— Я говорю об американских солдатах, мадам! Сегодня днем ваши войска потерпели сокрушительное поражение. Многие ранены, многие попросту напуганы. Они разбрелись кто куда.

Это было еще более неутешительным известием, хотя, безусловно, она о многом уже догадывалась сама.

— Я не боюсь собственных солдат, — настаивала она упрямо.

— Вы не боитесь собственных солдат, — произнес он глухо, — а следовало бы. Вам не хватает жизненного опыта.

Некоторое время он боролся с собой, и упорная борьба отражалась у него на лице. Наконец он удивил ее еще больше, жестко сказав:

— Как бы мне ни хотелось, я не могу бросить вас на произвол судьбы! Я достаточно перенес за сегодняшний день, чтобы еще и вы были у меня на совести. Если вы твердо намерены пуститься в это рискованное и безрассудное путешествие, я, по крайней мере, проведу вас через наши позиции. А потом действуйте самостоятельно. Я не располагаю ни временем, ни ангельским терпением, чтобы оберегать двух малознакомых женщин от последствий их собственной глупости.

Ее характер и неукротимая гордость подталкивали ее с презрением отвергнуть его нелицеприятное предложение. Но это предложение значительно повышало шансы пробраться через британские позиции, — такую необходимость она и предвидеть не могла. Да, пожалуй, без него ей не обойтись!

Кроме того, следовало подумать и о Десси. Казалось, мир за последние несколько часов сошел с ума, но, тщательно взвесив «за» и «против», Сара была вынуждена согласиться: не принять неожиданную помощь чрезвычайно глупо, кто бы и как бы ее ни предлагал. Человек, напавший на нее, наверняка рыскал неподалеку, и воспоминание заставляло ее содрогаться, — эти мерзкие руки, ощупывающие ее тело, это горячее дыхание на щеке. Но если бандит и убрался, капитан все-таки прав — толпы насильников и грабителей запросто могли укрыться в пышущей жаром темноте, не говоря уже о «победоносных» британских солдатах.

Все-таки она не смогла отказать себе в удовольствии и проговорила с насмешкой:

— Позвольте спросить у вас прямо, капитан, почему, напав на мою страну и спалив до основания мой дом, вы предлагаете мне помощь? Это особая тонкость британской психологии?

Он не ответил на заданный вопрос, вместо того он опять резко произнес, будто слишком долго сдерживал свое терпение:

— Хотя я уверен, что пожалею об этом, кажется, у меня нет выбора.

И, тяжело вздохнув, он без всяких церемоний взобрался на узкое сидение рядом с ней и принял вожжи из ее рук.

К неудовольствию Сары, Десси восприняла неожиданное вторжение вполне спокойно: чтобы спастись от дыма, она снова обмотала шалью лицо и подвинулась на жестком сидении, освобождая место для капитана. Саре не понравилось это безмолвное признание чужой власти.

Сидение не было рассчитано на трех человек, и Сара обнаружила, что она прижата к капитану гораздо теснее, чем ей хотелось. Она старалась держаться прямо, но все равно чувствовала, как от него пахнет дымом. Теперь она смогла как следует разглядеть его лицо.

Сара подумала: лицо капитана правильнее было бы назвать не красивым, а сильным. Прямой нос, четко очерченные и плотно сжатые губы. Еще прежде она заметила: глаза у капитана ясно-голубые, такие ясные, что на фоне запачканного копотью лица производили прямо-таки ошеломляющее впечатление. Ненавистный красный мундир был тоже запачкан сажей, а о происхождении больших темных пятен на нем Саре не хотелось даже думать. При этом капитан выглядел как образцовый британский офицер, из тех, что Магнус описывал столь насмешливо. По его рассказам, такие офицеры, посылая в бой своих солдат, сами оставались в стороне, сжимая в одной руке надушенный носовой платок, а в другой — золотую табакерку.

Сара видела, что капитан устал и находится не в лучшем расположении духа. Он держал вожжи только в правой руке, левую руку старался лишний раз не тревожить. Время от времени, несмотря на все ее старания держаться подальше, Сара задевала его левую руку, и лицо капитана искажала боль, но он молчал.

