Технологии и привычки гаюнов были достаточно хорошо изучены еще до войны, не говоря уже о том, что такого рода знания пополнялись с каждой операцией в ходе военных действий. Техническую, явно устаревшую информацию все трое просмотрели достаточно быстро, особо не задерживая на ней внимания. Они и так прекрасно ориентировались в технологических цепочках, будь то завод по производству продуктов питания или изготовлению боеприпасов. Знали уязвимые точки процессов, нарушение которых вело к остановке всего производства. Искали в этой информации они совсем другое, подсказку, как нанеся удар только в одном месте, заставить остановиться значительную часть всей технической машины планеты. Информации явно не хватало.

День закончился, но закончились и материалы на бумажных носителях, изготовленных специально для более удобного пользования.

— Есть какие-то предложения или требования по обеспечению? — спросил Шаман, когда отметил, что партнеры здорово устали, и скомандовал заканчивать.

Самум молча пожал плечами, разведя руки.

— У меня пока по нулям, — высказался Колдун.

— Тогда соберите все тут, закройте и двигайтесь в столовую. Жрать неохота, но все равно надо. Завтра возьмемся за видеоматериалы. Если и там ничего не найдем, то будем думать.

Оставив друзей, Шаман двинулся на доклад к Лузгину и застал его склонившимся над какими-то схемами и бумагами. Увидев вошедшего капитана, полковник оторвался от своих дел и свернул расправленные листы.

— Как у вас дела, что-нибудь полезное накопали? — спросил он, откидываясь на спинку кресла и потирая уставшие глаза.

— Пока ничего интересного, но есть просьба.

— Выкладывай, — со вздохом протянул полковник. — У тебя же все не как у людей. То зонтики требуешь, то еще что-нибудь невообразимое.

— Мне нужна «Турая» и еще хотелось бы пообщаться с живыми свидетелями, кто высаживался в первых трех экспедициях на Гемму, то есть Портейн.

— Твою просьбу насчет свидетелей я предвидел, ищут. Если кого найдут, доставят немедленно. А вот насчет «Тураи» поясни, может, была такая зверюга, но сбежала, а может, съели давно, деликатес все же, не пропадать добру, — пошутил Лузгин.

— Это в нашем понимании Библия геммов.

— И где ее прикажешь искать?

— Там же, где и свидетелей. В материалах есть упоминания о религии. Значит, кто-то из журналистов или другой член экспедиции интересовался этим вопросом и мог привезти «Тураю» с собой, возможно в качестве сувенира.

— Хорошо, — вздохнул полковник, — сегодня сделаю запросы. Что еще?

— Нам нужна гипнообучающая программа языка геммов. Это наверняка должно быть.

— Если есть, найдут.

— Тогда пока у меня все.

— Иди отдыхай, хотя меня и настораживает твое пока.

Следующий день начался с просмотра видеоматериалов, собранных четырьмя экспедициями на Гемму.

Сразу стало понятно, что съемку вели два человека, первый осуществлял ее открыто, постоянно держа в поле объектива представителей делегации Союза и встречающей стороны. В момент встречи шел дождь. Съемка была серой и не позволяла рассмотреть детали. В делегацию геммов, одетых в прорезиненные плащи до пят, с наброшенными на головы капюшонами входили и гаюны, возвышавшиеся над ними на добрых полметра. Последние были в армейской форме и с оружием. Переводчики были не нужны, переговоры вели на языке гая. Старший гемм представил и гаюнов, заявив, что они являются союзниками планеты и по местным законам имеют право присутствовать на международных встречах, быть в курсе событий при контактах с представителями других звездных систем. Делегации сразу разместились в больших автобусах и двинулись к выезду с космодрома. Оператор продолжал снимать, но усилившийся ливень оставлял в цифровой памяти камеры только мелькание огромных темных масс, мимо которых проезжала машина.

