В свободное время мы слонялись по дому, сидели у бассейна, снова и снова ели — короче говоря, отдыхали, как могли. Я все время проводила на солнце — так приятно было снова увидеть его после стольких лет жизни в туманном Лондоне. Чаще всего я была в одиночестве, потому что не знала, как вести себя с киношниками. Они все были такими красивыми, даже страшно подойти, все прекрасно говорили по-английски, все знали друг друга. Они только и говорили, что о съемках то одного фильма, то другого. А я была в восторге оттого, что снова попала в Африку. По вечерам я выходила посидеть с «матушками», которые готовили обед своим семьям. Я не знаю арабского языка, но мы улыбались друг другу, потом я говорила одно-два слова по-арабски, они — одно-два по-английски, и мы все вместе смеялись.

Однажды собрались все участники съемок, и нам сказали:

— Хочет кто-нибудь посмотреть гонки на верблюдах? Мы собираем группу желающих.

Постояли, посмотрели гонки, а потом я спросила у наездника-араба, можно ли мне проехаться на верблюде. Мы разговаривали, смешивая арабские и английские слова. Он объяснил, что нет, женщинам скакать на верблюдах не разрешается.

— А спорим, я могу тебя перегнать, — сказала я. — Хочешь, докажу? Ты просто боишься разрешить мне участвовать в гонках, потому что знаешь: первой буду я!

Это привело его в бешенство. Еще бы, сопливая девчонка бросает ему вызов! Тут-то мы и договорились. Среди съемочной группы начались перешептывания, что в следующем заезде будет участвовать Уорис. Все столпились вокруг меня, кое-кто пытался отговорить от этой затеи. Я сказала, чтобы они поставили на меня, потому что я собираюсь проучить этих марокканцев. На старт выехали человек десять арабов, все мужчины, и я. Старт! Мы рванули с места и помчались. Жуткая была скачка: я не знала нрав этого верблюда, не знала, как заставить его бежать в полную силу. А ведь верблюды не просто несутся вперед с приличной скоростью, они еще подбрасывают седока вверх-вниз и качают из стороны в сторону, так что мне приходилось держаться как можно крепче, иначе можно и с жизнью расстаться: если упасть под ноги верблюду, он меня растопчет — это я хорошо понимала.

К финишу я пришла второй. Джеймс-бондовцы были поражены, и я поняла, что завоевала их уважение, пусть и весьма своеобразно; оно еще более возросло, когда они получили выигрыш.

— А как ты научилась править верблюдом? — спросила меня одна девушка.

— Легко! — засмеялась я. — Если родилась в верблюжьем седле, то уж ездить на верблюде сумеешь.

Да, скачки на верблюдах требуют храбрости, но это ерунда по сравнению с тем, что ожидало меня в Хитроу по возвращении. Сойдя по трапу самолета, мы выстроились в очередь на таможне. Медленно продвигаясь к стойке, все по очереди доставали паспорта. Чиновники выкрикивали: «Следующий!» — и всякий раз это становилось невыносимой пыткой, потому что мне оставалось на шаг меньше до ареста.

Английские чиновники всегда очень строго проверяют каждого, прежде чем пустить его в страну. Но если ты африканец, если ты чернокожий, они относятся к тебе вдвойне строго. И уж паспорт разглядывают очень придирчиво. Мне стало так плохо, я чуть в обморок не упала. Даже мечтала о том, чтобы лечь на пол и умереть, — тогда больше не придется терпеть такие мучения. «Боже, — молила я, — помоги мне, пожалуйста! Если удастся благополучно пережить все это сегодня, обещаю: больше я таких глупостей делать не стану».

Моя очередь уже почти подошла, как вдруг один противный парень по имени Джеффри, тоже фотомодель, выхватил паспорт у меня из рук. Он был отвратительным задавакой и обожал донимать других, а на этот раз просто не смог бы выбрать более беззащитную жертву.

— Ой, пожалуйста, не надо…

Я попыталась отобрать паспорт. Но он был гораздо выше ростом и держал паспорт в поднятой руке, я просто не могла до него дотянуться.

