Пашка не удержался, стукнул кулаком по жести. Ага, не нравится?! Думали, сгинула Красная армия? Вот подождите, лизоблюды генеральские.

Надежда на то, что красные перешли в наступление и вышибают деникинцев из города, увяла, не успев родиться. Нет, этот броневик отход прикрывает. Смелые черти. Ишь как в тыл зашли. С братвой из бронеотряда Пашка был знаком, можно сказать, лично. Собственноручно помогал пулемет с броневика снимать, когда ремонт понадобился. Солидная броневая машина "Остин" — два "максима" на вооружении, по хорошей дороге броневик почти пятьдесят верст в час выжимает. Команда из моряков, все в коже, с маузерами. С Балтики братва. Городскую ЧК охраняют.

Пашка со злорадством наблюдал, как на площади торопливо снимается с передков батарея. Испугались, белая кость, это вам не перед барышнями красоваться. Трехдюймовки разворачивали стволами в разные стороны. Деникинцы, очевидно, опасались нового набега броневика. Одно из орудий покатили к спуску на Старомосковскую. Пашка слегка струхнул, — а вдруг они что-нибудь обстрелять решили? Как начнут садить через дом, бог его знает эту шрапнель. Под орудийным огнем Пашке бывать еще не приходилось. Собственно, и под пулями, когда именно по тебе одному палят, сегодня в первый раз очутился. А сейчас еще трехдюймовка, — не многовато ли в одночасье?

Пушку обогнало десятка два стрелков. Те же малиновые фуражки, малиновые погоны с литерой "Д" — точно дроздовцы. Серьезный полк, что б их холера прошибла. Пашка отполз подальше от края крыши. Внизу командовал молодой офицер:

— Разворачивайтесь. Не дай бог, жестянка еще раз на площадь выскочит. Барышни и так в истерике десятками валятся. Наш обоз, подлец бронированный, растрепал вдрызг. Как он там называется? "Товарищ Артемон"?

Солдаты засмеялись.

— "Товарищ Артемий", ваше превосходительство, — откликнулся кто-то из солдат.

— Я и говорю, кличка не то библейская, не то кобелиная, — усмехнулся офицер.

Пашка на крыше тоже ухмыльнулся. Собачья кличка, или не собачья, а куснул броневик вас здорово. Бегайте, бегайте.

— Вон он! — испуганно заорал кто-то внизу.

Пашка поднял голову. По Старомосковской летел броневик. Ух, вот они, пятьдесят верст в час. И как он не перекинется?

Следующие несколько минут Пашка провел в центре самого настоящего сражения. Трехдюймовка грохотала так, что сотрясался дом. Сыпали, казалось, прямо по чердаку пулеметы. Уши заложило, Пашка инстинктивно пытался крепче ухватиться за железо. Беляки подкатили еще два орудия и лупили вдоль улицы гранатами. "Товарищ Артемий" не сдавался, щедро огрызался из пулеметов, маневрировал.

— Ваше высокоблагородие, уйдите от греха, — орал внизу кто-то из дроздовцев.

— Бейте чаще, — крикнул в ответ невидимый Пашке офицер. — Сейчас "товарища" к ногтю прижмем.

Пока же "Товарищ Артемий" прижимал противника. Несколько артиллеристов, попав под меткую очередь, упали у орудия. Остальные скорчились за щитом. Раненых пытались оттащить за угол. По серому булыжнику тянулась темная кровавая полоса.

— Гранатой! — командовал офицер. — Чаще!

— Встал, гадюка! — радостно закричал кто-то из орудийного расчета.

Броневик действительно встал. Граната его если и зацепила, то несерьезно. Сдавая задним ходом, "Товарищ Артемий" уперся кормой в фонарный столб. Очевидно, экипаж был ранен или оглушен — броневик дергался, упорно пытаясь свалить столб.

— По коммунячим конвульсиям, пли! — приказал офицер.

Пашка не очень помнил, как оказался у края крыши. Броневик было жалко до слез. Ведь как отчаянно братва воевала. Что ж они так?!

Грохнуло, по улице усвистела очередная одна граната. Пока мимо.

— Что мажем, орлы? Очки выписать? — грозно крикнул офицер.

— Щас, ваше высокоблагородие, — наводчик припал к прицелу.

С "Товарища Артемия" отчаянно застрекотал пулемет.

