Именно после той ночи в нем что-то изменилось. Нет, на работе он, конечно, оставался всё той же задницей, какой и был. Но в нерабочее время… Мы начали чаще общаться, обо всём и ни о чём одновременно. Стали иногда вместе ужинать, правда, только в ресторанах или на съёмных квартирах, при этом старательно избегая тем, почему он ни разу не приглашал меня к себе домой. Да, собственно, не так это было и важно. К этому моменту я уже четко понял, что принуждать его и требовать что-то — бессмысленное занятие. Он сам сделает то, что посчитает нужным, когда придёт время.

      Он даже стал заезжать за мной на машине, чтобы подвозить меня с утра на работу, не позволяя мерзнуть на остановках в компании набирающей силу зимы. Хотя, «заезжать» — не самое подходящее слово. Ведь, чтобы доехать до работы, ему достаточно было бы и двадцати минут, но вместо этого он делал нехилый крюк, чтобы забрать меня, и на дорогу уходило без малого два часа. Вечером, конечно, было проще. Во-первых, когда мы возвращались, пробок уже не было, а во-вторых, зачастую с работы мы ехали совсем не в мою квартиру.

      Хотя, надо сказать, надолго его не хватило. Промучившись так недели три, он психанул и снял мне квартиру недалеко от работы. Двухкомнатную. На год. Все мои слабые возражения были тут же остановлены и разбиты в пух и прах железными аргументами: работа близко; не отличающаяся дружелюбием бабка, сдававшая мне комнату, далеко; а главное — больше никаких посуточных и почасовых квартир. И в душе от его голоса, объясняющего эти простые вещи, приятным теплом разливается осознание — у нас теперь есть своё гнездышко.

      Правда, как ни странно, сколько бы времени мы ни проводили на этой новой квартире, которую я теперь на целый год имел право называть своим домом, Дима не остался ночевать в ней ни разу. Иногда он уходил почти сразу после секса, иногда часа в три ночи, бывало и к робкому зарождению рассвета. Но неизменно уходил.

      Признаться, я и подумать не мог, что кто-то кроме Антона вообще сможет стать настолько важным для меня в этой жизни. Я не могу сказать, что это была любовь, но привязанности такой силы я не испытывал еще никогда. Поэтому мне и было не понятно, почему Дима ни разу не мог просто остаться у меня. Не понятно, зачем он оставляет этот странный барьер между нами.

      С кривой усмешкой иногда думалось, что я даже не удивился бы, если бы оказалось, что дома его ждут жена и дети. Ведь не просто так он не пускает меня в свою жизнь, заставляя топтаться на пороге.

      По сути, я мало знал о его жизни вне работы. Но очень хотел, чтобы мне позволили пройти вглубь души чуть дальше, чем он позволяет. Ведь если он смог вывести меня на такие чувства сейчас, то насколько всё может стать ярче и чувственней, если мы снимем последние барьеры, выкинем все ширмы и просто позволим себе стать кем-то большим, чем мы есть сейчас.

      Но, чтобы я ни делал, как бы ни старался, в итоге я все равно всегда оставался на этой съемной квартире в полном одиночестве.

      Всё, что я мог — вести себя так же, как и в сексе: довольствоваться малым и учиться получать удовольствие от того, что есть, старательно игнорируя свои мысли о чём-то большем. Может, нужно просто ещё немного времени, и Дима сам придет к этому. А пока… Пока у меня есть легкая работа за хорошие деньги, парень, который, хоть и не балует вниманием, но все же занимает немалую долю места в моей жизни, а еще квартира, которую не надо делить с бурчащими бабками. Наверное, этого должно быть достаточно, чтобы ощущать себя счастливым? Наверное…

      Только почему-то недостаточно.

      Я вздохнул и устало потер ладонями лицо, возвращаясь из своих мыслей в реальность. Рабочий день начинается через сорок пять минут, а значит Дима приедет уже совсем скоро. Несмотря на наступление весны, он всё равно не перестал так же, как и раньше подвозить меня на работу. Я выпил остывший кофе одним глотком и, наспех одевшись, вышел из квартиры, решив дождаться свое начальство на улице.

      Запирая дверь временно своей квартиры, я услышал, как открывается замок за моей спиной. Че-е-ерт, только не это. Опять этот мужик. Почему-то от этого типа, что живет напротив, веет таким холодом, что при взгляде на него отмораживается и леденеет и что-то внутри меня.

      — Здрасьте, — повернувшись и натянув на лицо самую добродушную улыбку из своего арсенала, поприветствовал этого типа.

      В ответ лишь косая ухмылка и едва различимый насмешливый кивок головы. Впрочем, как и всегда. Отворачиваюсь снова к двери и просто вожу ключом по замочной скважине, надеясь, что мои действия выглядят как обычное закрывание двери, а не попытка потянуть время. Пусть спустится хотя бы на пару лестничных пролетов вниз. Спускаться одновременно с этой ледяной глыбой как-то не прельщает.

      Вообще это странно: больше всего, выходя из дома, я всегда не хочу пересекаться именно с ним, но как по какому-то мистическому и мне неизвестному закону, сосед почти всегда выходит через пару секунд после меня. Складывается вообще такое ощущение, словно ему и вовсе никуда не надо, и он целый день проводит, глядя в глазок в ожидании, когда я выйду. Но ведь это было бы глупо. Тем более, при условии, что за те несколько месяцев, что я тут живу, он так и не сказал мне ни одного слова.

      Впервые я увидел этот надменный взгляд стальных глаз буквально через пару дней после того, как въехал в квартиру. Тогда, до краев набитый радостью и доброжелательностью, я улыбнулся ему и на весь подъезд выпалил свое «Здравствуйте». Только ответа на это приветствие я не услышал. Мазнув по мне равнодушным взглядом, словно вечно меняющиеся соседи для него всё равно что копошащиеся под ногами букашки, он молча спустился вниз.

      С тех пор каждый раз, когда я его видел, внутри соревновались неприязнь и досада. Но, решив, что было бы глупо после первого же раза, когда я улыбался ему в свой тридцать один зуб, старательно изображая голливудскую улыбку, просто взять и делать вид, что его не существует. Поэтому я упорно продолжал здороваться с этим типом каждый раз, когда мы пересекались на улице или на лестничной клетке. Правда, мое бодрое «Здравствуйте» постепенно перетекло в робкое, нехотя произнесенное «Здрасьте». Но сосед никак не давал понять, что вообще обратил на это внимание.

      Единственное, чего я смог добиться — через время его высокомерный взгляд сменился на насмешку, то ли издевательскую, то ли снисходительную — этого я так и не понял. И мне все чаще стало казаться, что он специально выходит в одно время со мной, чтобы вести эту непонятную игру, о правилах которой я не имею ни малейшего понятия.

      Я перестал бесцельно ковырять ключом в замочной скважине и прислушался. Вроде звуки шагов утихли и подъезд снова погрузился в привычную тишину.