За завтраком дон Карлос спросил у Эйприл, не желает ли она посетить вечеринку у Хардингтонов, и, когда она вяло ответила, что ей все равно, поедут они или останутся, он сделал выбор за нее.

— Мы поедем, — сказал он, проницательно поглядывая на нее. — Мы поедем, а также возьмем Констанцию. Ей это пойдет на пользу.

— Если вы считаете, что это пойдет на пользу Констанции, тогда мы непременно должны поехать.

Она и не подозревала, как сухо звучит ее голос.

Дон Карлос посмотрел на нее еще более внимательно.

— Но я забочусь о вас, — возразил он. — Естественно, что вам иногда хочется побыть среди соотечественников. То, что я говорю по-английски, не делает меня англичанином, — улыбнулся он.

«Это правда», — подумала Эйприл, рассматривая его.

— Как и ваше быстрое овладение испанским, совсем не превращает вас в испанку!

Это тоже было правдой. Она не переставала удивляться, как сильно он отличается от своих английских ровесников. Невероятно, что им могли приходить в голову одни и те же мысли или посещать одни и те же тайные желания. Его и ее типы мышления были совершенно различны. Неужели они когда-нибудь смогут думать одинаково?

Он снова улыбнулся.

— Все мужчины одинаковы, — пробормотал он, доказывая, что может читать ее мысли, — или так, по крайней мере, считается! Но вам не обязательно верить этому!

Когда он увидел, что Эйприл слегка покраснела, он взял ее руку и, к удивлению Эйприл, поцеловал ее.

— Мы поедем, не так ли? — мягко спросил он. — Мы поедем к Хардингтонам? Возможно, у сеньориты Джессики есть идеи по поводу празднования дня рождения Констанции. Я подумал, что торжественный обед больше подойдет для объявления нашей помолвки.

Торжественный обед состоялся меньше чем через неделю, а коктейль у Хардингтонов опередил его всего на пару дней.

Дом Хардингтонов снаружи выглядел совершенно по-испански, но внутри он был обставлен прекрасной английской мебелью. Сэр Джеймс Хардингтон был таким приверженцем Испании и испанского образа жизни, что готов был хоть сейчас распрощаться с английскими ситцами, цветастыми коврами, которые только привлекали моль, комфортной мягкой мебелью с пухлыми подушками и упругими пружинами. Но леди Хардингтон не смогла бы оставаться счастливой без отделанных кружевами салфеток, фамильных фотографий, которыми были заставлены многочисленные столики, и буфета в столовой, набитого серебром.

Сэр Джеймс был очаровательным мужчиной, который уже толком не помнил, как он жил в Англии, но хорошо служил своей стране за ее пределами. Он обожал знакомиться с новыми людьми и встретил Эйприл чрезвычайно приветливо, сказав дону Карлосу, что в высшей степени рад его женитьбе на англичанке. Хотя леди Хардингтон не разделяла его восторга, она уныло улыбнулась Эйприл. Джессика улыбнулась чуть приветливее, но ее сердечность, без сомнения, была наигранной.

На ней было потрясающее платье из изумрудной парчи, а массивный изумрудный браслет на запястье так и притягивал взгляд. Возможно, изумруды были ненастоящими, но они подчеркивали прекрасную форму ее рук и нежную белизну кожи.

Констанция, одетая в одно из своих скромных платьев с многочисленными белыми оборками на воротнике, подарила Джессике благодарную улыбку, как только встретилась с ней взглядом. Из разговора Эйприл поняла, что Джессика проявляет большой интерес к Констанции, они часто катались верхом вдвоем, вместе ходили по магазинам.

Несчастные сиреневые брюки были куплены как раз во время одного из таких походов.

Теперь Констанция прижалась к Джессике как можно плотнее, хотя несколько молодых людей пытались отвести ее в сторону и завязать с ней разговор. Просторная гостиная была донельзя заполнена людьми, еще больше гостей находилось на террасе и на обширной тенистой лужайке. У сэра Джеймса работала целая команда садовников, поэтому его лужайки были такими же зелеными, какими они, возможно, могли бы быть в Англии, а запах его роз поднимался к небу, словно фимиам.