"Я тебе самому очки выпишу", — подумал Пашка, сжимая рукоять нагана. Сердце колотилось как у кролика. Взвод у нагана оказался жутко тугой. Высокая стройная фигура офицера расплывалась. Пашка подвел "мушку" чуть ниже. "Дыхание затаить, руку не напрягать".

Щелчок револьвера растворился в пулеметном треске. Офицер пошатнулся, на дальнейшее Пашка не смотрел. Скатился к пожарной лестнице, обдирая ладони, заскользил вниз.

На улице закричали:

— Полковника Туркулова ранили! Доктора сюда!

Уже перепрыгивая в палисадник, Пашка содрал с пояса кобуру, сунул за пазуху. В два прыжка перелетел улочку, нырнул в кусты у пустыря.

***

Три дня Пашка отлеживался в зарослях у покосившегося сарая. В лозе дикого винограда трудолюбиво жужжали пчелы. Крепко пахла лебеда, вокруг простирались почти непроходимые заросли крапивы. Когда-то, еще до Великой войны, здесь вознамерились что-то строить, да на Пашкино счастье так и не собрались. В пятидесяти шагах возвышались богатые четырех-пятиэтажные кирпичные дома, и парень, лежа в тени сарая, все время чувствовал себя под пристальными взглядами запыленных тыльных окон. С другой стороны, за почерневшим забором, вдоль заросшего берега тянулась тропинка. Днем по ней довольно часто ходили — Пашка слышал смех и голоса. Части 14-ой армии красных город спешно оставили, но жизнь, тем не менее, продолжалась. Слушая, как урчит в животе, Пашка преисполнялся ненавистью к двуличной гидре контрреволюции. Небось так же веселились, когда Исполком революционные гуляния на Николаевской площади устраивал. Ну погодите, гады, еще узнаете, как людей по дворам, словно крыс, гонять.

Поразмыслить время было. Первый день, забившись в щель между ветхим навесом и глинобитной стеной сарая, Пашка и дышать боялся. Ноги и то выпрямил только в темноте. Ночью было спокойнее. Стреляли несколько раз, но все в приличном отдалении. Где-то играл духовой оркестр. Поужинать, а заодно и пообедать, удалось крошечными яблоками, сорванными с деревца, что росло рядом с сараем. От яблок невыносимо крутило живот. Пашка пил воду, собравшуюся на дне старой бочки. На вкус вода была ничуть не лучше лошадиной мочи.

На следующий день в щель парень уже не забивался. Сидел в зарослях, жевал травинки, вышелушивал в ладонях колоски. Под забором нашелся разросшийся ревень. Пашка налопался мясистых стеблей, желудок на них среагировал мощно, зато брюхо перестало крутить.

Пашка думал.

Уходить нужно на север. Красные отступили за Белгород, это и без всяких секретных карт из портфеля с монограммами понятно. Только как сейчас туда проскочишь? Беляки в наступление прут. Заставы, разъезды. Пашка даже на северной окраине города ни разу не был. За местного сойти не удастся. О городе знаний маловато. Значит, прямо на север двигать нельзя. Придется в обход, фланговым маневром. В роте, небось, уже в дезертиры поторопились записать. Ну, ладно, это уладится. Значит, в обход. Местность, как ни крути незнакомая. Под луной, да в одиночестве, Пашка ночевать не привык. Даром что Фенимором Купером и Майн Ридом в детстве зачитывался. Человек городской. Без котелка, продуктов и шинели в лес не сунешься. Да и патронов бы побольше. Хотя, что толку? От дроздовцев в одиночку не отобьешься. А за городом и без дроздовцев бандитов хватает. Недавно в роте рассказывали, как отставших обозников замучили бандиты — открутили головы что тем курам. От несознательного, анархически настроенного крестьянства нужно подальше держаться. Ладно, главное из города выскользнуть. Вдруг за Пашкину голову награда назначена? Неужто тот офицерик и правда полковником был? Вряд ли — дроздовец, конечно, орлом смотрелся, да уж слишком молод. А вдруг и правда полковник? Лихо выходит — вы полгода назад товарища Ленина злодейски застрелили, а мы ваших полковников в отместку десятками хлопаем. Нет, награду должны дать. Хотя кто поверит? Скорее уж беляки поверят, да с живого шкуру сдерут. Контрразведка у них такие дела творит — слушать невозможно.