Если он всегда будет рядом с ней, будет любить ее, а не просто желать, чтобы она стала его женой, в силу каких-то неясных причин, которых она так и не могла толком понять! Если его губы, вместо того, чтобы легко и непринужденно прикасаться к ее руке, соединятся однажды с ее губами в поцелуе, который мечтает получить каждая женщина от любимого мужчины.

Мысль о том, что ее может полюбить дон Карлос, неожиданно поразила Эйприл, и она побледнела еще больше.

— Я отвезу вас домой! — тут же воскликнул он. — Вам действительно нехорошо!

Но Эйприл уверила его, что с ней все в порядке. Она отвела глаза и попыталась взять себя в руки. Краска постепенно вернулась на ее щеки, и крайнее смущение пришло на смену недавнему страстному желанию.

— И тем не менее, я думаю, что вам следует вернуться домой, — сказал дон Карлос, явно недоумевая по поводу ее меняющегося цвета лица. — Я заберу Констанцию, и мы все втроем откланяемся.

В это время Джессика знакомила Констанцию с молодым англичанином, который гостил у Хардингтонов, и, хотя обычно та робела в присутствии мужчин, если это не были дон Карлос или Родриго, казалось, она чувствовала себя вполне непринужденно в его обществе. Это был начинающий художник, путешествующий по Испании. Он приходился Джессике кем-то вроде кузена, у него был такой же красноватый оттенок волос, но его глаза поражали своей голубизной.

Было совершенно очевидно, что родственник Джессики уже оценил внешность Констанции по достоинству, и, хотя девушка начала день в немного мрачном настроении, теперь она смеялась, показывая свои прекрасные маленькие белые зубки, а ее глаза весело заблестели. Но тут появился ее опекун, ведя под руку Эйприл.

— Мы уезжаем, Констанция, — отрывисто проговорил дон Карлос, с явным неудовольствием наблюдая, как непринужденно она общается с молодым человеком, который даже не был ее соотечественником. — Эйприл неважно себя чувствует, и я должен отвезти ее домой.

Констанция ничего не ответила, лишь капризно надула нижнюю губку, а взгляд, которым она пронзила Эйприл, вряд ли можно было назвать обеспокоенным.

— О, какая жалость! — воскликнула Джессика, с любопытством взглянув на Эйприл, но, также не пытаясь выразить сочувствие. Она представила своего кузена, и молодой человек галантно склонился к руке Эйприл. — А мы тут пытались сообща придумать что-нибудь необычное для дня рождения Констанции. Я предложила поехать куда-нибудь.

— О, неужели? — вежливо пробормотал дон Карлос. — Но мне кажется, что путешествие — не лучший способ отпраздновать день рождения.

— Я имела в виду Гранаду, — призналась Джессика. — Марк там недавно останавливался и рисовал Альгамбру. Честно говоря, он нарисовал уже целую серию картин, которая и вдохновила меня отправиться туда еще раз перед тем, как я вернусь в Англию. Констанцию тоже давно туда не возили, а мисс Дей, вероятно, никогда там не была, и, мне кажется, было бы неплохо отправиться туда всей компанией и остановиться в отеле. Мы могли бы устроить там торжественный ужин, а затем танцы. Получился бы настоящий праздник.

— В самом деле? — скептически заметил дон Карлос, явно озабоченный тем, чтобы побыстрее удалиться. — Я так не думаю! — Заметив, как погрустнело лицо Констанции, он добавил: — Но кто составит компанию?

— Вы сами, разумеется, — поспешно ответила Джессика, поглядывая на него из-под густых ресниц, — затем, естественно, мисс Дей, Констанция, Родриго, мама и я. Не думаю, что папа поедет. Вряд ли он захочет отправляться за две-три сотни миль для того, чтобы полюбоваться красивым видом. Донья Игнасия, наверное, тоже не поедет. Но Марк… Марк с радостью пополнит наши ряды.

Марк улыбнулся Констанции и с энтузиазмом кивнул.

