— Я совсем запуталась! Что мне делать? Жизнь то идет, а я одна.

— Ну, вот смотри! — Юна остановилась, заметив мелок, забытый малышом у скамейки. Рядом улыбалось солнышко и приглашали попрыгать по ровным клеткам «классики». Рассматривая рисунки, всегда можно узнать и увидеть больше, чем на них изображено. Солнышко, например, рисовал, скорее всего, мальчик — девчонка бы обязательно придала глазкам симпатичное кокетство, а тут нет — солнце улыбается, но смотрим упрямо и грозно. Несколько дней назад бабушка или няня ребенка показала ему как легко создать приятную картинку и вот он уже натренированный вышел на прогулку с мелком в руке. Да, да — точно! Совсем рядом еще два таких же рисунка.

А классики? Классики чертила уверенная взрослая рука. Мама хотела передать ребенку то прекрасное, что было в ее детстве, но по всей вероятности, ребенок не захотел долго прыгать и ушел давно домой мыть руки и есть борщ.

Юна присела на корточки и смахнула с плеча упавший с березы листик. Узкая юбка приподнялась, и на полной ноге показалась кружевная резинка чулков. Пухлые пальцы подцепили ноготками мелок.

— Вот ты! — Юна хотела нарисовать Ульяну, но подумав, написала «ТЫ». Рисовать людей она не умела. «Ты» получилось хорошо и вдохновило на изображение человека.

— Это он!

Рядом с буквами появился схематический «он».

— Принца своего ты знаешь. Судьба соединяет вас. Синий мячик сам к тебе прискакал. Вот.

Юна нарисовала большую точку и тщательно закрасила ее, не оставляя шансов серому асфальту. За контур вылезла небольшая закорючка, но в целом мячик получился почти идеально.

— Вы обязательно встретитесь на море! — Юна изобразила волну. Вышла небольшая линия «S», слишком короткая, чтобы стать морем. — Ты, кстати, нашла Непомусена. — Юна принялась рисовать собаку. — Пес из сна!

Ульяна расхохоталась:

— Ну и пес! Зачем зубы то такие ему нарисовала?

Юна обиженно затараторила:

— Да не в этом суть. Я пытаюсь тебе наглядно показать, что нить укорачивается! Сон сбывается! Не хватает только теплого моря! Но настанет твое лето!

Собака хвостом почти зацепила солнце малыша, овладевшего техникой его рисования практически в совершенстве. Солнце улыбнулось чуть шире и почти слышно хмыкнуло. Ульяна хмыкнула вместе с рисунком ребенка:

— Допустим. Но до лета еще дожить надо.

— Доживешь! — Юна уже выводила большой восклицательный знак, точка которого вышла аккурат, как мяч, только чуть меньшего размера. Закончив, она бросила мелок на асфальт и отряхнула руки.

Подруги молча побрели по аллее сквера. Ульяна думала, как сказать Эдику, что тот поцелуй был ошибкой, а Юна — о собаке, на ее взгляд очень удачно получившейся, и о человечке, который больше походил почему-то на силуэт убитого, обведенного мелом.

Мысли — это не слова, их ход трудно описать на бумаге, они летят быстро, толкаясь и притесняя друг друга, прыгают и скачут, как дети, играющие в чехарду. Такое спешное движение и стремление вперед удобны для человека. Когда же мысль зацикливается и замусоливает одну тему, облизывая ее, как леденец на палочке, не смея сделать и шаг в сторону и найти хоть какое-то развитие или продолжение, становится сложно жить и трудно дышать. Ульяна, думала о Эдике, потом, наконец, чуть продвинулась вперед и появилась новая мысль о том, что не нужно больше встречаться с ним. Она сразу жалела себя и беспокоилась, что никто больше не обратит на нее внимания, а сон не сбудется или, еще хуже, мужчине из сна она не понравится, и придется ей так и жить одной. Тут же Ульяна думала о своем внешнем виде, о появляющихся морщинках, о том, что стареет. (Ей уже скоро, страшно подумать, тридцать два года). И, наконец, о том, что она станет дряхлой старухой и стиль ее одежды нужно будет менять, а ее любимое розовое пальто…

— Ой, я совсем забыла! Мне надо пальто из химчистки сегодня забрать! Сходишь со мной?

— Конечно. Прости, что не смогла встретиться с тобой в выходные!

