Откуда в нем столько нежности?! Куда подевались сто обычные презрение и злость? Она больше не чувствовала в нем стремления наказывать и подчинять ее себе, пусть даже это отвечало ее собственным потаенным желаниям... Сейчас ей было так хорошо.

— То есть теперь ты мне веришь? — прошептала она, зарывшись лицом в тонкий шелк его рубашки. От него восхитительно пахло. Пряный, слегка экзотический аромат тонкого одеколона. Запах мужчины, уверенного в своей силе. — А что изменилось? Ты увидел, как я рыдаю в раскаянии?..

— Нет. — Ответ его прозвучал твердо, без малейшего колебания. — Я убедился во всем еще раньше.

— Когда? — Тори удивленно подняла глаза.

— Не могу сказать точно. Так, постепенно. Некоторые детали, отдельные фразы. Твоя увлеченность поэтами романтизма. Роджер их обожал... После того, как с ним случился последний удар, он только и делал, что целыми днями читал поэзию. Потом, стихотворение, строки которого ты процитировала в тот день в долине, было его любимым.

Так вот почему он тогда едва не врезался в изгородь!

— Но даже если бы у меня еще оставались какие-то сомнения, то фотография матери Роджера, Виктории, твоей прабабки, рассеяла их. Кстати, тебя назвали в ее честь.

— Это она надписала ту книгу, которую ты дал мне почитать?

— Которую я тебе отдал: она больше твоя, чем моя.

Тори удивило, что он так сказал. Хотя, с другой стороны, она все же наследница по прямой, тогда как он...

— Похоже, тебе от прабабки досталось не только имя. — Винс выдержал паузу, интригуя Тори. — На той фотографии ей лет двадцать пять, не больше. Но она вся седая. Как и ты.

— Правда? — просияла Тори, но тут до нее дошло, что он мог бы сказать ей это и раньше. — Почему же ты молчал?! — с возмущением воскликнула она.

— Может, потому, что ты сама вела себя соответственно... Вбила себе в голову, что я считаю тебя самозванкой и, как бы ты ни старалась, меня не переубедить. А может... — Винс схватил Тори за плечи, не давая ей отстраниться, — потому, что мне нравилось тебя злить, — признался он. — Я думал, что ты заявилась сюда, чтобы отхватить свою долю наследства. Вот я и решил, что ты заслуживаешь, чтобы как следует над тобой поизмываться. Тем более после всего, что пришлось выстрадать Роджеру.

Да, Винс был очень привязан к Роджеру. И именно из-за него так паршиво отнесся к ней.

— Мерзавец, — выдавила она.

— Не отрицаю, — согласился он и улыбнулся.

Он знал, что Тори несмотря ни на что, бессильна перед ним. И, вероятно, чтобы доказать себе... и ей, что она не способна ему сопротивляться, он наклонился и нарочито нежно поцеловал ее в губы. Уже не владея собой, Тори прижалась к нему. Их поцелуй длился целую вечность — с нарастающей, ненасытной страстью, которая упорно рвалась наружу.

Винс был единственным, кто остался из ее семьи. Вот почему ей так хотелось, чтобы он любил ее. Теперь Тори это поняла. И она поняла кое-что еще: одной братской любви ей мало. Она жаждет большего...

Винс неожиданно оборвал поцелуй.

— Здесь не самое подходящее место. — Он улыбнулся. В первый раз за все это время Тори увидела его искреннюю улыбку. — Давай лучше уедем, пока нас не заметил отец-викарий, а то мы рискуем навлечь на себя его праведный гнев.

Он отпустил Тори и направился к выходу с кладбища. Она, не поднимая головы, последовала за ним. Ее одолевали самые противоречивые чувства: восторженное возбуждение и горькое отчаяние. Уже очевидно, что ей угрожает опасность в него влюбиться. Но сможет ли он полюбить ее? Стоит ли даже надеяться?

— Нет!.. — Она отстранилась, когда Винс попытался обнять ее в машине, едва они отъехали от церковной ограды.

— Почему нет? — спросил Винс — Ты что, до сих пор видишь в моем лице злого гоблина, который только и ждет, как бы ловчее тебя обставить и заделаться наследником номер один? Или ты не можешь простить мне, что я помогал Роджеру вернуть тебя домой... Чтобы ты получила достойное образование, а не превратилась в этакую бродяжку без каких-либо моральных устоев, к чему у тебя, кстати сказать, были все задатки? Вспомни, хотя тебе было всего семнадцать, ты безо всяких стеснений пыталась соблазнить взрослого мужчину. Или ты поклялась мстить мне до конца жизни за то, что тогда я не завалился с тобой в постель? А ведь будь я другим человеком, скорее всего, не устоял бы перед соблазном.

