Наконец Ребекка, тяжело вздохнув, встала с кресла и уступила место клиенту. Взяла у него из рук сигарету и выбросила ее в мусорную корзину.

— Бросаете? — спросил клиент.

— Что? — сказала Ребекка.

Мужчина сел в кресло.

— Курить бросаете, — пояснил он, — игра слов.

— Ах да, — сказала Ребекка, — бросаю. Наглядная демонстрация.

— Какая игра слов и демонстрация? — сказала миссис Корнуэл.

— Извините, у меня работа, — сказала Ребекка и повернулась к ней спиной.

Взялась за спинку кресла. И себя постаралась взять в руки. Игра слов.

Уволю. Завтра. Ну хорошо, послезавтра, пообещала самой себе миссис Корнуэл, покидая небольшое помещение парикмахерской.

Но Ребекке было уже не до нее. Она незаметно разглядывала гостя. Узнал? Не узнал? Случайность? Совпадение? Провидение?

Что же это такое опять творится? Куда ей теперь-то бежать? Она и так уже от своего прошлого на краю света укрылась, а ей и тут покоя нет.

Выглядела ли она достаточно спокойной и равнодушной? Никто не заметил, что у нее чуть сердце не остановилось, когда она услышала этот голос?

— Как будем стричься? — спокойно спросила Ребекка у посетителя.

— Я думал, вы знаете. — Он внимательно разглядывал ее в зеркале.

— Откуда я знаю? — напряглась Ребекка.

— Это же вы же парикмахер, а не я, — вежливо напомнил мужчина.

— Ах, вот вы о чем. — Ребекка незаметно перевела дух. — А ваши пожелания?

— Если можно, покороче, — улыбнулся ей Монтгомери Холден, — а то у вас здесь слишком жарко. — Он обвел рукой пространство, имея в виду горячий южный город. — А вы бы что посоветовали?

— Мне нравятся мужчины с отросшими волосами, — призналась Ребекка.

Хорошо, что миссис Корнуэл ее не слышала. Если, конечно, она не возжелала задержаться за дверью. Ребекка покосилась на заднюю дверь.

— Ушла, совсем ушла, — улыбнулась Линда.

— Ручаться нельзя, — сказала Ребекка.

— Что, все так строго? — спросил мужчина, принимая живое участие в разговоре.

— Нет, вообще-то мы дружим, — пояснила Линда, — но все-таки мы наемные работники, и нам надо соблюдать некую субординацию.

— А-а, — сказал он, все так же с интересом разглядывая Ребекку.

Надо бы отвлечь его изумительно короткой прической, подумала Ребекка. Но знала, что коротко остричь — опять рука не поднимется.

Ей нравились длинные волосы, которые переливались на солнце, путались от ветра и соленых брызг океана, пахли лесом и дождем. Это естественно, это сама природа.

Линда с завистью смотрела на густую шевелюру клиента. Вот бы все это — ей в руки. Она бы камня на камне не оставила, ну волоска на волоске.

— Меня зовут Монтгомери, — сказал тем временем мужчина, глядя в зеркало в глаза Ребекке.

Ребекка старалась не встретиться с ним взглядом.

— Очень приятно, — сказала вместо нее Линда, — меня Линда зовут, а ее — Ребекка.

Ей хотелось подойти и толкнуть локтем подругу, чтобы она была повежливее.

— Мне тоже очень приятно, — сказал Монтгомери, продолжая ловить взгляд Ребекки в зеркале.

Ребекка тем временем набросила ему на шею длинную накидку и застегнула ее сзади на застежку. Вздохнула. Взяла в руки ножницы. Опять вздохнула. И осторожно дотронулась пальцами до белокурой, с легкой незаметной проседью, густой шевелюры.

Ребекке Голди было чуть за тридцать, и внешность у нее была самая обыкновенная. Но это только на первый взгляд. Светло-голубые глаза, густые ресницы, задумчивый взгляд и тонкие черты лица делали ее натурой тонкой, глубокой и загадочной.

Свои длинные волнистые волосы она закалывала на манер домохозяек в большой пучок на затылке. Но смотрелась эта прическа, по меньшей мере, двухчасовой укладкой на голове королевы.

