На станцию входят отряды восставших и мой полк. Часть сил, незамедлительно отправляется в станицу Тихорецкую, еще два десятка в казачьи лагеря на реке Челбас, а остальные располагаются в солдатских казармах и занимают оборону на окраинах станции. Везде ставятся усиленные караулы, идет захват местных большевиков, а я направляюсь в аппаратный узел связи. Проходит всего полчаса, и по телеграфу у меня идет общение с Кавказской.

  Кавказская: На связи обер-офицер при атамане Кавказского отдела сотник Жуков. С кем я общаюсь?

  Тихорецкая: Командир Сводного партизанского казачьего полка войсковой старшина Константин Черноморец. Под моей командой казаки окрестных станиц и донцы, присланные из Новочеркасска на помощь своим братьям. Захватил станцию и готов провести встречное наступление на соединение с вами.

  Кавказская: Войскового старшину Черноморца не знаю, а вот с подъесаулом знаком. Как докажешь, что ты, это ты?

  Тихорецкая: Вспомни, как твой разъезд перед Сарыкамышской операцией в дозоре находился, и вас турки атаковали. Тогда именно моя полусотня тебя выручила. У тебя конь в ту пору знатный был, но ему пуля ногу разбила, и ты его добить не смог.

  Кавказская: Помню такое. Говори, что ты предлагаешь.

  Тихорецкая: Атаковать противника по железной дороге. От Тихорецкой иду двумя эшелонами с несколькими орудиями. При встрече с бронепоездом, головным паровозом перекрываю дорогу и принимаю бой. Ваша задача в это время взять Романовский и блокировать вражеский бронепоезд с тыла. Сможете?

  Кавказская: Да, сил у нас хватает, орудия имеются и хорошие саперы найдутся. Главное, Тихорецкая взята.

  Тихорецкая: В таком случае, начинаю выдвижение в пять часов утра. Вашего выступления ожидаю на десять часов.

  Кавказская: Понял. Твое выдвижение на пять, а мы начинаем в десять. С нами Бог! Конец связи.

  - Ну, и как тебе этот железный красавец? - Демушкин похлопал ладонью по борту броневагона.

  На его слова, в который уже раз за последние полчаса, я остановился и осмотрел захваченный нами бронепоезд "Коммунар", стоящий на станции хутора Романовский. Стальное чудище, которое наводило страх на все окрестные казачьи станицы, сейчас было безобидно. В который уже раз отметил для себя, что бронепоезд не какая-то там самоделка, а самая настоящая заводская вещь, которую сделали на Путиловском заводе в 1917-м году для боев на Западном фронте. Все как положено, бронепаровоз с рубкой командира, один жилой и два боевых броневагона с пятью пулеметами и двумя орудиями, одно калибра 76-мм, другое мощней 122-мм и, как дополнение, две контрольные площадки. Огневая мощь, хорошая скорость, отличная внутренняя связь и профессиональный экипаж в сто пятьдесят человек.

  - Отличная боевая машина, - согласился я с есаулом.

  - И что с ним делать будем?

  - Себе заберем.

  - А если не отдадут?

  - Кто? Трофей наш, и спора не возникнет. Земляки на него претендовать не станут, им сейчас не до того, а чужаков в отделе нет, так что забираем бронепоезд и ставим его в боевую ведомость полка.

  - А команду на бронепоезд где взять? Это ведь не телегой управлять и не на коне по степи гарцевать.

  - Машинисты и половина экипажа останется, а остальных из наших наберем, - я посмотрел на остановившегося на месте есаула, который мне как-то рассказывал о своем огромном увлечении техникой, и задал ему вопрос, которого тот ожидал: - Командиром бронепоезда пойдешь?

  Сделав вид, что задумался, Демушкин махнул рукой и сказал:

  - Конечно.

  - Тогда принимай механизм и формируй экипаж. На все тебе сутки. Завтра эшелонами выступаем в поход на Екатеринодар, и бронепоезд пойдет впереди.

  - Есть! - козырнул есаул и направился на местную гауптвахту, где временно содержались артиллеристы, стрелки и машинисты бронепоезда. Он прошел метров пять, резко обернулся и спросил: - А как его назовем?

  - "Кавкай".

  - Хорошее имя, боевое, - ответил новый командир бронепоезда и продолжил свой путь.

