ХУДОЖНИК. Ты скажешь Певи и Августу, пусть будут готовы к этой встрече в любой момент.

ВИКТОР. Ты сам скажешь.

ХУДОЖНИК. Тебе ясно?

ВИКТОР. Нет… Певи завтра уезжает в Швейцарию. Отдыхать.

ХУДОЖНИК. Она никуда не уедет.

ВИКТОР. Почему? Тебе так надо?

ХУДОЖНИК. Она не поедет ни в какую Швейцарию.

ВИКТОР. Она не должна была выходить замуж за Августа. Почему ты ей не помешал. Ты бы мог помешать.

ХУДОЖНИК. Как он умел смеяться… Какой это был смех… Ты понимаешь, это производило впечатление такой искренности, такого откровения… Это была какая-то совершенно непонятная людям природа бескорыстия… И такой святой беззащитности… Понимаешь, все, кто видел, как он смеется, становились другими. Как будто мы попадали в другой мир, в котором мы ничего не понимали. Но в котором и понимать было ничего не надо, кроме радости… Это было просветление… Я помню, как однажды мы гуляли с ним в парке и кто-то мимо проходил с собакой. И собака остановилась и смотрела на него такими влюбленными глазами, что я начинал сомневаться — человек ли он?.. Если у собаки появилось на мордочке такое выражение одухотворенности… Что же надо было сделать, чтобы отнять у него смех?.. Что надо было сделать, чтобы отнять смех у каждого из нас?..

ВИКТОР. Тогда почему ты не пошел на плаху вместе с Гением?

ХУДОЖНИК. Певи должна была встретить Августа. Она должна была полюбить его…

ВИКТОР. Что же вы натворили, отец?.. Сколько еще должно пройти времени, чтобы люди начали понимать друг друга…

ХУДОЖНИК. Ты меня обвиняешь?

ВИКТОР. Это ты должен спросить у самого себя. У самого себя. Ты обманул не меня. Вы, все вместе, все вместе, вы обманули не одного человека… Я не знаю — сколько людей… Я не знаю, сколько их, отец… Я не знаю… Но я не могу тебе ничего ответить… Я хочу уехать. Помоги. Может быть, у меня и там ничего не получится. Но там на меня не будут смотреть, как на прокаженного.

ХУДОЖНИК. Что случилось, Виктор?

ВИКТОР. Меня ненавидят. Я чувствую, что меня ненавидят…

ХУДОЖНИК. Хорошо. Я постараюсь тебе помочь. В одном из швейцарских банков на твое имя открыт счет.

ВИКТОР. На мое имя?..

ХУДОЖНИК. Да, на твое. Там несколько миллионов.

ВИКТОР. Откуда? Откуда эти деньги?

ХУДОЖНИК. Когда-то очень давно, мне было лет тридцать, я написал несколько картин и передал их своему другу. Он их перевез через границу. Тогда на таможнях так не проверяли. Я попросил их сохранить. Но он их продал в частные коллекции. И деньги положил на мой счет в швейцарском банке.

ВИКТОР. А у кого эти картины?

ХУДОЖНИК. Позже, когда я был в Швейцарии, я перевел эти миллионы на твой счет и на счет Певи. Я вам открыл счета. А себе оставил совсем немного.

ВИКТОР. Значит, у Певи тоже есть деньги?

ХУДОЖНИК. У нее столько же денег, сколько у тебя… Я хочу, чтоб ты понял, что высшая религия человека — сомневаться… Я не справился с этой религией… Но я хочу вас всех понять… Тебя… Певи… Мне нужно понять… Я обязан понять, что происходит в моем доме… На каком положении я нахожусь в нем?.. Кто я?.. Я тебя спрашиваю…

ВИКТОР. Понять?.. Ты?..

ХУДОЖНИК. Он пришел… Это он… Опять он… Кровавая паутина… Ты зайди к нему… Посмотри… Он жаловался, ему постоянно не хватает красок… Вчера он мне сказал, что основной закон мироздания — это Принцип Избирательности… Мама спит, Виктор?..

