепло, радость, грусть, боль.

      Трепет от того, что снова могу, хоть так по-детски, но вернуть ту хрупкую связь с человеком, которого из сердца выдирать теперь только с корнем, да и то едва получится.

      Тепло от того, что увидел на фотографии его так и оставшуюся по-детски открытой улыбку. Хоть за почти три года он и стал выглядеть старше, взрослее, эта улыбка все равно возвращала меня в прошлое, в то время, когда я мог быть счастлив только от того, что вижу ее на любимом лице. А еще я снова увидел те искорки в глазах, что тогда, в лесу, казались потухшими навсегда.

      Радость была просто от того, что я увидел, что с ним все в порядке, от соприкосновения с прошлым, от которого я так бежал, но по которому безумно скучал, хоть и пытался даже себе самому в этом не признаваться.

      Грусть от того, что узнал, что он после учебы все-таки вернулся в наш город, от мысли, что он каждый день проходит по знакомым улицам, что, может быть, частенько оказывается и возле моего дома, но я, даже если бы вернулся и сам, уже не имел бы права рассчитывать на приветливый взгляд и теплую улыбку.

      И боль от осознания, что теперь, зная, что он там, все-таки не вернусь. Что придется приложить все мыслимые и немыслимые усилия, чтобы похоронить, наконец, эти почему-то дохрена живучие чувства.

      Не отдавая себе отчета в своих действиях, я стал заходить на его страницу каждый день. Изучил каждую букву, написанную им или ему, изучил каждую фотографию и картинку — всё, что можно было изучить, и даже больше. И в тот момент, когда я в нашем общем душе — слава всем богам, которые оказались свободными и снизошли до меня, оставив незамеченным в тот вечер, — шепча его имя, кончил всего от пары прикосновений к члену, я понял, что пора это прекращать. Зачем ломать то тонкое деревце, за которое и так с трудом удалось зацепиться, падая в бездну?

      С того момента я отключил к чертям интернет на своем телефоне, стал раздражительным и, чтобы не испортить отношения с и так уже поредевшими рядами своих друзей и знакомых, я просто с каждым днем все глубже погружался в себя и отгораживался от остальных невидимым барьером, все дни проводя словно в каком-то вакууме, где мысли никак не хотели приводиться хоть в какое-то подобие нормы, перетекая по извилинам мутной вязкой кисельной гущей.

      Я изо всех сил старался убедить свою память, что ей все привиделось, что у меня вообще не было прошлого, и все, что у меня сейчас есть — чистый лист, наброски будущего рисунка на котором выбирать только мне. Только что-то в моем плане все-таки не склеивалось. Не знаю, то ли слишком яркие воспоминания, не дающие возможности сделать вид, что ничего не было, то ли давшее трещину сердце.

      В какой-то прострации я продолжал жить, чисто машинально выполняя те или иные действия, так же отстранено относился и к ребятам, что со временем перестали пытаться меня растормошить и звать на свои посиделки, зная, что я снова откажусь. Долгие серые дни сливались в единую мутную массу, в которой все примечательные события сводились только к тому, чтобы отучиться, поесть и попялиться в стену. Не было желания что-то делать, к чему-то стремиться. Казалось, когда доучусь, все решится само собой, надо просто сделать вид, что ты бревно, и течение тебя само с радостью унесет, куда ему будет угодно.

      Только вот учеба вскоре закончилась, из общаги меня выперли, я оказался со своим полупустым рюкзаком на окраине этого безразличного ко всему муравейника, а течение так и не думало хватать меня в свои объятья и хоть куда-то уносить. И только теперь, оказавшись вновь на обочине жизни, я понял, что так продолжаться не может. Нельзя надеяться на судьбу и мифическое течение, нужно брать жизнь в свои руки.

      И, каким бы взрослым и независимым я себе не казался до этого, первые, о ком я подумал, оказавшись в тупике — родители. На самом деле, было стыдно сейчас искать помощи у тех, на которых я неслабо забил в последнее время, не балуя их ни звонками, ни новостями. Но больше мне все равно не к кому было обратиться. Найдя более или менее нормальную скамейку на полузатопленной лужами от недавнего ливня детской площадке, я глубоко вдохнул и набрал номер матери. Спустя пару гудков в телефоне послышался полный участия и волнения голос.

      — Привет, сынок. У тебя что-то случилось?

      Сердце больно кольнуло. Она ведь переживает… Одно дело не приезжать к ним все эти три года, лепя разные отмазки и причины. Но руки бы у меня не отсохли, если бы я хоть немного чаще набирал ее номер.

      — Мам… привет. Я… я вроде как закончил учебу… — промямлил, уже не понимая, что я вообще хотел услышать и для чего звонил.

      — Ты возвращаешься? — в голосе матери послышалась неподдельная радость.

      — Не знаю, мам. Я… не хотел бы сейчас возвращаться. Мне нужно еще немного времени.

      — Ты нашел там работу? — голос стал строгим, словно она снова разговаривала с неразумным пятилетним мальчиком, притащившим в очередной раз бездомного котенка в квартиру, где ему явно были не рады.

      — Нет еще, я…

      — Может, тебе есть на что снимать квартиру? — перебила мать, даже не собираясь слушать мои отговорки и оправдания.