  Проводив есаула взглядом, я направился к местной управе и пока шел, вспоминал вчерашний день.

  Из захваченной Тихорецкой, выдвинулись около пяти часов утра, все, как и планировалось заранее. Два эшелона, гаубица, три трофейных полевых орудия и восемьсот спешенных казаков. С войсками комиссара Одарюка мы встретились в четырех верстах от Романовского, и бой начался в чистом поле. Комиссар торопился отбить Тихорецкую, и я его стремление понимал, так как в ночь лично осматривал штаб товарища Автономова и шесть эшелонов скопившихся на путях. Добра там оказалось много, боеприпасы, снаряды, обмундирование и продовольствие. По сути, то, что мы захватили, это часть экспроприированного имущества Кубанской Рады, оставленное ей при отступлении в Екатеринодаре, и предназначалось оно к отправке на Ставрополь, Царицын и Москву. Одарюк, что бы про него не говорили, человек был неглупый, все же бывший учитель и офицер, и то, что за потерю эшелонов его поставят к стенке, понимал очень хорошо. Шанс вернуть под свой контроль станцию, эшелоны и штаб у него был, и он очень сильно надеялся на бронепоезд, который, должен был навести на нас страх.

  Может быть, перед бронепоездом, если бы он был неожиданностью, казаки и отступили, но при выдвижении к Романовскому мы знали, на что шли, а потому, только впереди задымили чужие паровозные дымы, я дал команду остановиться и всем бойцам покинуть головной эшелон. Казаки сыпанули на грунт и частью, вместе со вторым эшелоном, откатились назад по железнодорожному полотну, а частью, вместе с орудиями на фланги. Возле головного паровоза остались только четыре десятка добровольцев. В основном те, кому в этой жизни терять нечего.

  Прошло с десяток минут, появился "Коммунар" и эшелон с пехотой. Остановка. Враг насторожен, и не понимает, что на встречных путях делает еще один паровоз и десяток вагонов. Выдвигается разведка, но ее встречают огоньком из полутора десятков ручных пулеметов, и она откатывается назад. Головное орудие "Коммунара" делает выстрел, и метрах в ста от железнодорожных путей взлетает к небесам огромный ком земли. Больше выстрелов нет, большевики решили не рисковать повреждением путей, и перешли в наземную атаку.

  Из следующего за "Коммунаром" эшелона появилась пехота и густыми нестройными цепями устремилась вперед. В лоб красных встретили пулеметы, а с флангов ударила артиллерия. Идущие в наступление дербентцы откатились назад, и вперед, стреляя из орудий по обе стороны от своего пути, покатил бронепоезд. Видимо, Одарюк надеялся пробить себе путь контрольной платформой и выдавить эшелон дальше по колее. Однако три трехдюймовки и гаубица не дали ему этого сделать. Наши снаряды рвались вблизи "Коммунара" и красный начальник Кавказского отдела решил временно отступить назад в Романовский.

  Поступил Одарюк разумно, и мысль его была понятна. Он хотел подтянуть резервы и снова атаковать, вот только возвращаться ему было некуда, поскольку одним стремительным наскоком большой хутор Романовский уже был взят восставшими казаками, а железнодорожные пути оказались заблокированы подорванным железнодорожным полотном. Как итог, в чистом поле бронепоезд и эшелон, делай что хочешь, а более чем четыре версты железнодорожного полотна, ты не контролируешь. Был ли для комиссара Кавказского отдела хоть какой-то достойный выход из этой ситуации? Нет, не было, и все потому, что он находился на враждебной для себя территории, а ближайшие части Красной Гвардии, не знавшие, о его бедственном положении, были от него далеко.

  Бронепоезд замер на месте и, пытаясь нащупать опасную для него гаубицу, только лениво постреливал из двух своих орудий. Как мы узнали позже, боевые расчеты других орудий и пулеметов, в это время митинговали вместе с уцелевшими дербентцами и решали, что же делать дальше. Солдаты и экипаж бронепоезда были склонны к тому, чтобы вступить с нами в переговоры, но власть комиссара все еще была сильна, и он, толкнув зажигательную речь, убедил бойцов, что необходима еще одна атака, и направляться она должна на наши спрятанные в балках орудия.