Большинство гостей были испанцами. Они стояли или сидели небольшими группками и имели такой важный вид, как будто находились на официальном мероприятии. Было несколько хорошеньких девушек вроде Констанции — хотя ни одна не могла соперничать с ней, — много пожилых мужчин и женщин и очень мало молодых людей. К тому же почти все они сосредоточились вокруг Джессики.

Она не кокетничала с ними, но ее яркая внешность, казалось, притягивала их. Робкие невесты, которые не осмеливались на большее, чем кивок или улыбка, сидели со своими наперсницами на длинных мягких диванах и потягивали безобидный лимонад, в то время, как те, кто представлял для них интеpec, вели себя подобно мотылькам, безудержно влекомым огнем свечи, а этой свечой — до приезда дона Карлоса с Эйприл и Констанцией — была Джессика.

Затем центр всеобщего внимания переместился, и Эйприл почувствовала, как десятки пар темных мужских глаз впиваются в нее взглядом. Ее платье было цвета зеленого лайма, а все аксессуары — белого цвета. Лицо прикрывала широкополая шляпа, украшенная белым цветком, который придавал Эйприл трогательно юный вид. Кольцо дона Карлоса сияло сквозь тонкие нейлоновые перчатки, и, когда она протягивала руку, многие глаза останавливались на нем, но это были преимущественно женские глаза.

Дон Карлос представлял собой главную добычу в их местности. Но теперь он был захвачен, и все женщины изнывали от любопытства. В сердцах многих мамаш горело не только любопытство, но и досада, и, возможно, это объясняло ту напряженность, которую Эйприл почувствовала в женщинах. Все мужчины без исключения были с ней чрезвычайно любезны, хотя они могли выказывать свое восхищение только взглядами, так как дон Карлос все время находился рядом с ней. У Эйприл возникло ощущение, что практически каждая женщина в этой комнате хотя бы немного завидует ей. Если бы она на самом деле была счастливой невестой, предвкушающей радости семейной жизни, ей можно было бы завидовать. Но сейчас, каждый раз, когда он говорил: «Это мисс Дей, моя будущая жена», Эйприл внутренне вздрагивала. Впрочем, ей не было нужды обманывать себя. Она хотела стать его женой. Ей не понадобилось много времени, чтобы избавиться от враждебности, которую возбудили в ней поначалу его властные привычки, и понять, что его холодность и жесткость были частью его убийственного очарования, в ловушку которого она попалась, словно кролик в западню. Каждый раз, когда она ощущала, как его пальцы касаются ее слегка влажной руки — так как в переполненной гостиной было чрезвычайно жарко, — она чувствовала словно разряд тока, и крошечные покалывающие удары быстро пробегали по всему телу.

Но он оставался холодным и отчужденным. Когда жара и разговоры изнурили Эйприл до такой степени, что она побледнела, ей пришлось шепотом умолять дона Карлоса вывести ее на воздух.

Он отвел Эйприл в уединенный уголок сада, где розы, образуя естественную беседку, скрывали их от посторонних глаз. Девушка глубоко вздохнула, наполнив легкие ароматом роз и прохладным бризом, дующим с моря, который становился все прохладнее по мере того, как солнце клонилось к западу, — а дон Карлос стоял рядом и внимательно смотрел на нее. Вся его отчужденность исчезла, в глазах была тревога.

— Вам лучше? — спросил он. — В гостиной ужасно жарко, там слишком много мебели для нашего климата, но сэру Джеймсу так нравится. Ему нравится жить в Испании и в то же время хранить в сердце кусочек Англии. Хотя это скорее прихоть леди Хардингтон.

«Возможно, когда-нибудь, — подумала Эйприл, — я стану на нее похожа».

Дон Карлос опустился на соседний стул. Эйприл посмотрела ему в лицо и почувствовала, что ее сердце забилось сильнее, когда увидела, до какой степени он обеспокоен. Его губы, не искаженные обычной мрачной ухмылкой, были потрясающе красивы. Эйприл не могла отвести от него глаз. Она вдруг поняла, что при определенных обстоятельствах смогла бы остаться в Испании до конца своей жизни — и не только в Испании, а где угодно, лишь бы находиться рядом с ним, если только…