ВИКТОР. Зачем ты проклял себя, отец?..

ХУДОЖНИК (не поворачивая головы в сторону двери). Входите, господин Профессор, входите.

ПРОФЕССОР. К сожалению, нельзя предвидеть, когда и где ты будешь завтра. Я…

ХУДОЖНИК. Это тоже относится к вашей теории психоанализа? Или по ночам вы знаете, когда и где вам надо быть? Вам нетрудно будет повесить плащ в прихожей на вешалку. Как войдете — слева. Странно, почему Иуда не побеспокоился.

ПРОФЕССОР. Конечно, конечно. Простите. Сейчас повешу. К сожалению, я незваный гость. И приходится нарушать некоторые формальности.

ХУДОЖНИК. Некоторые?.. А что, на этот раз двери опять были открыты?

ПРОФЕССОР. Мне везет.

ХУДОЖНИК. Везение — плохой признак, вы перестанете ошибаться, а это уже драма, но может стать и трагедией… Что же вы стоите, садитесь.

ПРОФЕССОР. Спасибо. (Садится в кресло.)Значит, есть прямой смысл делать сплошные ошибки и тогда можно стать счастливым.

ХУДОЖНИК. Что-то вроде, если вы ищете утешения в счастье.

ПРОФЕССОР. Вы меня ждали?

ХУДОЖНИК. Вы приходите без разрешения, даже без телефонного звонка. Очевидно, внезапность ошеломляет вас самого.

ПРОФЕССОР. Но вы бы мне отказали. Даже корреспонденты не могут попасть к вам в дом. Вы не любите, чтобы кто-то вмешивался в вашу жизнь.

ХУДОЖНИК. Я прочитал вашу книгу, дорогой Профессор: «Психоанализ и современная медицина».

ПРОФЕССОР. И как, вас увлекает психоанализ?

ХУДОЖНИК. Нет… Я увлекаюсь вами. И поэтому решил, что сегодня ночью вы придете еще раз.

ПРОФЕССОР. И я пришел.

ХУДОЖНИК. И вы пришли… Если бы не ваша ученическая шутка с картиной «Кровавая паутина»…

ПРОФЕССОР. Как правило, повод примитивнее причины. Но без него нельзя.

ХУДОЖНИК. Конечно, я вас узнал сразу, как только вы появились на пороге два дня назад. Но я надеялся, что у вас достанет воли не напоминать о нашем знакомстве, а вы оказались трусом.

ПРОФЕССОР. Мне-то вы предложили маскарад с масками и неузнаванием. Но стоило мне уйти, вы тотчас позвонили в отель и спросили администратора, с кем я приехал, из какой страны и как долго я собираюсь пробыть в Москве.

ХУДОЖНИК. Вы и тогда были настойчивы… Август уверен, что его мать мертва. Не в моих и не в ваших интересах копать лопатой время чудовищных фактов…

ПРОФЕССОР. Но она жива, и вам никуда не деться. Август увидит ваше лучшее творение наяву.

ХУДОЖНИК. Затея садиста, но не врача. Нелепица. Вы ее муж и желаете зла ее единственному ребенку.

ПРОФЕССОР. Я желаю зла вам. Август любит вас. А я… хочу, чтоб он вас ненавидел.

ХУДОЖНИК. Ну, что ж, господин Профессор, лично я не намерен с вами объясняться. И запутывать Августа один на один озлобленными инсинуациями я вам тоже не позволю.

ПРОФЕССОР. Всё-таки вы хотите сохранить легенду о своей порядочности… Вы боитесь, что Август многое узнает?

ХУДОЖНИК. Я ни на чей счёт не питаю иллюзий.

ПРОФЕССОР. Да, у вас суровая школа.

ХУДОЖНИК. Что вы имеете в виду?

ПРОФЕССОР. Не притворяйтесь. Однажды на завтраке с утренней почтой принесли письмо на имя Августа. В конверте была фотография постаревшей Моны. Завтрак мог быть испорчен… Но…