Традиция эта требует, однако, некоторого индивидуального расчета. Когда перед надеванием скафандра космонавт прощается с «удобствами», важно не вылить все содержимое мочевого пузыря без остатка. Иначе придется пыжиться. Считается плохой приметой с трудом выдавить «на колесо» несколько капель.

Первый экипаж возвращается в автобус, и скафанд-ристы помогают им быстренько зашнуровать и закрыть скафандр. Из второго автобуса к ним заходят дублеры, и здесь происходит настоящее прощание: улетающие благодарят дублеров, те, в свою очередь, желают удачи и ни пуха…

Через несколько минут оба автобуса останавливаются примерно в 100 метрах от ракеты. Космонавты выходят и докладывают руководству Роскосмоса о прибытии на стартовую площадку. Делается традиционная фотография (в этом обычаи космонавтов и летчиков не совпадают; летчики, как известно, не любят фотографироваться перед полетом, чтобы не получилось последней фотографии).

Потом экипаж под руки ведут к ракете, поскольку прогулка в скафандрах — дело нелегкое. Как правило, это делают руководитель Роскосмоса, начальник Центра подготовки космонавтов или его заместитель и врач. Но возможны и иные сочетания. Например, когда космонавт Александр Александрович Волков провожал в полет своего сына космонавта Сергея Александровича Волкова, ему предоставили право довести его до ракеты. В это время главный эпидемиолог ЦПК бегает вокруг и взмахивает руками, будто плывет. Это он пытается оградить экипаж от посторонних, ибо в этот момент весь обсервационный режим летит в тартарары. Уже невозможно уберечь космонавтов от желающих дотронуться рукой до человека, который вот-вот окажется в космосе.

Экипаж взбирается на несколько первых ступенек, поворачивается лицом к провожающим, машет им руками — их фотографируют в крайний раз перед полетом. Раздаются приветственные крики, просьбы посмотреть именно в этот объектив… Вообще, к ракете посторонних не допускают, но все равно получается небольшая толпа из начальства и стартовой команды.

Еще несколько ступенек, и космонавты на первой площадке. Они немного отходят в сторону и благодарят за работу боевой расчет (так по военной еще традиции называют стартовиков). Еще несколько фотографий, и — в лифт. Дальше все происходит очень быстро. Отключают и забирают вентиляционную установку, космонавты снимают сапоги, которые до корабля предохраняли скафандр от повреждений и загрязнения. И — посадка в корабль. Первым идет бортинженер-1, в левое кресло, вторым — бортинженер-2 или космонавт-исследователь (или участник космического полета — турист) — в правое кресло и только потом командир — в центральное кресло. Как правило, это не занимает много времени, но бывают и казусы.

Один космонавт, слишком плотный в жизни, а еще более в скафандре, не проходил в люк спускаемого аппарата. Сопровождающий (он за свою жизнь десятки экипажей в корабль посадил) говорит ему:

— Закрой гермошлем.

— Зачем?

— Закрой, говорю!..

Космонавт закрывает гермошлем, и сопровождающий с размаху садится ему на голову. Тот мгновенно проскакивает вниз, в спускаемый аппарат, и слышит:

— Прошел? Ну, сиди. Обратно вытащить тебя уже не смогу.

Другой космонавт, садясь в корабле в ложемент, не смог «заправить» ноги. Юрий Георгиевич Шаргин, тогда еще не космонавт, а военпред на «Энергии», минут двадцать, обливаясь п о том, пытался помочь ему, но безуспешно. Он спустился вниз и обратился к А. А. Леонову:

— Алексей Архипович, у нас проблемы.

— Какие еще проблемы?

— Не вмещается бортинженер.

— Как не вмещается? — Леонов отправился наверх.

Минут через двадцать возвращается довольный:

— Ну вот, а ты говоришь — не вмещается!..

— Как вам удалось?

— Да, чего там… Сказал, что сейчас экипаж заменю. И ноги мгновенно встали на место.