В поездке все называли меня Уорис: все знали, что меня зовут Уорис Дири. Джеффри раскрыл паспорт и завопил:

— Боже праведный! Вы только послушайте… Слушайте все внимательно! Угадайте, как ее зовут? МЭРИЛИН МОНРО!

— Отдайте, пожалуйста… — умоляла я.

Он крутился на месте, сгибаясь в три погибели от смеха, а потом принялся демонстрировать паспорт всем и каждому.

— Она — Мэрилин Монро! Вы только полюбуйтесь! Во хреновина! Видели что-нибудь подобное? Что за всем этим кроется, девочка? То-то ты выкрасилась в блондинку!

Я и знать не знала, что есть другая Мэрилин Монро. Я знала одну: свою подругу-спасателя в бассейне общежития ИМКА. К счастью, я и не подозревала, насколько усугубляю свое положение, разгуливая повсюду с паспортом на имя знаменитой киноактрисы… и своей фотографией. В ту минуту у меня была одна забота: в паспорте написано, что я Мэрилин Монро, уроженка Лондона, а я по-английски еле говорю! «Я погибла… все потеряно… я погибла… все потеряно…» — снова и снова вертелось у меня в голове. Я покрылась холодным потом.

В игру втянулись все джеймс-бондовцы:

— Эй, так какое имя у тебя настоящее? Нет, скажи, откуда ты родом-то? Ты когда-нибудь слышала, чтобы те, кто родился в Лондоне, не умели говорить по-английски?

Они шутили, но у меня душа в пятки ушла. Наконец этот мерзавец Джеффри вернул мне паспорт. Я отошла в самый хвост очереди, пропуская всех вперед — в надежде, что они все уйдут, пока дойдет очередь до меня.

— СЛЕДУЮЩИЙ!

Все члены съемочной группы уже прошли таможню, но никто из них не отправился по своим делам, никто не побежал к машине, как бывает всегда после возвращения из дальней поездки. На этот раз они столпились сразу за зоной таможенного контроля. Всем было интересно посмотреть, как я выпутаюсь.

«Уорис, миленькая, возьми себя в руки. Все у тебя получится».

Я подошла и, ослепительно улыбнувшись таможеннику, протянула свой паспорт.

— Привет! — бросила я и затаила дыхание. Было совершенно ясно, что добавлять к этому нельзя ни единого слова, иначе он сразу поймет, что собой представляет мой английский.

— Сегодня отличная погода, правда?

Угу.

Я кивнула и снова улыбнулась. Таможенник вернул мне паспорт, и я прошествовала дальше. Съемочная группа с изумлением смотрела на меня. Мне хотелось упасть в обморок, сделать выдох, просто лечь на пол, но я продолжала идти летящей походкой мимо киношников, понимая: пока я не вышла из здания аэропорта, опасность не миновала.

«Потерпи еще немного, Уорис. Выберись невредимой из Хитроу».

Когда я еще жила в общежитии ИМКА, то провела однажды всю вторую половину дня в бассейне, поплавала в свое удовольствие, а потом зашла в раздевалку, переоделась и стала подниматься по лестнице. Тут я услышала, что кто-то зовет меня из маленького кафе, расположенного прямо в общежитии. Это оказался знакомый парень, Уильям, который тоже жил здесь. Он помахал рукой, приглашая меня зайти.

— Присаживайся, Уорис. Хочешь перекусить?

Уильям жевал бутерброд с сыром, и я ответила:

— Ага, один из тех, пожалуйста.

Я по-прежнему разговаривала по-английски еле-еле, но смысл того, что говорил Уильям, улавливала. Пока мы ели, он спросил, не против ли я пойти в кино. Он уже не впервые приглашал меня куда-нибудь. Уильям был белым, молодым, красивым и неизменно вежливым. Но сейчас он говорил, а я вдруг перестала слышать его — просто смотрела, видела, как шевелятся его губы, а голова у меня работала, словно компьютер: