Девочка, найденная в ночь великой бури, и в другие дни толклась возле студентов из Кармартена, и сам профессор Мэлдун угощал ее леденцами в налипших табачных крошках, которые завалялись у него в кармане.

Через неделю урожай яблок был собран, и Мэлдун велел всем готовиться к отплытию. Однако вопреки всем его приборам, показывавшим хорошую ясную погоду, над Авалоном накануне разразилась ужасная буря. На третий день шторма, сидя в гроте на перевернутой лодке, Мэлдун сказал столпившимся вокруг ученикам:

– Мы ждем хорошей погоды и попутного ветра. Профессор Мерлин приказывает возвращаться и торопит с отплытием, но обратной связи с ним нет, а здесь вы сами видите, что творится. Морвидд, наденьте капюшон. Не ешьте эти водоросли, Лливарх, – они съедобные, но не в сыром виде. Не приближайтесь к берегу – смоет. Если кому-нибудь нужен носовой платок, могу одолжить. Гвидион и Ллевелис идут за водой.

В это время грот захлестнуло волной; когда волна схлынула, все выплюнули, отфыркиваясь, по хорошему глотку воды, сняли с себя морских крабов и выпутали из волос местную водоросль кладофору.

– За пресной водой, – поправился Мэлдун и углубился в морские карты.

Ллевелис с Гвидионом пошли, волоча за две ручки кувшин в половину человеческого роста. В деревне очереди к источнику почти не было, стояла только бабка, набирая воды в бутыль зеленого стекла, явно выброшенную когда-то морем.

– Девчонка болеет, – коротко пожаловалась бабка, крепко завязывая бутыль серой тряпкой.

– Что болит? – профессионально спросил Гвидион.

– Так не знаю. Не говорит ведь девчонка.

– Жар есть?

– Ой, есть, ой, есть, – сказала бабка.

– А дышит плохо?

– Ой, плохо, ой, плохо дышит, – подтвердила бабка и собиралась величественно удалиться.

– Погодите, бабушка! – догнал ее Гвидион. – А высыпание на коже есть?

– Ну, это уж ты сам посмотри, милок, – гостеприимно сказала бабка, жестом приглашая юного медика в дом.

Больше никто в бабкином семействе не болел. Шестеро сыновей, как на подбор, один другого краше, с женами и детьми, делали всякую работу по дому. Гвидион поймал поочередно всех здоровых детей и профилактически помазал им носы чесночным маслом, после чего обратился к кровати под пологом, где болела девочка-найденыш.

– Я, конечно, могу ошибаться, – сказал Гвидион, погодя. – Однако… катарральное воспаление аденоидных образований глоточного кольца… и двусторонний лимфаденит…

– Вишь, девчонка у нас мудреная, и болезнь у нее какая мудреная, – живо отозвалась бабка.

– Да нет, скарлатина обычная, – подытожил Гвидион. – Язык уже очищается. Еще три дня, и пойдет на поправку, короче говоря. Давайте ей… знаете что? – и Гвидион полез за клочком бумаги, чтобы нацарапать состав лекарства. – Спокойствие, красавица, скоро шторм уляжется, выйдет солнышко, и тебе сразу станет лучше…

– Наоборот, – сказал подошедший Ллевелис.

Гвидион был, однако, слишком поглощен другим делом, чтобы обратить внимание на эти слова.

…Когда они возвратились в грот, Мэлдун рвал и метал. Его раздражало не только то, что они давным-давно должны были быть в школе, в то время как засели здесь из-за шторма, но еще и то, что все его приборы показывали при этом ясную погоду.

– Почему так долго? – сурово спросил он.

– Я зашел посмотреть больную девочку, – объяснил Гвидион. – Ту самую. Которая не говорит.

Мэлдун несколько смягчился.

– И что с ней?

– Скарлатина. Не самая тяжелая форма, и уже не в начале. Я думаю, сейчас еще многое обострилось из-за погоды. Когда кончится шторм и выйдет солнце, она постепенно поправится.

– Наоборот, – сказал Ллевелис.

– Что наоборот?

– Не когда шторм кончится, она выздоровеет, а когда она выздоровеет, кончится шторм.

– Как это?

– По мере того, как ей делается лучше, становится лучше погода. Я давно это заметил. Когда ей плохо, погода портится, – пояснил Ллевелис. – Вспомните, как ее нашли.