Неожиданно камера дрогнула, ее объектив совершил резкий полуоборот, и весь экран заняла фигура гаюна. Представитель союзников заявил, что съемка на территории космопорта запрещена и в случае неподчинения камера будет изъята. Вторая камера продолжала работать, по всей видимости вмонтированная в какой-то бытовой и не бросающийся в глаза предмет. От нее тоже было мало толку, так как при выезде за территорию космопорта на стекла машины опустились стальные жалюзи. На вопрос одного из представителей Союза, зачем это сделано, старший гемм пояснил, что в городе неспокойно. В обществе, к сожалению, нет единства и существует опасность нападения экстремистов. Гости могут не беспокоиться, дорога правительственного кортежа хорошо охраняется.

Посольство солнечников было доставлено в закрытый квадратный двор огромного трехэтажного здания. Встречающие и члены посольства прошли в зал для приемов, где представитель президента геммов извинился за то, что на встречу не смог приехать президент, слегка простудившийся, что не удивительно при такой погоде. Шутка о том, что прибывшие могли заболеть, подхватив инфекцию от президента, а потом обвинить геммов в применении к ним химического или бактериологического оружия, не вызвала даже улыбок на лице членов посольства и была оценена оскалом встречающей стороны.

Официальная встреча была назначена через день, и гостей проводили в гостиную, где уже были накрыты столы. Неизвестный оперативник, входящий в посольское представительство, весьма толково вел съемку, так, что его объектив успел за период официального банкета побывать на кухне и в подвалах здания, но кроме наличия усиленной охраны и плана помещений это ничего диверсантам не давало.

Геммы представляли собой невысокую худощавую расу. Лица скуластые, глаза большие, широко раскрытые, нос широкий у основания, имеющий одну ноздрю. Уши треугольные, плотно прижатые к черепу. Волосяной покров на голове и лице полностью отсутствовал. Рот почти безгубый, с мелкими зубами. В остальном они ничем не отличались от жителей Союза.

После ужина группу послов и обслуживающий персонал разместили на втором этаже представительского дома. Камера успела побывать практически во всех номерах, от шикарных посольских до обычных скромных двухкомнатных для рядового персонала. Окна всех номеров выходили во двор так, что никакой новой информации эта часть съемки тоже не принесла. Попытка одного из представителей посольства покинуть расположение этажа и спуститься вниз была пресечена вежливым отказом с мотивировкой, что внизу ведутся уборочные работы, а завтрак будет подан в номера. Фактически члены посольства оказались под арестом, но не вездесущий специалист с видеокамерой. Вскоре информация стала поступать из кухни, а потом замелькали кадры с улицы.

Весь просмотренный материал был какой-то обрывочный. Съемка явно велась тайно, но прерывалась без видимых причин и велась в разных ракурсах, порой очень невыгодных и не дающих никакой информации. Невозможно было установить, где оператор прячет камеру. Видеопоказ сопровождался дикторскими пояснениями.

— Как он это делает? — не выдержал Самум, останавливая просмотр. — Что-то очень похоже на человека-невидимку.

— Ничего сверхъестественного, — флегматично ответил инженер. — Давно была разработана такая технология передачи видеоизображения. Клейкая пленка тоньше бумажного листа с элементом мимикрии. Приклеивается к любому предмету. Отражает все то, что попадает на нее, как на зеркало, и посылает это отражение на приемник. В связи со слабой энергетической подпиткой работает не более пяти минут и, отработав, распадается в пыль. Недостаток — краткость передачи информации и отсутствие звукового ряда. Бесспорный плюс — практическая невидимость и невозможность использования в качестве доказательства. Активировав пленку, ее распад нельзя остановить.

Психолог вновь включил воспроизведение.

После обеда весь состав посольства пригласили на прогулку и, посадив в тот же автобус, повезли по городу к морю. На этот раз металлические шторы на окнах не закрывали. Картина, открывшаяся пассажирам и зафиксированная разведчиком, была, мягко сказать, удручающей. Несмотря на солнечный день, пустынные с редкими прохожими улицы, серые однотипные дома, отсутствие ярких красок рекламы создавали впечатление, что город покинут жителями. Практически на каждом перекрестке, как статуя, возвышался гаюн в форме штурмовика, обозревавший контролируемый им сектор. Ни деревца, ни кустика, ни клумбы, сплошной бетон и камень сами собой свидетельствовали о крайнем аскетизме, а также о том, что все общество занято более важными для него делами, не обращая внимания на личную жизнь его членов.