Тори поморщилась. Память о той ночи не давала ей покоя все десять лет. Ее мучил стыд. Чувственность, которую разбудил в ней Винс, казалась ей нездоровой, извращенной. Тори боялась своих желаний. Вот почему все эти годы она душила в себе необузданные порывы. И хотя у нее были знакомые мужчины, она всегда расставалась с ними, едва лишь их отношения грозили перерасти стадию дружбы, опасаясь, что в ней снова проснется первобытная страсть.

И сейчас Тори было необходимо убедить его. Сделать так, чтобы он ей поверил. Иначе он всегда будет думать о ней плохое: что она легкодоступная женщина, готовая пойти с любым, только пальчиком помани... И он уже высказал ей однажды такое. В тот день, когда увидел, как от Уотер-холла отъезжает Том Дигби.

Тори закрыла глаза. Ей стало нехорошо. Она слышала, как Винс вставил ключ в замок зажигания, но не завел мотор. Нет. Он не должен так думать о ней...

— Я вовсе не собиралась тебя соблазнять. Я пришла к тебе в комнату не за этим.

— Да?! Тогда просвети меня. — Он откинулся на спинку сиденья, выжидающе глядя на Тори.

Ей не хотелось даже вспоминать ту ночь, не то что говорить о ней. Но выбора у нее не было. Внезапно события десятилетней давности до малейшей детали ожили в ее памяти...

Тори тогда понятия не имела, зачем мать привезла ее в Уотер-холл. Может, это была попытка примириться с семьей. А может, Джилл и сама толком не знала зачем... В тот их приезд Роджер организовал заграничное турне, как поняла Тори, для всех них. Хотя она немного побаивалась своего властного и сурового деда и его неприветливого, замкнутого племянника, она с нетерпением ждала поездки. Все шло замечательно. Но вечером накануне отъезда мама пришла к ней в комнату и сказала, что она, Джилл, никуда не едет. Так решил Роджер.

— Твой дед уже в Лондоне, и он велел Винсу отвезти тебя завтра к нему. Только тебя. Без меня. — Тори как наяву видела возбужденное лицо матери, ее горящие щеки, отчаяние в глазах... — Они хотят нас разлучить... Отобрать тебя. Но сейчас Винс куда-то ушел. А машину оставил. Пока его нет, иди к нему в комнату и поищи ключи... Когда ты их найдешь, мы уедем немедленно. Доберемся до станции. А потом, когда будем уже далеко, я ему позвоню и скажу, где мы оставили машину.

Даже теперь, вспоминая, о чем просила ее Джилл, Тори чувствовала неприятный холодок. Войти в комнату Винса, даже если его и не было там, для застенчивой девочки было все равно, что войти в клетку ко льву. Уже тогда она находила его привлекательным до жути. В полном смысле слова — до жути. Она боялась его как огня. Именно потому, что ее неудержимо влекло к нему...

— А почему я? Почему ты сама не можешь? — спросила она тогда.

— Я этот дом знаю, как свои пять пальцев, — поспешно пояснила Джилл. — Если кто-то меня увидит, как я объясню, зачем оказалась в комнате Винса? А ты, в случае чего, сможешь сказать, что просто ошиблась дверью... Если ты не найдешь ключи... Если мы не уедем сейчас, боюсь, мы уже никогда не увидим друг друга. Ты этого хочешь?

Слушая мать, Тори сидела перед зеркалом. Она придумывала себе новый макияж перед тем, как вошла Джилл.

— Если я не захочу, меня не заставят никуда поехать! — заявила она с вызовом.

Теперь Тори могла лишь посмеяться над своей детской наивностью. Да и вид у нее был тогда смехотворный: она явно «переборщила» с тенями для век, помады тоже не пожалела. Очки, которые ненавидела до глубины души, Тори сняла, а волосы зачесала назад, так что черные кудри рассыпались по плечам соблазнительной гривой.

— Твой дед — человек влиятельный и властный. Он заставит тебя сделать все, что угодно, — возразила ей Джилл. — А что касается Винса, то вряд ли он будет считаться с мнением сопливой девчонки...