Тейт, казалось, угадал ее мысли.

— Доверься мне, — шепнул он, прижавшись губами к ее виску.

— Я… верю, — с трудом выдохнула она. В уголках ее глаз блестели слезы, но она не могла бы сказать, чем они вызваны. Страстью? Счастьем? Восторгом?

Тейт снова склонился над ней, припал к набухшему соску, втянул его губами, не переставая поглаживать пульсирующий, жаждущий близости с ним участок тела между бедрами.

Она трепетала под ласками его губ и рук, тело ее отзывалось на малейшее прикосновение, но взывало о большем. Томление, зародившееся глубоко внутри, стремительно нарастало. Клер инстинктивно выгнулась навстречу его руке.

Тейт отозвался на безмолвную просьбу, усилив давление пальцев. Он нежно сжал зубами сначала один сосок, потом другой, язык попеременно обжигал лаской две твердые вершинки, пока Клер не почувствовала, как ее подхватила неотвратимая волна, чтобы унести за пределы реальности, в мир чувственного забвения.

Клер протяжно вскрикнула, когда ей показалось, что она взорвалась и рассыпалась фейерверком сверкающих искр. Казалось, свободный полет наслаждения будет длиться вечно. Защищенная теплом объятий Тейта, она парила в вышинах удовлетворения.

Спустя какое-то время он легонько прикоснулся к ее щеке.

Клер открыла глаза, все еще затуманенные наслаждением, которое он подарил ей; глаза, где читалось потрясение от того, что он ничего не просил взамен.

— Не нужно смущаться, — тихо попросил он, скользя взглядом по ее пылающему лицу.

Клер помолчала, стараясь разобраться в собственных чувствах, и поняла, что смущения нет и в помине.

— Я не смущена, — покачала головой она.

— Тогда что?

— Изумлена. Ошеломлена.

— Прекрасные слова. — Тейт хмыкнул, обнимая ее, но этот звук превратился в сдавленный стон, когда он прижался губами к ямочке на ее шее.

Она ощутила давление плотно прижатой к ней, все еще возбужденной плоти и сотрясавшие все его тело волны дрожи. Чуть отстранившись, она спросила:

— Все это было как-то очень… од-носторонне. Почему?

Он приподнял голову, и Клер не могла не увидеть легкое облачко разочарования неудовлетворенного желания, промелькнувшее на его лице.

— Я не мог тебя обезопасить.

Она смешалась. «Хвала Создателю, что это порядочный человек, — насмешливо прокомментировал внутренний голос, — потому что у твоих мозгов, похоже, сегодня выходной».

Клер медленно наклонила голову.

— Спасибо тебе. Потому что я перестала владеть собой настолько, что… — Голос ее неуверенно затих.

— Заниматься с тобой любовью — все равно что держать в руках бомбу с часовым механизмом. — Он улыбнулся в ответ на изумленное выражение ее глаз. — Ты первая из всех знакомых мне женщин, Клер Дункан, которая стоит ожидания. Первая и единственная.

— Я не знала, я даже не догадывалась, что мужчина может быть таким великодушным, — прошептала она.

Тейт помрачнел.

— Я не ясновидящий, Клер, но думаю, что твой бывший муж был эгоистом и болваном.

И с этим замечанием он помог ей натянуть лиф купальника, поднял ее на ноги и подобрал обе пары очков.

Рука в руке они вернулись к берегу, вплавь преодолели короткое расстояние до яхты и вскарабкались по трапу, спущенному с кормы судна в воду. Клер, взобравшись на борт, заметила темные тучи, наплывающие с горизонта. А еще она заметила катер, что покачивался на волнах на самом выходе из бухты.

Он был слишком далеко, чтобы она могла кого-то узнать, но у нее почти не возникло сомнений, что, несмотря на утренний разговор с отцом, ее охрана осталась при исполнении своих обязанностей.

«Ну все, — в душе поклялась Клер, — как только вернусь в гостиницу, первым же делом разберусь с отцом. Он слишком далеко зашел в своей опеке. Всякому терпению есть предел! И мое, в конце концов, истощилось!» — безмолвно бушевала она, следя, как катер разворачивается в сторону берега. Клер знала, что пары слов наедине с матерью будет вполне достаточно. Мигель Альварес никогда не пренебрегал советами жены.