За два с половиной часа до старта экипаж занимает свои ложементы в космическом корабле, затягивает ремни и начинает предстартовую подготовку, проверяет связь и герметичность скафандров. Эта проверка занимает не так уж много времени — примерно полчаса. А потом начинается трудное ожидание. Все, что надо было сделать, космонавты сделали. Теперь от них уже ничего не зависит. Они просто ждут, понимая, что сейчас под ними две сотни тонн горючего и скоро раздастся команда «Зажигание». Страшновато? Поэтому инструктор экипажа с командного пункта беседует с космонавтами, занимая их важными и не очень важными вопросами, стараясь успокоить, унять их естественное волнение. Иногда по просьбе космонавтов им включают музыку. Первым это попросил Юрий Гагарин, с тех пор традицию соблюдают.

В это время на земле всех лишних отправляют со стартовой площадки. В автобусе первого экипажа накрывают стол. В нем остается совсем немного людей — генеральный конструктор и некоторые его замы, руководитель стартовой команды, начальник ЦПК или его зам. Лишних там нет, впускают в этот круг редко и с разбором. Полтора часа там под редкую рюмку идет разговор: вспоминают прошлое и ушедших, говорят об экипаже, задумываются о будущем. Это такое таинство пилотируемой космонавтики, его мало кто видел, еще меньше тех, кто в нем участвовал.

Наконец взводится система аварийного спасения, автобус уезжает на наблюдательную площадку (члены Государственной комиссии и другие провожающие уехали туда сразу после того, как автобусы с космонавтами отправились к старту), откуда виден весь стартовый комплекс с расстояния нескольких километров. Кто-то из автобуса спускается в бункер, а Игорь Владимирович Бармин, который много лет после своего отца возглавлял КБ общего машиностроения, строящего стартовые позиции, а затем назначенный главным конструктором наземной космической инфраструктуры Роскосмоса, отходит к небольшому домику в 120 метрах от ракеты. Это, безусловно, нарушение всех инструкций по безопасности, но только там можно по-настоящему понять, что такое космический старт: пространство раскалывается от рева двигателей, и тебе в лицо летят мелкие камушки, но это камушки Байконура! Признаюсь, и автор этих строк стоял в домике рядом с Барминым не один раз в течение многих лет, смотрел на старт через окно. Звуковой удар сказывался на слухе (даже если заткнешь уши ватой — не поможет), что обнаруживалось на аудиограмме в ходе ближайшей медкомиссии.

Надежность ракеты-носителя «Союз» очень велика. Но в технике абсолютной надежности не бывает. Возможен и неблагоприятный исход запуска. Поэтому на корабле «Союз» предусмотрена система аварийного спасения (САС) экипажа. Идея состоит в том, чтобы в случае аварийной ситуации во время старта увести корабль с экипажем на безопасную высоту и расстояние, после чего с помощью парашюта доставить его на Землю. У САС есть свои двигатели. За 30 минут до старта система спасения приводится в готовность, как говорят, «взводится». Автоматика САС начинает свою работу, если она получает сигнал «Авария» (от систем ракеты-носителя или от руководителя пуска). На вершине траектории аварийного увода производится отделение спускаемого аппарата от бытового отсека. Головной обтекатель вместе с бытовым отсеком уводится на расстояние, исключающее столкновение с отделившимся спускаемым аппаратом.

Если полет проходит нормально, то после достижения высоты 46 километров двигательная установка САС отбрасывается. Потому что на этой высоте безопасно сработает парашютная система корабля «Союз». Это происходит на 115-й секунде полета.

За всю историю пилотируемых полетов на кораблях типа «Союз» САС потребовалась всего два раза, что говорит о высокой надежности наших ракет-носителей.

5 апреля 1975 года при выведении на орбиту корабля «Союз-18», который пилотировали космонавты Василий Григорьевич Лазарев и Олег Григорьевич Макаров, произошла авария. На 288-й секунде полета не отделилась вторая ступень. Поэтому не запустился двигатель третьей ступени ракеты-носителя. И на 294-й секунде полета от автоматики поступила команда «Авария». Космонавтам пришлось испытать огромную перегрузку — в 21 единицу — правда, она продолжалась недолго. Спускаемый аппарат с экипажем приземлился в горах Алтая. Лишь через сутки поисково-спасательная группа нашла космонавтов и эвакуировала их с места нештатного приземления.