Он встал, увлекая ее за собой, и в обнимку они направились к лестнице. Вы четко знаете, кто вы и как хотите строить свою жизнь.О да, подумала Сабрина, вспомнив, что говорила Клаудия. Да, в этом доме, с этим мужчиной, и ни с кем больше.

Ступая в такт, они поднимались по лестнице. Окна их дома еще какое-то время ярко светились, но постепенно в них стал гаснуть свет. И вот дом погрузился в сон, как и вся улица.

Стефани училась жить заново. Каждый прожитый день, каждая неделя становилась частью ее нового прошлого. Просыпаясь теперь утром рядом с Максом и глядя, как лучи яркого солнца проникают сквозь незашторенные окна и озаряют светом знакомые очертания спальни, она больше уже не испытывала тошнотворного ощущения, будто заблудилась и осталась совсем одна в пустоте. Теперь она помнила, что было вчера, строила планы на сегодня и жила в предвкушении завтра.

Дни у нее были очень заняты. Пять дней в неделю с девяти утра до часу дня она работала в магазине «Жаклин из Прованса», раз в неделю, после обеда, брала у Роберта уроки кулинарного искусства. Остальное время Стефани проводила с Максом, если он был дома. Если же его не было, то она занималась интерьером комнат в доме, болтала с мадам Бессе или, лежа в шезлонге в общей комнате, читала книги из библиотеки Макса.

На одной из верхних полок она разыскала экземпляр книги «Алиса в стране чудес». Это было прекрасно сохранившееся старинное издание с иллюстрациями, в кожаном переплете, с золотым шнурком для закладки страниц. Однажды после ланча, когда мадам Бессе отправилась на рынок, она раскрыла книгу и стала читать. Казалось, прошло мгновение, прежде чем она подняла голову, оторвавшись от книги. Чувствуя, как бешено колотится сердце, она прочла десять страниц по-английски, не запнувшись ни на одном слове.

Впрочем, чему удивляться? Ведь еще в больнице выяснилось, что она свободно говорит на трех языках.

Но как тут просто написано, подумала она и снова посмотрела на раскрытую страницу.

У Стефани перехватило дыхание. Наверное, не я одна задаю себе этот вопрос.Она прочла книгу до конца, потом вернулась к началу и стала читать снова, надолго задержавшись на одной из страниц в середине.

Вероятно, есть много разных способов, при помощи которых мы можем лишиться памяти, подумала Стефани, рассматривая картинку с изображением Грифона. В конце книги Алиса вновь обретает память и возвращается к тому, с чего начала. Может быть, Робер, заводя речь об этой книге, хотел, чтобы я это поняла.

Она положила книгу на стол в библиотеке и читала ее всякий раз, когда захочется. Интересно, читала ли я ее раньше. Может быть, если я сосредоточусь, это мне о чем-то напомнит.

Она все время старалась представить ситуации, которые ей о чем-то напоминали, пыталась вызвать ассоциации для своих воспоминаний.

— Дом, — бывало, говорила она вслух, закрывала глаза и пыталась мысленно представить дом, комнаты, мебель, сад, но представляла лишь комнаты здесь, в собственном доме, и этот сад. Думая о «доме», она старалась мысленно представить семью, но не могла вспомнить ее в лицах. Это наводило на нее глубокую грусть. Так проходили неделя за неделей. Наконец она прекратила отчаянные попытки сдернуть занавес, скрывающий ее прошлое. Врачи в больнице говорили, что в один прекрасный день память может к ней вернуться. То же самое говорил и Робер. А пока у нее есть своя жизнь, и это, пожалуй, вполне ее устраивает. Иначе просто быть не может.

Если Макс был дома, то после полудня они отправлялись на машине путешествовать. Петляя по извилистым улочкам ближайших городов, они разглядывали товары в витринах магазинов и беседовали. По мере того как Стефани накапливала новые впечатления, работала, ездила на машине, она становилась все смелее и чувствовала, как у нее постепенно возникает своя жизнь.

— Ты ведь ничего мне о себе не рассказываешь, — сказала Она как-то Максу после обеда, когда они зашли в кафе «Два официанта» в Эксан-Провансе, чтобы переждать начавшийся апрельский дождь. — Всякий раз отмахиваешься от меня, как от ребенка.

— А что ты хочешь знать? — спросил он. Они расположились у самого входа, лицом к бульвару Мирабо. Макс наблюдал за Стефани. Она сидела к нему вполоборота и разглядывала причудливые металлические украшения балконов зданий на противоположной стороне широкой улицы с тенистыми деревьями. На Стефани были белые джинсы и черный свитер с высоким воротом. Ожерелье и длинные серьги из серебра, купленные им час назад. Шрамы стали почти незаметны, и красота Стефани была почти такой же яркой и поразительной, как и прежде. Макс ощутил прилив гордости. Это он сделал ее такой. Это он спас Сабрину Лонгуорт от гибели, и спас ее красоту. Он вернул ее к жизни под именем Сабрины Лакост. И эта красота, эта душа теперь принадлежат ему, только ему, без остатка. Сидя в кафе, он держался непринужденно и раскованно; все складывалось в последнее время настолько хорошо, что он готов был поверить, что так будет и впредь.

— Я же тебе говорил, что мать у меня умерла, и мне пришлось скитаться вместе с отцом… все это ты помнишь.

— Да, конечно, — нетерпеливо ответила она, словно ей не составляет труда что-то вспомнить. — Вы были в Голландии, Бельгии, Германии, Испании… конечно, помню. Потом поехали в Лондон. А что ты чувствовал, зная, что, кроме отца, у тебя никого больше нет? Ты любил его?

— Сейчас уже не помню. Мы жили вместе потому, что больше нам некуда было податься. Какое-то время я боялся его. У него был отвратительный характер. К тому же он терпеть не мог подолгу жить на одном месте. Поэтому он всегда искал предлоги для того, чтобы двинуться дальше. Таким поводом, как правило, была драка с кем-нибудь. Однажды подвернулся я под горячую руку — сейчас уже и не помню, как это произошло, — и он меня отделал почем зря. Он забрал меня с собой в Лондон, а там я, едва оправившись от побоев, сбежал.

— Ты так бесстрастно рассказываешь о своей жизни. Чувств нет и в помине, одно только холодное перечисление фактов. Неужели ты в жизни никогда никого не любил, неужели тебе ни разу не было весело?

— Все это заменила необходимость. Именно она движет жизнью подавляющего большинства людей. Как по-твоему, многим ли повезло, и они обрели любовь? — Он взял ее руку. — Когда она приходит, причем уже в зрелом возрасте, это даже лучше.

— Ну, а весело тебе бывает?

— Я никогда толком не понимал, что это значит. Я не задаю себе вопрос, весело мне или нет. Я получаю колоссальное удовольствие от того, чем занимаюсь. Такое объяснение тебя устраивает?

— А чем ты занимаешься?

— Живу с тобой и знакомлю тебя с Провансом, провожу время с Робером и своими компаньонами в Марселе…

— Я хотела спросить, чем ты зарабатываешь на жизнь?

— Я же говорил тебе. Экспортирую сельскохозяйственное и строительное оборудование в развивающиеся страны.

— Ты сказал мне об этом до того, как я лишилась памяти?

— Не помню. Возможно, но, как я тебе уже говорил, мы беседовали главным образом о будущем.

— Ну, мне кажется, ты занимаешься не только экспортом оборудования.

— В самом деле? А почему тебе так кажется?