Тейт, от опытного взгляда которого тоже не укрылись сгущающиеся облака, крикнул:

— Мы успеем вернуться назад задолго до начала грозы.

Яхта начала набирать ход. Тейт занимался парусами, а Клер вдруг осознала, что со времени смерти сына и развода ни разу не чувствовала себя ни более желанной, ни более счастливой. Казалось, она сбросила с себя наконец тяжелое покрывало горя и разочарования, которое давило на ее душу, не давая возможности наслаждаться радостью жизни.

6

— Как долго нам придется ждать постановления судьи Бентона? — спросил на следующий день Тейт у прокурора.

Джо Карлотти, одетый с иголочки, как большинство представителей его профессии, сидел напротив Тейта за столом в конференц-зале. Он поднял голову от раскрытого перед ним пухлого дела.

— Натаниэль Бентон известен тем, что не допускает проволочек в таких вопросах. Не думаю, чтобы нам пришлось долго ждать. Ну, может, с неделю.

— Насколько важно мнение эксперта-психиатра? — поинтересовался Тейт.

— Очень важно, — твердо заявил Карлотти.

Тейт рывком отодвинул стул и принялся мерить шагами просторное помещение, предоставленное в распоряжение всей команды обвинения. В отрывистых словах легко улавливалось напряжение:

— А что, разве прокурор и его помощник не обязаны присутствовать в зале суда?

— Прокурор и его помощник обязаны присутствовать в зале суда, — отозвалась, входя в комнату, Линн Уолтерс, правая рука Карлотти. — И они там присутствовали, — добавила она.

Линн положила на стол портфель и потянулась за пультом управления от телевизора, установленного в дальнем углу конференц-зала. — Но сейчас у нас небольшой перерыв. Добрый доктор уже почти четыре часа не сходит с места свидетеля. Наша очередь наступит после ленча.

Она с облегчением опустилась в ближайшее кресло и сбросила туфли на высоких каблуках.

— Ну и как все продвигается? — спросил Карлотти.

Линн взвешивала ответ, терзая зубами нижнюю губу, на которой и так уже блестели лишь остатки яркой помады.

— Если не считать ажиотажа со стороны прессы и телевидения, я полагаю, проблем у нас не будет.

— Почему? — раздались в унисон оба мужских голоса.

— Потому что мы имеем дело с опытным и в высшей степени квалифицированным психиатром с безупречной репутацией. На мой взгляд, судья Бентон сделал правильный выбор, несмотря на испанские корни медицинского эксперта. Я даже подозреваю, что именно ее происхождение подтолкнуло судью назначить ее беспристрастным арбитром в психиатрическом обследовании. — Линн нажала кнопку на пульте, но моментально выключила звук, едва заслышав захлебывающийся от восторга рекламный голос, расхваливающий преимущества компьютеров нового поколения.

Карлотти обернулся к Тейту.

— Ты ее уже видел?

— Кого? — не понял тот.

— «Доброго доктора», — отозвался тот, повторив определение, которым воспользовалась Линн.

Тейт покачал головой. Он почему-то предполагал, что психиатр — мужчина. Ему неприятна была сама мысль о том, чтобы женщина — какая угодно — находилась в пределах досягаемости Сантьяго. У этого подонка змеиная мораль.

— А я успел краешком глаза взглянуть, когда охрана сопровождала ее к служебному лифту. Красивая женщина. Можешь сам посмотреть на нее во время вечерних слушаний, если не веришь.

— Она умнейшаяженщина, которой посчастливилось быть еще и очень хорошенькой, — возразила Линн.

— Согласен. И то и другое ей свойственно, — не стал спорить Карлотти. Ни от кого бы не укрылось, что его сердце отдано Линн.

Тейт с высоты своего роста уставился на адвокатов.

— Мне абсолютно все равно, как она выглядит. Меня тревожит то, что от ее так называемых показаний все дело может развалиться на глазах, и этот мерзавец снова выскользнет, обойдя закон.

— Будем надеяться, что этого не случится, — сказала Линн и, развернув вынутый из портфеля сандвич, открыла крышку термоса с кофе. — Я предполагаю, что психиатр не спеша, штришок за штришком, рисует законченную картину чудовищно аморального типа, для которого в жизни есть лишь одно наслаждение — власть над судьбами людей. Весь его путь — это запротоколированная история преступлений.