Выражение лица дона Карлоса стало еще более неодобрительным, когда он увидел, как Констанция улыбается в ответ англичанину. Эйприл хотелось сказать ему, что ни одному мужчине, пытающемуся завоевать сердце Констанции, не удастся расположить к себе также и ее опекуна. Правда, она не знала, насколько сам дон Карлос подозревает об истинной природе своей привязанности к Констанции. Возможно, ему приходится предпринимать громадные усилия для того, чтобы обманывать самого себя и окружающих.

— В любом случае у нас еще впереди, по крайней мере пара недель для принятия окончательного решения, — сказал дон Карлос. — Может, Констанция сама что-нибудь придумает.

Но Констанция стала уверять его, что она уже все решила.

— Я хочу поехать в Гранаду, — заключила она, и Эйприл не смогла понять, был ли ее взгляд — смесь детской лести, легкой мольбы и женского лукавства — специально рассчитан на то, чтобы сломить сопротивление дона Карлоса. Внезапно она вновь почувствовала себя плохо, и дон Карлос резко повернулся к ней.

— Посмотрим, — произнес он сердито, хотя было видно, что в душе он уже готов был согласиться.

Эйприл заметила, как торжествующе заблестели глаза Констанции.

Вскоре состоялся обед, на котором было объявлено о помолвке.

Донья Игнасия действительно оказалась прекрасной хозяйкой. Готовясь к важному приему, она почти все делала сама, хотя в других домах все было бы переложено на слуг. Она лично осмотрела всю посуду, предназначенную для обеда, и расставила ее на столе, а приготовление букетов заняло у нее так много времени, что Эйприл уже стала предлагать свою помощь. Но донья Игнасия, вежливо улыбнувшись, отказалась. Она расставила на столе вазы с розами и положила по гардении на каждую дамскую карточку, а затем удалилась на кухню, чтобы проинспектировать содержимое холодильников.

Но перед тем, как покинуть столовую, она посоветовала Эйприл отправиться к себе и приступить к одеванию, и Эйприл, поняв, что мешает, стала подниматься по прекрасной барочной лестнице в свои апартаменты. Платье из бледно-розового крепа, предназначенное для торжества, с утра лежало на кровати. Однажды Эйприл уже отвергла его, поскольку оно было довольно дешевым. Но сегодня пришлось довольствоваться им, так как здесь у нее не было возможности сделать основательные покупки, а в Мадриде она боялась тратить деньги на дорогие вещи.

Тем не менее, надев платье, она стала похожа на дикую розу — удивительно, каким мягким светом озарило ее это платье. Его, конечно, было трудно принять за произведение портновского искусства, но цвет — он напоминал внутренность раковины или сердцевину чайной розы — необыкновенно шел к ее золотисто-каштановым волосам и безупречному цвету лица.

Эйприл расчесывала свои волосы до тех пор, пока они не заблестели, как будто она вплела в них лунные лучи; она обильно умастила свою кожу кремом, а затем освежила ее вяжущим тоником. Вечера были такие жаркие, что все невольно покрывались испариной, и, хотя Эйприл никогда не участвовала в бесконечных испанских застольях с огромным количеством гостей, она видела, какой эффект они производили на Венецию Кортес, когда та выступала в роли хозяйки. Она частенько забегала в спальню с блестящим от пота носом, а ее тщательно уложенная прическа, вся размокшая, сползала ей на лоб.

— Как хорошо было бы подать простой ужин из трех блюд, — жаловалась она, обильно посыпая себя пудрой и неистово орудуя спреем с туалетной водой. — Эти испанские ужины продолжаются до середины ночи!

Поэтому, когда Эйприл спустилась вниз, она была полностью готова к очередному серьезному испытанию, которые после помолвки с доном Карлосом сыпались на нее как из рога изобилия.

Внизу никого не было, и она немного побродила по комнатам. В них витал удушливый аромат цветов, усиленный запахом пчелиного воска. На лестнице послышался шелест атласных юбок, и к Эйприл присоединилась донья Игнасия, выглядевшая так, будто она отдыхала целый день.

— Прелестное платье, — пробормотала она, но по выражению ее лица нельзя было понять, действительно ли она так думает. Эйприл так и не могла с уверенностью сказать, нравится она Игнасии или нет. А может, эта загадочная дама считает, что брату давно пора жениться, и рада любому его выбору.