Они проехали не больше квартала, дым все еще не развеялся, и Сара по примеру Десси обмотала лицо шалью. Вдруг что-то неожиданно привлекло ее внимание, она выпрямилась и, размотав шаль, громко крикнула:

— Стойте! Да стойте же! Натяните вожжи!

Он изумленно подчинился, переложил вожжи в левую руку, чтобы освободить правую, инстинктивно потянувшуюся к поясу за пистолетом.

— Боже праведный, что там еще? — спросил он резко, но Сара уже встала и, не утруждая себя ответом, перебравшись через колени Десси, слезла с ужасного сидения.

Капитан передал вожжи Десси и приготовился последовать за ней. Впрочем, когда он разглядел, кто скрывается за углом дома, который они только что обогнули, он выругался и покачал головой — капитан, кажется, не мог разделить с Сарой ее жалость. За углом, дрожа от страха, пряталась женщина с грудным ребенком, они были закутаны от дыма в платки.

Хотя капитан посетовал на очередное нежелательное осложнение, Сара с удивлением заметила: его голос стал неожиданно мягким, когда он приблизился к испуганной женщине.

— Кто это? — спросил он требовательно Сару. — Вы ее знаете?

Женщина взглянула на капитана с нескрываемым ужасом и спрятала лицо поглубже в рваный платок.

Сара сердито ответила:

— Разумеется, я не знаю ее! Не подходите! Вы еще больше напугаете бедняжку. Не бойся. — Она повернулась, чтобы успокоить женщину. — Мы не причиним вреда.

Молоденькая негритянка — ее лицо было едва ли больше, чем лицо ребенка, — никак не могла прийти в себя. Она крепко прижимала к груди малыша, а глаза ее застыли от ужаса.

— О, бедное дитя! — воскликнула Сара, испытывая необыкновенную жалость. — Дай я тебе помогу забраться в повозку. Там, сзади найдется место и для тебя, и для ребенка, вы можете даже прилечь. Ну-ка, дай мне его. Бедная крошка. Сколько ему месяцев?

Девушка ничего не ответила, но не оказала сопротивления, когда Сара осторожно взяла у нее ребенка. Сара догадалась: их бросили, когда ее хозяин и остальные домочадцы и слуги бежали из столицы, — молодая мать и ребенок оказались слишком слабы для путешествия; небольшой сверток в руках Сары весил тревожно мало.

Но когда она, затаив дыхание, поспешно развернула сверток, она с великим облегчением увидела худенькое темное сморщившееся личико, будто младенец собирался расплакаться; ребенок слабо шевелился в ее руках. Она вручила его Десси, которая тут же принялась о нем заботиться, — укачивать и вполголоса напевать, пока Сара пыталась расспросить молодую мать.

Она продолжала взирать на капитана с униженным страхом, но через некоторое время открыла, что ее зовут Элси, а ребенка — Руфус. Она принадлежала торговцу съестным, который не уезжал до самой последней минуты, боясь, что его товары разграбят. Когда остальные уехали, ее оставили: она только что родила и была еще слишком слаба для путешествия. Она пряталась в доме за магазином, опасаясь, что ее захватят красные мундиры; наконец пожар заставил ее покинуть дом. Она была уверена, что ее убьют, ведь все знали: красные мундиры не раздумывая убивают ни в чем неповинных женщин и даже детей.

Сара почувствовала почти невыносимую жалость. Она тихо сказала, не в силах сдержать упрек:

— Запишите на свой счет, капитан! И помогите ей забраться в повозку, едва ли у нее хватит сил, чтобы встать, не говоря уж о том, чтобы идти.

Капитан несколько мгновений молчал, выражение его лица не поддавалось истолкованию. Затем он пожал плечами и сделал, как его попросили: подождал, пока Десси расстелет перину и положит несколько подушек сзади, затем, подняв Элси, уложил ее в сооруженную постель.

Он ждал со все возрастающим нетерпением, пока Сара суетилась вокруг девушки, помогая ей устроиться поудобнее и нашептывая на ухо, что они ее ни в коем случае не отдадут британским солдатам. Девушка, вероятно, не понимала большую часть ее слов, она тянулась к Десси, и поэтому Сара в конце концов оставила Элси на попечение старой служанки, а сама подошла к капитану, который отозвал ее немного в сторону.