Два тончайших крохотных шрама, один у правого виска, второй чуть ниже, на щеке, практически невидимых ненаблюдательному глазу, создавали ее образу некую загадку, тайное прошлое, которое может быть только у натуры необычной и глубокой.

Только у женщины с прошлым. Грустным и печальным. Страстным и счастливым. Что, впрочем, одно и то же.

Никто не знал, откуда она приехала в этот небольшой солнечный городок. Она сняла маленький домик для гостей у миссис Корнуэл. Та приняла ее со всем теплом и радушием, какое только могло сохраниться у одинокой замкнутой женщины, против которой уже давно ополчился весь окружающий мир.

Как оказалось, Ребекка Голди была по профессии парикмахером, что очень обрадовало миссис Корнуэл. Ведь она давно мечтала вновь открыть свою небольшую парикмахерскую, которая была закрыта со дня смерти ее мужа.

Парикмахерская. Одно название. Небольшая пристройка к дому миссис Корнуэл, с каменным крыльцом и панорамным окном до самой земли. Многие принимали ее за веранду основного дома и, только подойдя чуть ли не вплотную, натыкались на вывеску.

Ребекка старалась стоять боком к зеркалу, чтобы не смотреть Монтгомери в глаза. Одна небольшая прядь за другой медленно падали на пол.

Линда Литгоу в соседнем кресле с завистью наблюдала за этой печальной церемонией. Линда была прирожденным парикмахером. Ее пальцы начинали гореть, когда она прикасалась к волосам очередного клиента.

С самого первого взгляда на человека она видела, какая стрижка пойдет ему лучше всего. Она знала, как цвет, форма, длина волос меняют лицо. Она точно угадывала настроение человека и знала, что может предложить ему в данный момент.

И Линда всегда попадала в яблочко! Ее клиенты зачарованно вглядывались в зеркало и понимали, что этот новый образ — и есть то, к чему они уже давно были внутренне готовы.

Линда гордо стояла рядом и улыбалась отеческой улыбкой. Нет-нет, она ничего особенного не сотворила. Она просто немного помогла вашей природе проявить себя.

Поэтому характер и неуловимая внутренняя суть человека в кресле у Ребекки были у нее как на ладони. То, что это залетный гость высокого полета, было видно даже невооруженным взглядом.

Линда видела немного глубже. Есть мужчины, которые знают, насколько они хороши, хотя никому не показывают, что прекрасно осведомлены о своей неотразимости.

Окружающие могут видеть это по изысканно-небрежной бородке либо по тончайше острому углу бакенбард. Все это выверено и точно рассчитано с раннего утра, и даже со вчерашнего вечера, но об этом, разумеется, никто не должен догадаться.

О личном нарциссизме говорит также такой атрибут, как небрежная серьге в ухе, мол, это не я, это моя бабушка тут забыла, а я вовсе ни при чем. Но это слишком уж видимый антураж.

Мужчина в кресле Ребекки Голди был хорош по всем параметрам. Но ему было глубоко на все эти параметры наплевать.

Его шикарная густая шевелюра мешала ему в жару. Свои темные ресницы и умопомрачительно голубые глаза он видел в зеркале только по утрам, во время бритья, да еще на фотографиях в документах. А позавчерашняя щетина — это плод бессонных ночей над каким-нибудь серьезным проектом, а не выверенный импозантный имидж.

Этот мужчина был хорош по своей природе. Но он не тратил силы и время на любование своей неотразимостью. Он шел по жизни вперед и успевал переделать очень много разных дел во благо обществу в целом и окружающим его людям в частности.

Пока Линда Литгоу все это обдумывала, Ребекка Голди подстригла ровно половину его головы. Грустно остановилась, прижала к груди ножницы и стала созерцать дело рук своих в зеркале.

Поняла, что второй половине головы пойдет совсем другая прическа. Опять грустно вздохнула. И стала подводить всю голову целиком ко второму варианту.

Линде в такие моменты всегда хотелось подбежать, забрать у Ребекки ножницы и расческу и все доделать самой. Переделать, перелицевать и подвести к совсем иному окончательному варианту.

Но она вовсе не сердилась на Ребекку, она любила ее как подругу. Просто у Ребекки было какое-то другое призвание, и в этом никто не был виноват. Не все открывают для себя свое призвание, что ж поделать.