Мэлдун смотрел на него, пораженный.

– Как вам это пришло в голову?

Ллевелис пожал плечами.

Помогло ли лекарство Гвидиона или бабкин чай с вареньем, но через три дня шторм утих. Мэлдун вывел ладью из бухты, где он прятал ее от непогоды, и вновь подвел к причалу. Доля школы в собранном урожае яблок была внушительна. Мешок Мерлина, набитый битком, красовался возле мачты. Под тяжестью корзин ладья осела в воду так, что можно было споласкивать руки в море, лишь слегка наклонившись через борт.

Профессор Мэлдун отвязал канат.

– Авалон – это остров блаженных, отсюда не возвращаются, – сказала Керидвен. – Почему же мы…?

– Потому что мы сюда приехали работать, а не отдыхать, – строго сказал Мэлдун.

На другое утро вся школа чистила яблоки. Мерлин возглавлял эту акцию и даже повязал передник. Хлебопечки сновали туда-сюда, пекли шарлотки и закатывали банки с джемом. Именно в этот день в Кармартене появилась вторая комиссия. Она хищно бродила некоторое время вокруг школы, пока не решилась наконец привлечь внимание простых горожан к своей проблеме: она не могла попасть внутрь.

Спешащий мимо советник Эванс поправил шляпу, огляделся и любезно сказал:

– Я, вы знаете, не имею ни малейшего понятия, а вот идет преподаватель этой школы, у него и спросите.

После этого члены комиссии проследовали во внутренний двор школы в сопровождении вернувшегося из родового замка Лланэшли Кервина Квирта, не успевшего предпринять никаких контрмер. Тот вел себя крайне галантно, а вот члены комиссии выражали большое недовольство и терзали Кервина Квирта вопросами, говоря: почему у вас так замаскирована дверь? А как же учащиеся попадают в здание? – и тому подобное. Кервин Квирт, дипломатично улыбаясь, отмалчивался.

Мерлин, завидев вторую комиссию, всплеснул было руками, потом сощурился и сказал ворчливо:

– Да-а… Недосмотр. Надо бы Орбилию как-то гусей поднатаскать.

– А гуси как раз беспокоились сегодня утром, – обиженно возразил подошедший Орбилий.

– Мало беспокоились. Сильнее надо было беспокоиться. А теперь вот нам беспокоиться придется. Я давно говорил, чтоб на башнях были гуси, – строго перебил его Мерлин, поднимаясь и стряхивая с себя яблочные очистки.

– Вторую комиссию возглавляет мисс Пандора Клатч, – объявил он, просмотрев бумагу из Министерства. – Дорогая Пандора, я боюсь, что недостойный прием, оказанный вам мной, в отсутствие меня мог бы быть еще ужаснее.

Произнеся эту загадочную этикетную фразу, Мерлин застыл в позе старого ворона, к чему-то прислушивающегося.

– Мы представляем собой комиссию в расширенном составе, – сказала Пандора Клатч, уперев в Мерлина ядовитый взгляд, под действием которого он схватился за сердце. – Мы займемся детальным исследованием происходящих в стенах школы неподобающих явлений и рассчитываем на вашу поддержку и несопротивление. Кроме того, мы проверим бухгалтерию. А сейчас вам не мешало бы разместить нас где-нибудь!..

После того, как архивариус Хлодвиг сдал Пандоре бухгалтерские книги, Мерлин, не отрывая руки от сердца и слегка пошатываясь, проводил всю комиссию в расширенном составе в какой-то давно не отпиравшийся зал, расположенный одинаково вдалеке от мест обитания как студентов, так и преподавателей. Еще на лестнице он почесывал нос, предчувствуя, что с помещением что-нибудь окажется не так. И точно: когда он со скрипом провернул ключ в замке, обнаружилось, что комната буквально от пола до потолка заставлена разнообразной мебелью, в основном темного дерева. Узенькие тропинки между буфетами, сервантами, секретерами, ширмами и готическими этажерками уводили куда-то, как лабиринт. Однако растерянность директора длилась недолго.

– Вся мебель в этой комнате подарена Гофманом, – быстро сказал Мерлин, не уточняя, каким именно Гофманом.

– Хофманом, – поправил его архивариус Хлодвиг.

– Да-да, Хофманом. Поэтому вы не очень-то тут это… Поосторожнее, в общем. Антиквариат, – закончил Мерлин.