— За что ты извиняешься? Ты всегда поддерживала меня, помогала. Я думаю, что обратилась бы к психотерапевту, если бы у меня не было такой подруги.

— Ульяна, а как там твоя мама? Ей не лучше? Что-то ты давно о ней не говоришь.

— Да, и с этим моим горем ты всегда меня спасала. Если бы не ты, я не знаю, как бы я справилась. Юна, мы с тобой знакомы целую вечность, и ты извиняешься за то, что не смогла один раз встретиться со мной?

— Перестань уже. Так что с мамой?

— Да, также все. Ни лучше, ни хуже. Ждет отца, все время говорит о нем. Я забыть не могу, как его арестовали. Что говорить о ней? Его как преступника вели и он понимал, что его ожидает — это было видно по его лицу, походке, движениям. Ужасно! А мама так, вообще…

— Вот так о других думать. Нужен ему был этот кот? Глупый котяра! Это надо ж было пуговицу проглотить!

— Юна, ты опять за свое. Дело не в коте было.

— Да, да. Он любил людей! Я уже знаю, что ты скажешь. Наизусть. Ты добрая Ульяночка. Но в итоге кому от этого хорошо стало? Только бабуленции, которая раскидывает пуговицы где-попало…

— Юна, прекращай! Ничего она не раскидывала…

— Столько горя из-за ….

— Я не хочу больше об этом говорить! Дело было не только в коте. Наркотики — это деньги, а ведь перед искушением богатством мало кто может устоять. Ну, и не только в этом дело. Я раньше тебе не рассказывала, никому не рассказывала, но во всей этой истории есть одна странность. Это мой секрет. — Ульяна замолчала и посмотрела детскими глазами на Юну.

— Мы с тобой столько лет вместе, ты мне не доверяешь?

— Доверяю! — твердый тон показал желание поделиться секретом с подругой. — Заберем пальто, и я тебе расскажу весь этот бред. Ты же не назовешь меня сумасшедшей?

— А кто же ты еще? Сумасшедшая на все сто!

— Юна! Ты меня сегодня выведешь из себя!

Ульяна выбросила букет листьев и подруги зашли в химчистку.

За столом сидела женщина. Описывать ее больше, чем в трех словах нет смысла. Три слова дают читателю полную картину ее образа, поскольку девять из десяти людей только по этой краткой характеристике угадывали не только примерный возраст этой особы и тип телосложения, но и ее прическу и стиль одежды. «Съевшая дохлую мышь» приемщица оторвала глаза от стопки квитанций, которые она перебирала и, увидев Ульяну с подругой, вскочила со стула. Стул зашатался, но устоял. Сбивчивая от волнения речь, разделяемая, словно метрономом, ударами ножек об пол, полилась без всяких там «здравствуйте» или «извините, что лезу не в свое дело»:

— Вами очень интересовался один ужасный мужчина. (Стул уже принял свое новое положение и затих). Я думаю, вы поймете, кто он. Это страшный человек. Вам нельзя тут долго быть. Забирайте пальто и уходите по-быстрее. Хотите я полицию вызову?

— Ужасный мужчина? — растерялась Ульяна и побледнела. — Полицию?

— Я понимаю, что вы боитесь огласки. Тогда просто бегите домой. Вы далеко живете? Не приходите больше сюда. Он точно будет вас здесь искать.

— Да о чем вы говорите? Я не понимаю. В чем дело? Кто меня будет искать?

— Кто? Кто? Маньяк. Всего доброго. До свидания! Идите! Подпишите здесь и уходите. Не хватало еще, чтобы тут…

Юна посмотрела в глаза подруги и прищурилась:

— Это и есть твой секрет? Что случилось?

— Девушки, идите! Идите! Дома разберетесь. Не нужно тут стоять. Или я вызываю полицию!

Ульяна невнятно оправдывалась, пытаясь разобраться в ситуации, но тут же встречала непреодолимую стену все за нее решивших женщин.

Подруги забрали пальто и вышли на улицу. Юна с любопытством смотрела на Ульяну. Ульяна же все еще пыталась доказать, что ничего не понимает и не знает, кто это, зачем, почему и с какой целью. Как бы Юне не хотелось, чтобы нападение и преследование маньяком оказалась правдой, как бы она не желала услышать, что-то шокирующее и страшное, разгоняющее скуку и однообразие их бесед, после еще нескольких минут разговора, пришлось поверить Ульяне и успокоиться.